Послесловие редактора (Вместо заключения)
Китай - одна из стран с древней и богатой городской культурой. Достаточно напомнить хотя бы о Чанъане и Лояне, еще с XI в. до н. э. попеременно либо одновременно являвшихся столицами различных царств и империй на территории "Срединного государства". К исходу древности Лоян и Чанъань стали важнейшим средоточием политической власти и военно-административного аппарата, узловыми очагами торгово-ремесленной активности и духовной жизни страны, крупными пунктами на карте городов тогдашнего мира.
Однако с вступлением Китая в эру раннего средневековья города пережили в течение нескольких столетий глубокий упадок, их экономическое значение свелось, по существу, к минимуму. Налицо явление, аналогичное тому, что наблюдалось, за единичными исключениями, и в других странах на начальной стадии генезиса феодальных отношений.
В качестве одной из причин, породивших это явление в Китае, следует назвать длившиеся чуть ли не беспрестанно с конца II по VI в. опустошительные внутренние военно-феодальные распри, а также грабительские нашествия извне степняков - кочевников и полукочевников. Конечно, перипетии столь затяжного периода политического хаоса не могли не сказаться пагубным образом и надолго на судьбе многих, особенно северокитайских, городов, выбивая их из нормальной хозяйственной колеи; бесспорно, что события эти затормозили и отодвинули во времени сложение города в его специфически средневековом облике. Иноземцы тоба, на рубеже IV-V вв. создавшие на территории Северного Китая свое государственное образование и осевшие там, долго еще - примерно в течение столетия - не могли выйти за пределы сравнительно примитивных форм экономической культуры, когда скотоводство и земледелие являлись господствующим типом хозяйственной деятельности. Сфера самостоятельного ремесленного производства чрезвычайно сузилась, равно как и возможности для торговли, а хаос в денежном обращении сводил эти возможности почти на нет.
И все же политические потрясения того времени были фактором второстепенным, сопутствующим, а не главным, определяющим, не только к не столько ими определялся резкий
упадок китайских городов на начальной фазе раннего средневековья. Основная причина крылась в общей глубокой натурализации хозяйства, наблюдавшейся еще на закате Восточноханьской империи (с середины II в. н. э.) и восторжествовавшей в пору первоначального складывания государственной надельной системы [114, с. 118-119, 341, 344-345, 349-350]. Ремесло стало почти исключительно деревенским. Город же как хозяйственный центр оказался практически лишенным своих питательных соков - товарного потока, рыночных связей - и влачил жалкое существование.
Из этого, однако же, отнюдь не следует, будто карта городов в Китае III-V вв. начисто опустела, и "Срединное государство" оказалось целиком поглощенным аграрной стихией, превратившись в оплошное море деревень без городских "островков". Полного разрыва в развитии городов не произошло. Атрофировалась их экономическая функция, но многие прежние города оставались политическими и административно-территориальными центрами, укрепленными пунктами, очагами культуры. Без них не обошлись бы не только на Юге, где сохранялась власть китайских династий, но и на Севере, захваченном иноземцами: последним города нужны были хотя бы для организации фиска, полицейского надзора и прочих мер по установлению на завоеванных землях своего господства и контроля. Лоян и Чанъань, Чэнду и Гуанчжоу, еще некоторые города древнего происхождения, многократно подвергавшиеся разграблению и разрушению в неистовом хаосе внутренних военнофеодальных столкновений и вторжений чужеземцев, вновь и вновь, словно сказочная птица феникс, поднимались из руин и пепла. Кое-где появлялись и росли даже новые города, как, например, в пору Троецарствия - Ечэн (совр. Линьчжан, пров. Хэнань), столица царства Вэй, или Цзянье (совр. Нанкин), столица юго-восточного царства У. Именно на юге не прерывались на всем протяжении кровавой смуты конца II-VI в. нити общности и преемственности с тем обликом китайского города, какой сформировался еще к исходу древности.
Нельзя не учитывать, что поступательное движение экономики отнюдь не прекращалось и в течение начальных столетий раннесредневекового периода. Государственная надельная система, эта наиболее адекватная в конкретно-исторических условиях раннефеодального Китая форма аграрных отношений, до определенного момента несла в себе немалые позитивные потенции хозяйственного прогресса страны [114, с. 144]. Однако раскрыться сколько-нибудь полно эти потенции смогли не сразу, а лишь по прошествии довольно длительного времени - с конца V в. - и еще ощутимей - с конца VI - начала VII в. Совершенствовалась техника земледельческого производства и домашнего крестьянского ремесла, увеличивалась площадь запашки, расширялась и улучшалась ирригационная система и транспортно-коммуникационная сеть, обогащалась агротехника, становилось более интенсивным полеводство, повышалась урожайность, прогрессировали специальные виды земледелия, возрастало производство промысловых культур, росла численность народонаселения [111, с. 49, 58, 62-63, 69; 114, с. 144, 353-355]. Развитие экономики шло крайне медленно, импульсивно, с перебоями, особенно тогда, когда пламя внутренних и внешних войн бушевало наиболее неистово. Город переживал это чрезвычайно болезненно. И тем не менее общий прогресс налицо.
Хозяйственное развитие в III-VI вв. наряду с другими факторами и обстоятельствами [см. 111, с. 61] стимулировало тенденцию к укреплению и упорядочению централизаторских начал в государственно-политическом организме страны. Проявлением такой тенденции стало образование державы Северная Вэй, а затем - единых всекитайских империй Суй и Тан. В свою очередь, с постепенным преодолением хаоса внутренних военнофеодальных усобиц и созданием политически объединенных государств открывались большие возможности для подъема экономики, в частности роста городов. Такое хронологическое совпадение не случайно и дает ключ к решению некоторых существенных вопросов эволюции феодального китайского города, его судеб.
С этого времени, т. е. не ранее конца V - начала VII в., когда процесс феодализации китайского общества стал близиться к завершению, появились первые признаки нового в жизни городов. Надломленные, но не сломленные в урагане внутренних и внешних войн, воскресали древние Лоян и Чанъань. Они перестраивались, росли вширь, хорошели. Впрочем, и Чанъань и Лоян вырастали не совсем на том же месте, где находились их древние предшественники, а в топографически более удобных пунктах, что весьма примечательно: оба города возникали теперь, в условиях раннего средневековья, как новые образования*. Время с конца VI - начала VII в. до конца IX в. - несомненно, лучшая пора в тысячелетней истории этих городов, и лишь затем наступил резкий спад, хотя долго еще не мерк их ореол. Чанъань являлся главной столицей империй Суй и Тан, а Лоян - следующей по рангу. После падения Таиской державы в самом начале X в. Лоян оставался основным административно-политическим центром северо-китайских государств Позднее Лян и Позднее Тан периода Пяти династий и десяти царств, был Западной столицей** империи Сун до того момента, когда север страны попал в руки чжурчжэньского государства Цзинь.
* (Это одно из частных, но по-своему важных проявлений того, как в целом развитие городов древнего и средневекового Китая не прерывалось, но вместе с тем на этапе средневековья не было простым продолжением предшествующего.)
** (Согласно теоретическим принципам административного районирования, восходящим истоками к древним китайским натурфилософским установлениям, территория "Срединного государства" делилась применительно к четырем странам света и соответственно этому назывались столицы страны.)
Возникали и новые города, особенно в зоне Янцзы и к югу от нее. Функционально чаще всего они были пока что лишь административно-территориальными центрами либо городами-укреплениями, реже - торговыми, а еще реже торгово-ремесленными: на этапе раннего средневековья большее значение в градообразовательном процессе в целом и в жизни отдельного города имела обычно торговля, а не ремесло. Но даже в последних случаях города сохраняли, как правило, аграрный или полуаграрный характер: преобладающей сферой производственной деятельности, лежавшей в основе их существования, чаще всего оставалось сельское хозяйство и по типу поселения они во многом были, скорее, сродни деревне. Вместе с тем в Чанъане, Лояне, и не только в них (можно упомянуть, например, Чэнду, Янчжоу, Сучжоу и некоторые другие города) начинало складываться более или менее самостоятельное, независимое от деревенского ремесло, увеличивалось количество лавок-мастерских, стали зарождаться корпорации торгово-ремесленного люда (кварталы, ряды), строившиеся по территориально-профессиональному принципу и носившие отдельные, пусть пока что очень слабо выраженные черты цехо-гильдейской организации. Так под воздействием градообразующих импульсов средневековья начиналась переплавка древнего города в феодальный. Однако, строго говоря, подобного рода явления были лишь исключением. В целом же города в типичном для средневековья облике все еще не существовало, ибо отделение ремесла и торговли от сельского хозяйства не обрело пока что необходимой для этого глубины, а следовательно, не созрели тогда сколько-нибудь широко исходные предпосылки возникновения города как ячейки феодального общества, экономически обособленной от деревни. Налицо только первые симптомы этого процесса. Начинался период долгих и тяжелых родовых мук средневекового китайского города, как такового.
Многое существенное в экономической и социальной морфологии города "Срединного государства" второй половины I тысячелетия определило своеобразие его места и роли в жизни китайского общества, важные характерные черты его внутреннего и внешнего облика на протяжении всех последующих столетий феодальной эпохи в этой стране.
Среди советских синологов-медиевистов прочно утвердилось к настоящему времени мнение, что с VIII в., а точнее, со второй половины этого столетия средневековый Китай вступил в новую фазу развития - этап расцвета феодализма. Пусть сравнительно долго еще жизнь китайского общества несла на себе весьма ощутимо печать прежних, раннесредневековых порядков. В условиях столь обширной страны, с исключительной разноликостью и резкой неравномерностью развития различных ее районов переход с одной ступени эволюции на другую не мог, понятно, начаться и свершиться единовременно и с одинаковой глубиной во всех сферах и звеньях социального организма. Нельзя не учитывать и сложные внешнеполитические обстоятельства, в которых оказалось тогда "Срединное государство".
Тем не менее многие важнейшие тенденции и явления, присущие новой, более (высокой стадии феодализма в Китае, с указанного момента были уже налицо, а ближе к концу X в. восторжествовали. С созданием в 960-979 гг. военно-феодальным домом Чжао централизованной империи Сун те признаки экономического, социального, политического и духовного облика, которые свойственны в целом этапу расцвета феодализма в Китае, получили возможность для полного закрепления и раскрытия. Явственней обнаружился повысившийся экономический потенциал зрелого феодального строя, и один из самых существенных показателей этого - ощутимый прогресс городского ремесла и торговли, интенсификация общего тонуса городской жизни в стране.
Если предшествующее полутысячелетие было не более чем подготовительной фазой в становлении собственно средневекового города, то на исходе X - начале XI в. урбанизация в Китае при всем своеобразии ее характера и темпов становится уже неотъемлемым атрибутом общего содержания процесса развития феодального общества в этой стране. Полное завершение феодализации, следовательно, послужило отправным пунктом генезиса средневекового города в широком масштабе. В то же время феодализм обрел способность окончательно сформироваться или, иными словами, раннее средневековье могло закончиться, и период высшего расцвета феодального строя мог начаться лишь с появлением города как очага простого товарного производства и обмена. Такова вкратце общая исходная посылка, определившая начальную грань хронологического содержания данной монографии.
Причины возникновения и становления средневекового города многообразны, но истоки их крылись в углублении и расширении долго вызревавшего в недрах феодальной деревни отделения ремесла от сельского хозяйства, происходившего стихийно в процессе развития производительных сил общества в раннее средневековье, особенно на исходе этого периода, а также в начальные столетия периода расцвета феодализма. Земледелие и другие отрасли сельского хозяйства стали давать тогда такое количество сырья и продовольствия, совокупная масса производимого в деревне прибавочного продукта возросла настолько, что создавалась, пусть медленно, постепенно, материальная основа для специализации ремесленников, разделения труда между ними и крестьянами, а тем самым закладывались экономические предпосылки возникновения и некоторого роста простого товарного производства и товарного обращения (при общем господстве натуральнохозяйственных отношений). В тяжких родовых муках, но малозаметно для глаз современников происходило экономическое обособление города от деревни, складывание и пополнение контингента городского населения с его во многом специфическими формами хозяйства и быта.
![Рис. 25. Фрагмент свитка Чжан Цзэ-дуаня 'День поминовения предков на реке [Бянь]'](pic/000034.jpg)
Рис. 25. Фрагмент свитка Чжан Цзэ-дуаня 'День поминовения предков на реке [Бянь]'
Основной социальной силой, которой города феодального Китая едва ли не в решающей мере обязаны были своим появлением либо вторым рождением, стали беглые крестьяне - те, что оседали в торговых пунктах, у переправ, на перекрестках дорог, у административных центров, под стенами монастырей, на территории старинных городов. Речь идет не о переселении только отдельных наиболее искусных мастеров из числа деревенских ремесленников, а о стихийном наплыве сельского люда, преимущественно бедноты, принявшем широкий размах еще на исходе раннего средневековья и в самом начале периода расцвета феодализма, но не прекращавшемся и на всем протяжении X-XIII вв.: в документальных и иных источниках приводятся довольно многочисленные свидетельства современников (Чжан Юн-дэ, Ли Гоу, Оуян Сю, Ван Ань-ши, У Чуна, Су Ши, Су Чэ, Линь Сюня, Ху Хуна, Ли Дао, Синь Ци-цзи и др.) об участившихся в эти столетия случаях бегства сельских жителей, особенно неимущих и малообеспеченных, туда, где они могли сосредоточиться на торговле и ремесле [ем. 121, с. 161, 167, 179-181, 240, 244, 249; 147, с. 223-224, 481; 178, с. 55-58]. Поток этот был настолько массовым, что смог за указанные столетия ощутимо умножить численность городского населения.
Исключая те случаи, когда судьба забрасывала беглых в уже существовавшие крупные, средние либо мелкие города древнего или раннесредневекового корня, на новом месте они постепенно начинали обслуживать произведенной ими продукцией не только феодалов и феодальную челядь, но и крестьян в пределах крохотной округи, создавая - первоначально очень узкие - местные рынки сбыта своих изделий. Примечательно, что чаще всего занимались они промыслами полудеревенскими, на сельскохозяйственной основе (скотобойным делом, кожевенным и скорняжным производством, кузнечными работами, размолом зерна, прядением и ткачеством, портняжничеством и т. п.) либо торговлей сельскохозяйственным сырьем и изделиями. Мало-помалу рождался и рос торгово-ремесленный поселок, который мог стать "первокирпичиком" будущего города*.
* (В специальной литературе [см. 148, вып. 2, с. 53-80] подчеркивалось, что далеко не всякий такой догородской очаг обязательно превращался сам по себе в собственно город или городок. По существу, они таили в себе лишь потенциальную возможность городского развития, и только в тех случаях, когда обстоятельства складывались благоприятно и данное поселение попадало в сферу действия реальных градообразующих сил, возможность превращалась в действительность. Гораздо чаще же на основе догородских очагов возникали полуаграрные-полуремесленные местечки и аграрные поселения с элементами развития ремесла либо торговли.)
Разумеется, подобные явления не были массовыми, а процесс возникновения такого рода торгово-ремесленных поселений, из которых со временем могли вырасти города, шел очень медленно и негладко. Из деревни в город перемещалось далеко не всякое ремесло, и крестьянский домашний промысел отнюдь не исчез. Напротив, он продолжал и тогда и долгое время спустя сохраняться и играть главную роль: основная масса ремесленных изделий по-прежнему производилась в деревне, ибо процесс отделения ремесла пока что носил незавершенный характер и сочленение, или, вернее, единство ремесленного и сельскохозяйственного труда, продолжало воспроизводиться в рамках сельской общины. Факты свидетельствуют, что в XI-XIII вв. довольно значительный ремесленно-торговый элемент обнаруживается внутри деревни, что крестьяне в ряде мест, особенно на юге Сунской империи, весьма широко занимались и торговлей*. Бегство из сел, скопление крестьян в новых местах наталкивалось сплошь да рядом на сопротивление государственной администрации и феодалов-частновладельцев, принимавшее самые различные формы [см. 147, с. 133-158]. Тем не менее уходы не прекращались, а в периоды особенно ожесточенных противоречий в среде господствующего класса и в периоды внешних войн достигали наибольшего размаха.
* (Наиболее детально сеть сельских рынков на территории вдоль Янцзы и к югу от нее описал Сиба Есинобу [199-201; 304-305].)
Конечно, далеко не каждому вчерашнему сельскому жителю удавалось найти на новом месте применение своим силам и трудовым навыкам, но этот момент отнюдь не делает неверным утверждение, что комплектование торгово-ремесленного люда городов во многом происходило за счет беглых крестьян Речь идет о процессе, который в условиях достигнутого к тому времени уровня развития феодального общества совпадал в конечном счете с общей тенденцией роста производительных сил, с прогрессом разделения труда, отпочкования ремесла от сельского хозяйства. Сам по себе факт скопления беглых на территории будущего города уже предполагал какое-то обособление ремесла. Именно беглые крестьяне влили свежую кровь в омертвевшие костяки древних городов, вступавших теперь как бы в пору второго рождения, именно они вызвали к жизни немало совершенно новых городов, заложили основу следующего исторического этапа градообразовательного процесса - этапа средневековых городов.
Уход деревенских жителей, в частности бегство сельских ремесленников в уже существовавшие города или же в те места, где для них имелись условия заняться производством и сбытом своей продукции и где благодаря этому мог со временем родиться город, являлся, как известно, одним из средств классовой борьбы крестьянства, обострявшейся по мере завершения феодализации китайской деревни и развития феодального строя; он неотделим от такой борьбы. Иными словами, классовый антагонизм феодальной эпохи сыграл немаловажную роль в возникновении и подъеме средневековых городов, их реальном отделении от деревни, а усиление классовой борьбы на исходе раннего средневековья и в первые столетия периода расцвета феодализма в Китае стало одним из факторов начавшейся в XI-XIII вв. феодальной урбанизации китайского общества.
Став горожанами, недавние крестьяне никоим образом не оказывались, однако, вне строя феодальных производственных отношений, вне режима феодальной эксплуатации. Китайский город и в XI-XIII вв., и в последующие несколько столетий продолжал оставаться органической частью феодальной экономической системы, а городское ремесло и торговля являлись одним из атрибутов этой системы.
Для XI-XIII вв. характерно прежде всего увеличение количества городов в "Срединном государстве". Пусть пока еще не выведены точные или хотя бы приблизительные цифры, позволяющие наглядней представить процесс градообразования последовательно от одного этапа в жизни Сунской империи к другому, но конкретный материал, которым оперируют исследователи, не оставляет и тени сомнений в том, что на карте Китая этих столетий появлялись все новые и новые поселения городского типа. Особенно много их было на территории вдоль Янцзы и южнее ее - в зоне экономического и демографического притяжения, куда уже в XI в. переместился реальный центр хозяйственного развития страны.
Заметно возрастала, опять-таки прежде всего на Юге, численность населения в городах и общая доля горожан в совокупной массе народонаселения Сунской империи. В дополнение к уже фигурировавшим в данной монографии сведениям можно привести тоже весьма показательные для демографической "экспозиции" эпохи цифры, которыми богата монография Сиба Есинобу [304, с. 136-139]. Так, в уезде Шэсянь (пров. Аньхой), по данным на 1172 г., насчитывалось около 10 150 горожан, что составляло примерно 26% общего числа жителей уезда. В уезде Даньту (пров. Цзянсу) доля городского населения повысилась с 24% в первой четверти XIII в. до 33% полстолетия спустя. Согласно сведениям на начало XIII в., в уезде Иньсянь (пров. Чжэцзян) процент горожан достигал 14, а в двух уездах округа Ханьянцзюнь - почти 13. Судя по данным "Юнлэ да дянь" ("Большого свода, [составленного в годы] Юнлэ"), в области Тинчжоу (совр. Чантин, расположенный на западной оконечности пров. Фуцзянь) на исходе XII в. насчитывалось без малого 18 тыс. городских и чуть более 303 тыс. сельских жителей, а в середине следующего столетия - соответственно около 150,5 тыс. и 387 тыс.*; следовательно, если численность населения в деревнях изменилась здесь за немногим более полустолетия малоощутимо, то в городах увеличилась в восемь с лишним раз, а по удельному весу в общей численности жителей области - с 6 до 28%.
* (Как полагает Сиба Есинобу, эти данные не учитывают женщин [304, с. 137].)
Конечно, при анализе этих цифр приходится учитывать большое несовершенство демографической статистики того времени в приложении как к деревенскому, так и к городскому населению [см. 147, с. 108, 127-128; 304, с. 137, 139]. Например, не всегда принимались во внимание население рыночных и ремесленных пунктов ранга чжэней, не вносились в списки странствующие торговцы, а также поденщики, бродяги и прочий неимущий люд, обычно довольно многочисленный, особенно в крупных городах, начиная со столиц, да нередко и в сравнительно небольших, но с оживленной торговлей и развитым ремеслом. Современник, Е Мэн-дэ, так писал о тогдашнем Нанкине (Цзянькане): "В пределах города имеются свыше 170 тыс. жителей, состоящих в реестрах, не считая странствующих купцов, торговцев вразнос и бродяг-чернорабочих, которые то уходят, то приходят" [цит. по 201, с. 333; 304, с. 139].
При анализе общих и частных (локальных) тенденций, а также конкретных цифровых данных, которые характеризуют динамику повышения в целом доли поглощавшегося городами населения Сунской империи, нельзя не учитывать и такое объективное обстоятельство, создававшее такие существенные, большей частью непреодолимые в тогдашних условиях трудности и сложности для демографической статистики, как интенсификация в X-XIII вв. миграционных процессов. Направления миграционных потоков определялись главным образом развернувшейся наиболее широко именно в эти столетия внутренней колонизацией центральных и южных, особенно юго-восточных, районов [147, с. 101-103, 472-473], а также внешнеполитической обстановкой вторжениями киданей и тангутов с X в., чжурчжэней - в XII в. и монголов - в XIII в. Одновременно происходил - более заметно на Юге - отток некоторой части крестьян, преимущественно кэху ("пришлых"), в города, что вызывало в отдельные периоды довольно ощутимые перемены, пусть лишь локальные, в соотношении двух основных статистических категорий, на которые делилось как деревенское, так и городское население Сунской империи: чжуху ("хозяев"), или шуйху ("податных"), и кэху. Удельный вес последних мог в деревнях падать, а в городах, напротив, повышаться [147, с. 223-224; 304, с. 138].
Как бы то ни было, возникновение и становление средневекового города было связано с заметными демографическими сдвигами.
С ростом численности горожан расширялась - подчас в два три, а то и в большее число раз - площадь многих городов, как старинных, ставших еще к XI в. довольно крупными, так и новых. В качестве примера увеличения последних можно привести упоминавшийся выше Тинчжоу, когда он был обнесен стеной длиною около 2800 м; этот город достигал в поперечнике приблизительно 800 м к середине XI в., но скоро ему стало тесно в этих границах: уже во второй четверти следующего столетия в внутристенное пространство умещались лишь три квартала областного центра, тогда как остальные 17 (по другим данным, 23) расположились вне его, а еще некоторое время спустя оказалось поглощенным и торговое поселение, лежавшее примерно в 3 км от городской стены. Нечто похожее произошло и с Эчжоу: чуть южнее его, приткнувшись вплотную к Янцзы, выросли два городка торгового профиля, из которых со временем образовался большой район областного центра с несколькими десятками тысяч жилых и хозяйственных построек, постоялых дворов, трактиров и лавок. Подобные явления, обозначаемые в специальной литературе термином "конурбация" (conurbation), имели место еще в ряде пунктов высокоинтенсивной торговоремесленной активности на территории Юго-Востока империи, в Цзянси и других провинциях [304, с. 127-128].
Потребности все более разносторонней внутренней жизни городов, рост многих из них вширь, увеличение численности населения в них дали толчок развитию градостроительства. Если раньше едва ли не все внимание обращалось на реконструкцию и новое строительство в столицах, то теперь в эту сферу стали попадать иногда провинциальные, окружные и областные центры, особенно те, что выполняли важные торгово-ремесленные функции. Да и в столицах не обязательно доминировали отныне интересы дворцового зодчества, как было, например, при династиях Суй и Тан.
Преображался облик многих городов, менялась их внутренняя планировка. Они и даже, пусть далеко не всегда, чжэни по-прежнему обносились извне защитными стенами и рвами с водой. Но стена не являлась, да, по существу, и не считалась больше той границей, за черту которой город никоим образом, не мог выходить.
Былое обязательное разъединение города на замкнутые кварталы стало постепенно отходить в прошлое, эти территориальные подразделения при перестройке зачастую утрачивали стены-некогда их неотъемлемый атрибут; мало-помалу складывалась более свободная система районов-секторов, улиц и переулков. Вообще принципы градостроительства становились гибче, мобильней, на практике при перепланировке и реконструкции чаще допускались отступления от исстари сложившихся, освященных давней традицией градостроительных догм.
Такова тенденция, ощутимо набиравшая силу в XI-XIII вв. Но одновременно в разных уголках страны все еще существовали прежние и в большом числе появлялись новые городские поселения мелкого и среднего масштаба с хаотической застройкой, с тесными и извилистыми улицами и переулками, а также другими признаками стихийности их заселения. Даже в столицах широкие прямые проспекты порой соседствовали с кривыми и узенькими улочками.
Было бы ошибкой и упрощением характеризовать городское развитие по всему Китаю XI-XIII вв. однозначно. В различных частях и регионах Сунской империи характер, темпы и формы процессов градообразования и градостроительства были во многом неодинаковы. Объясняется это как общей для страны неравномерностью эволюции, отсутствием "равновесия" между районами, своеобразием исторически сложившихся условий той или иной территории, ее социально-экономического облика, демографических явлений, так и конкретными эмпирическими обстоятельствами. Например, особенностью данных процессов на юге империи являлось отсутствие у абсолютного большинства здешних городов древнего, а зачастую и раннесредневекового предшественника. Догородские очаги формировались здесь к исходу I тысячелетия в немалом числе, но собственно городские новообразования стали появляться сколько-нибудь широко лишь с XI и особенно с XII в., когда эти города-"эмбрионы" оказались втянутыми в орбиту действия новых градообразующих сил, вызванных к жизни дальнейшим углублением и расширением отделения ремесла от земледелия, усилением притока крестьян, бежавших из деревень, развертыванием внутренней колонизации, ростом миграционных потоков, развитием товарно-денежных отношений и т. д. Во многих местах южной части Сунской империи процесс градообразования на феодальной основе тогда,, по существу, только начинался. Но зато шел он тут в общем быстрее, чем на Севере: догородские очаги в бассейне Янцзы, а также в сопредельной зоне интенсивней аккумулировали высвобождавшееся из аграрной сферы "избыточное" неземледельческое население и неземледельческий труд, переплавляя их в городское, торгово-ремесленное. Здесь активней велась и градообразовательная политика правительства, что в сочетании с переселением в города значительных масс людей и другими стихийными явлениями благоприятствовало городскому развитию.
Немало специфического определенно могла бы дать и картина процесса градообразования в отдельных локальных районах как на севере, так и на юге "Срединного государства" XI-XIII вв.
Дело, однако же, не только и даже не столько в увеличении за эти столетия количества городов в Китае. Главное, чем отмечен в городском развитии исследуемый период, - небывалое прежде возрастание их роли и места в экономике страны. Причем теперь, на этапе расцвета феодализма, основой существования города начинает исподволь становиться ремесло, а не только торговля. Именно экономические факторы стали служить фундаментом городского развития и более любых других - определять общественную физиономию города. Это относится к многим старым, в том числе древнего корня, городам, переживавшим пору возрождения и обновления. А одновременно и во внутренних районах, и на окраинах, и на приграничье поднимались на феодальной почве как средоточие торгово-ремесленной активности новые города.
Претерпевал изменения социальный состав городского населения. Оно включало, как и прежде, должностных лиц гражданского и военного государственного аппарата, богатых землевладельцев, купцов, буддийское и даосское духовенство, ученых и литераторов, актеров и учителей, солдат, торгово-ремесленный люд. Но удельный вес последнего ощутимо повышался, сила экономических импульсов выдвигала именно эти общественные слои на первый план, и, как писал несколько позднее Ван Цзе, "самая большая часть городского населения... приходится на различные категории ремесленников и торговцев" [цит. по 201, с. 310; 304, с. 127]. Низшие слои горожан были представлены чернорабочими и переносчиками грузов, жившими случайными заработками, а также слугами, нищими (обычно в огромном числе) и др.
Типология сунских городов, их развития - проблема не из простых. В целом их удельный вес и реальное значение в жизни страны повышались, их общественные функции становились многообразней и сложней. В то же время господство консервативных, уходящих корнями в глубокую древность теоретических и правовых доктрин на практике оборачивалось для городов и горожан закреплением крайней приниженности их официального статуса, что находило отражение и в терминологии, к которой прибегали современники для обозначения данной категории поселений.
Еще в древности (по крайней мере с III в. до н. э.) "город и предместье" как понятие терминологически могли отчленяться через словосочетание чэн-го - от "деревни" (сянцунь), но по сути дела, лишь в административно-территориальном разрезе. В рассматриваемый же период за выделением в представлении современников города в некую самостоятельную категорию все чаще стояли и другие обстоятельства, связанные прежде всего с его хозяйственным развитием. Правда, сколько- нибудь установившегося, четкого экономического или юридического критерия такого выделения, по всей видимости, не существовало. Сунское законодательство вообще не вычленяло города в противовес деревне, равно как горожане не отграничивались статистически от сельских жителей в какую-то особую категорию населения. Административно город оставался, скорее, как бы поглощенным общегосударственной системой, строившейся на деревенский лад.
И все же иногда в государственно-правовой и прочей документации, а также в некоторых суждениях современников можно уловить отдельные мотивы разграничения города и деревни. Показателен, например, такой факт: даже предместья (го или цзиньцзяо), если они являлись пунктами торговой либо торговоремесленной активности, стали классифицировать особо, на городской манер. На сей счет имелись и прямые официальные предписания (как, допустим, императорский декрет от 1074 г. [201, с. 311]). Еще один примечательный штрих; начиная как раз с XI в. все чаще появляются описания городов, идет становление этого жанра нарративного творчества, а главное, авторы таких описаний в отличие от своих предшественников пристальней всматривались в повседневный хозяйственный быт горожан, подробней и ярче живописали его. Чаще прежнего город, те или иные события и явления его экономической жизни стали фигурировать также и в произведениях официального и полуофициального историописания, относящихся к XI-XIII вв. Данное обстоятельство, несомненно, связано прежде и больше всего с интересами фиска - горожане сильней, чем раньше, интересовали теперь казну как податной люд. Недаром еще в начале X в. в налоговой политике властей стала обнаруживаться тенденция к дифференцированному обложению податями деревенского и городского населения, а на рубеже X-XI вв. линия на взимание особых "налогов с городов и предместий" получила дальнейшее закрепление [201, с. 322; 304, с. 133-134]. На исходе третьей четверти XI в. земельные владения в городах стали для фискальных нужд делить на десять категорий соответственно выгодности местоположения и размерам участка; к высшей категории относили владения с восемью строениями (цзянь) [304, с. 135]. Как бы то ни было, объективно все это отражало процесс интенсивного внутреннего развития городов как экономических центров. Словом, в сознании современников город переставал быть "большой деревней", он начинал представать уже некоей специфической реальностью, отличающейся от аграрной округи плотностью населения, характером хозяйственных занятий и связей проживавших в нем людей, самим укладом обыденной жизни.
Чтобы выделить города из массы других ячеек социально-экономической структуры, авторы и составители источников, пользовались чаще всего (не исключая и столицы)* термином чэн в его исторически древнейшем смысле "городские стены" и "территория в пределах городских стен", а также в генетически близком ему значении "поселение внутри укрепления". Здесь не только дань традиции; хотя мелкие городки не всегда обносились стенами, в целом необходимость обеспечить города средствами защиты от нападений не отпала, а потому военно-оборонительная функция из понятия города не исключалась. Большое число "официальных" городов выполняли - тоже, впрочем, традиционную - функцию центра того или иного административно-территориального подразделения (уезда, области или округа), которому он давал название; точно так же было с военнотерриториальными единицами цзюнь - своего рода военными округами. К этой категории относились и главные города провинций.
* (См., например, применительно к Ханчжоу [53, с. 183, 186, 187, 189, 227, 256, 258, 262, 272, 281, 294, 307 и др.].)
Вследствие определенной ограниченности административной и военно-оборонительной функций, а зачастую и эпизодичности их (особенно последней), вследствие также относительной узости слоя носителей этих функций городам такого рода во многих случаях не обеспечивались ни стабильность и перспективность существования, ни реальная значимость в жизни средневекового общества. Между тем как раз резиденциональный: принцип классификации признавался определяющим, тогда как характер и уровень экономического развития того или иного города очень часто в расчет не брался. К примеру, уездные центры - а они количественно преобладали в официально фиксировавшей ранговыми реестрами номенклатуре городов Сунской империи - числились городами, поскольку были местопребыванием уездной администрации, хотя многие из них - малолюдные, захолустные, - по существу, не только не противостояли аграрному окружению, а, наоборот, как бы растворялись в нем. Зато немало сравнительно густонаселенных и богатых поселений торгово-ремесленного профиля не считались городами.
Впрочем, в условиях средневекового общества место того или иного поселения по "шкале" административно-политической иерархии городов играло далеко не последнюю роль. С изменением ранга могла меняться и судьба города. Так, повышение ранга помогало росту экономической функции города. Но случалось и иначе: "неофициальные" города (типа чжэней) могли экономически развиваться быстрее как раз благодаря отсутствию официального статуса города.
Главные города государства, как и прежде, выделялись в официальной номенклатуре и в быту введением в их наименования равнозначных слов цзин или ду (столица). Например, Лоян как столица назывался и Лоцзин (по р. Лошуй, на которой он стоит) и Сицзин или Сиду (Западная столица).
Ни Чанъань, ни даже Лоян не играли больше сколько-нибудь похожей на прежнюю роль в экономической, политической и культурной жизни страны. В новых условиях, на этапе расцвета феодализма, имевшиеся у них на протяжении многих столетий возможности восходящего развития оказались исчерпанными. Их затмил Бяньлян (Кайфын). Этот город, возникший в глубокой древности, стал на исходе V в. до н. э. столицей Вэй - одного из царств периода Чжаньго, не раз затем переживал периоды упадка и возрождения, начал подниматься на феодальной основе в VI-VII вв., к середине X в. в соперничестве с Лояном выдвинулся на положение главного административно-политического центра нескольких северокитайских государств периода Пяти династий и десяти царств (Позднее Лян, Позднее Цзинь, Позднее Хань и Позднее Чжоу), а с образованием империи Сун стал ее первой по рангу столицей. У Кайфына как oстолицы имелись три варианта названия: Бяньцзин (город расположен на р. Бяньхэ), Дунцзин и Дунду (Восточная столица).
Помимо Кайфына и Лояна в "квартет" сунских столиц входили Интянь (совр. Шанцю) - Южная столица (в Хэнани) - город древнего корня, являвшийся одним из центров Шан, первого государства на территории Китая, а в период Чжаньго - столицей царства Сун, и Дамин- Северная столица (в Хэбэе), ведущий свою историю с III в. н. э.
Когда Кайфын и три другие столицы империи попали в руки чжурчжэней и марионеточного царства Ци, столицей с 1129 г., после нескольких лет вынужденного скитания сунского императорского двора, стал Линьань (Ханчжоу) - город, удаленный от Хэнани и Хэбэя на многие сотни километров. Он считался лишь временным местопребыванием верховных властителей империи и поэтому всегда фигурировал официально не под обычным для столиц обозначением цзин, а лишь как син-цзай ("перемещенная резиденция")*. Фактически же Ханчжоу оставался столицей сунской династии в течение без малого полутораста лет - до того момента, когда в 1276 г. пал под ударами монгольских завоевателей. Выбор пришелся на Ханчжоу отнюдь не вследствие какого-то каприза правящей верхушки империи. И не сказочно изумительная красота Ханчжоу и его окрестностей пленила "сына неба" Чжао Гоу (Гао-цзуна). Ханчжоу много раньше, еще в самом начале VII в., став важным пунктом на конечной точке "Транспортной реки", на стыке ком- муникационной сети Янцзы и юго-восточного морского побережья, начал играть все более заметную роль в хозяйственной жизни страны, и не случайным оказался столь быстрый его подъем задолго до того, как сюда переместил свою резиденцию дом Чжао: с 895 по 978 г. Ханчжоу - был столицей царства У-Юэ, а в XI в. во многом, прежде всего по объему и активности торговли, соперничал с Кайфыном. Налицо одно из многочисленных конкретных проявлений того, как в ходе расширения территориальной зоны процесса феодальной урбанизации в Китае благодаря вовлечению в него южных районов именно последние, особенно Юго-Восток, постепенно становились его основным очагом.
* (Правда, в частных - но только в частных - сочинениях современников его нередко называли Ханцзин или Ханду, как, например, в книге У Цзы-му [53].)
Столицы во многом были обязаны своим процветанием тому, что являлись резиденциями верховных властителей "Срединного государства", императорского двора, высшей знати, центрального гражданского и военного административного аппарата. Удовлетворением запросов этих экономически паразитировавших прослоек и кругов - кстати оказать, достаточно значительных по численности [147, с. 173-175] - были заняты большие массы торгово-ремесленного люда главных городов страны.
Однако далеко не только в жизни столиц и некоторых других крупнейших городов обнаруживались главные тенденции и закономерности процесса феодальной урбанизации в Китае XI-XIII вв., равно как в странах феодальной Европы подобные тенденции и закономерности прослеживаются отнюдь не на одном лишь материале истории самых больших городских центров средневековья (Парижа, Кельна, Лиона, Лондона и др.). Правы Сиба Есинобу и другие исследователи, когда предостерегают: нельзя без сильного риска впасть в преувеличение судить об этом процессе лишь по тому, что известно из источников о столицах Сунской империи Кайфыне и Ханчжоу (а именно так обстоит нередко дело ,в имеющейся к настоящему времени историографии вопроса*). О них известно много больше, чем о прочих городах "Срединного государства" XI-XIII вв., и они стали в литературе своего рода моделью сунского города вообще. Вместе с тем не следует впадать и в другую крайность - считать Кайфын и Ханчжоу всего лишь исключением, чем-то из ряда вон выходящим, и строить свои представления на основании того, что дает картина многочисленных деревенских и по- луаграрных поселений с относительно развитыми промыслами и торговлей, и тем самым занижать уровень урбанизации тогдашнего китайского общества [304, с. 140].
* (На это же применительно к разработке истории средневекового города Англии и Франции, хотя она изучена много полней и конкретней, не раз указывали Я. А. Левицкий [122, с. 106-113] и другие советские медиевисты [см., например, 148, вып. 3, с. 34-35].)
Не только в столицах империи и многих центрах ее административно-территориальных подразделений, будь то отдельные уезды, а еще чаще - провинции, округа и области, но и в некоторых сравнительно крупных городах-крепостях существовали и обретали силу торговля и ремесло, хотя характер и масштабы последних и зависели от той основной функции, какую соответствующий город выполнял. Например, в Синхуацзюне (пров. Фуцзянь), Бэйчжоу и других поселениях городского типа, где постоянно дислоцировались войска, размещалась армейская администрация и их обслуга (как правило, весьма многочисленная), ремесленники обычно занимались производством и ремонтом простейшего боевого снаряжения и обмундирования, строительными и восстановительными работами на военно-оборонительных сооружениях, обработкой зерна и прочей сельскохозяйственной продукции, приготовлением съестного и т. д., а торговцы- доставкой и сбытом продовольствия и фуража [см. 206]. Иными словами, далеко не во всех случаях, когда речь идет о городах-крепостях XI-XIII вв., допустимо априорно снимать вопрос о существовании и развитии торгово-ремесленной деятельности в пределах прикрываемых ими поселений и территорий.
Вместе с тем следует особо подчеркнуть, что ремесло и торговля отнюдь не исчерпывали, везде и неизменно, всех сфер хозяйственной деятельности населения городов, особенно мелких и средних, не говоря уже о местечках: хотя немало людей, занятых в ремесле и торговле, порвали с землей, значительным был удельный вес аграрных занятий.
Приверженность горожан к таким занятиям вполне объяснима условиями того времени и не может считаться показателем неразвитости, отсталости сунского города. Самоочевидно, что города "Срединного государства" XI-XIII вв. и не могли вот так вдруг, сразу, оказаться совершенно свободными от элементов аграрности, а непрекращавшийся и в эти столетия приток сельских жителей в города способствовал стабильности таких элементов - для многих беглых сельское хозяйство оставалось и на новом месте очень важным занятием, и не случайно, по словам из одного документа "Чернового свода важнейших материалов династии Сун", "люди с жадностью ухватываются за земли в предместьях городов" [цит. по 304, с. 311].
В целом между городом и деревней долго еще не было пропасти. Зачастую деревня вплотную подходила к самым городским стенам; даже внутри них, не говоря уже о ближайшей округе, нередко имелись пахотные, огородные, промысловые и садовые участки, что находило отражение в податных регламентациях и в фискальной практике государства. Бытовало отдельное понятие "налогообложение доходов от несельскохозяйственных занятий" горожан, а следовательно, как бы подразумевалось само собой, что жители городов добывают средства к существованию и возделыванием земли, а также другими видами сельскохозяйственного труда. Власти скрупулезно подсчитывали и регистрировали всю землю в городах, дотошно интересовались тем, как она используется. Существовала довольно дробная шкала налоговых ставок на земли, находившиеся в пределах города и его предместий, включая те, что обрабатывались под зерновые, огородные, промысловые и садовые культуры. Она учитывала как размер участков, так и качество почвы. Податями облагались, кроме того, рабочий скот и другие тягловые средства [304, с. 134-136].
Внутри- и окологородское земледелие во многих случаях не играло существенной роли в жизни горожан: объем сельскохозяйственной продукции, полученной с таких участков земли, был совершенно недостаточным, чтобы обеспечить потребности в провизии и сырье даже среднего, а тем более крупного города. Следовательно, оно служило целям подсобно-потребительским, но никоим образом не товарным. Эта подсобно-потребительская природа городского карликового хлебопашества, огородничества и садоводства особенно заметно проявлялась в городах более или менее крупных, ощутимее малых зависевших от привозного, деревенского продовольствия и иной сельскохозяйственной продукции.
Можно отметить такую характерную черту: как правило, нем мельче был городок и чем позже он вставал на рельсы торгово-ремесленной экономики, тем большее место в его хозяйстве принадлежало сельскохозяйственному производству. Такого рода поселения носили едва ли не полуаграрный характер, поскольку занятия значительной части населения земледелием во многом обусловливали их экономический профиль. И все же, хотя наличие в хозяйстве таких населенных пунктов весьма устойчивых аграрных придатков не вызывает сомнений, определяющими экономическую эволюцию этих карликовых городских центров являлись общие закономерности генезиса и становления средневекового города. Полуаграрный характер подобных городков определялся, по сути дела, не только и не столько тем, что они находились на низкой ступени городского развития. В первую очередь общей предпосылкой такого их состояния являлась в целом экономическая структура страны.
В данной связи заслуживают внимания мелкие торгово-ремесленные поселения, из которых исподволь рождались в XI-XIII вв. города средневекового типа. То могли быть крупные или даже совсем небольшие (из десяти, либо чуть больше дворов) села, постепенно выраставшие в "подугорода" (Halbstadte) со своей базарной площадью, где - как правило, периодически обменивались продукция земледелия (включая зерно), местных промыслов и ремесел (например, соль, вино), а подчас и товары, доставлявшиеся по каналам дальней торговли [304, с. 129]. Для них характерно, говоря словами К. Маркса, "своего рода нерасчлененное единство города и деревни" [6, с. 13]. По типу хозяйственной деятельности и внутренней организации, по внешнему облику они были обычно очень близки к деревне. Располагались многие из них на стыке уездов либо на линиях коммуникаций, связывавших уездные центры. В отдельных районах плотность размещения подобных поселений была довольна высокой: так, согласно "Описанию реки Циньчуань", в уезде Чаншу (область Сучжоу, пров. Чжэцзян) в середине XIII в. один такой пункт приходился в среднем на 8-9 деревень, причем примерно каждый пятый-шестой из них достигал уровня "полугорода" [304, с. 128-130]. Одна из особенностей их внутренней жизни - замедленность развития, рутинность. Многие из них как бы застывали в своем росте на стадии "полугорода", другие же, случалось, преодолевали эту фазу, совершали переход к следующей - от полудеревенских промыслов и торговли на сельскохозяйственной основе к сравнительно сложному и разветвленному ремесленному производству, а также более широкой и активной торговле - и становились настоящими городами, пусть небольшими, как, например, Динцзяо (в пров. Цзянсу), который к концу XIII в. превратился, судя по "Описанию [округа] Чжэньцзян", составленному на исходе первой трети следующего столетия, в локальный центр торговли рисом, солью и некоторыми другими продуктами местного земледелия и промыслов [201, с. 313; 304, с. 129].
Города типа Динцзяо были максимально приближены к деревне, на которую воздействие крупных, да и средних городов в общем оставалось тогда все еще совершенно незначительным, и этим обусловливалась одна из экономических функций милых городов - служить рынками, пусть мелкими и узкими, для сельской округи. Одновременно такого рода городки призваны были выполнять роль связующего звена между деревней как базой продовольствия и сырья, с одной стороны, и городами больших и средних размеров как торгово-ремесленными центрами, которым обычно не хватало продукции сельского хозяйства только из их ближайшей аграрной округи, - с другой. Иными словами, без мелких городков крупные и средние оказались бы, фигурально выражаясь, островами на обширных просторах, сельских местностей. Так в Китае XI-XIII вв. начинало исподволь создаваться сочетание экономических функций городов разного типа, что представляет собой фактор постепенного формирования системы средневековых городов, хотя бы этот процесс и не успел тогда существенно продвинуться к завершению.
"Полугорода" вследствие весьма низкого тонуса их жизнедеятельности и в силу довольно скромных размеров, как правило, не нуждались в обширной и разносторонней документации. Крайняя скудость и фрагментарность материала источников, особенно в части экономических сведений, создает почти непреодолимые трудности при выявлении таких существенных черт возникновения и становления этих поселений городского типа, как время складывания и стабилизации их экономической основы, главное направление, объем и структура собственно городского производства, характер и масштабы торговли, место и значение аграрных занятий горожан и т. д. Многие из таких поселений вообще не определены в своем специфически городском качестве. Между тем речь идет о самой многочисленной (особенно на Юге) и по-своему важной категории китайских городов XI-XIII вв., и уяснение перечисленных, а также некоторых других вопросов позволило бы лучше распознать своеобразие генезиса и развития таких городов, равно как полней и глубже вскрыть общие закономерности эволюции китайского средневекового города в целом, продвинуться к выявлению ее типологии.
Более детального рассмотрения заслуживают термин чжэнь и обозначавшиеся им торгово-ремесленные поселения. Судя по имеющейся к настоящему времени литературе, преимущественно японской и китайской [184; 201; 225; 304], речь идет о явлении весьма сложном по генетическим характеристикам. Сам термин равнозначен даже применительно к одному и тому же отрезку времени и региону, и нет оснований прямо отождествлять все чжэни и новые города. В самом деле, этот термин мог, например, служить для обозначения располагавшихся в труднодоступных, но стратегически важных местностях пунктов расквартирования армейских гарнизонов на периферии, особенно в приграничной зоне, или же пунктов дислокации региональных военачальников и их служб. В подобных случаях торговоремесленная функция чжэней, если она вообще имела место, могла оставаться очень мало ощутимой и лишь сопутствующей, а никак не определяющей облик таких поселений. Но случалось и иначе: мало-помалу торговля, ремесло и коммуникационная система, "работавшие" на нужды гарнизона либо ставки регионального военно-административного руководства, равно как и их обслуги, получали такое развитие, что чжэнь мог стать важным хозяйственным центром местного или даже более широкого масштаба, (Приближавшимся по реальному статусу к городу, а иногда и действительно обретавшим со временем этот статус.
Другой, более типичный для XI-XIII вв. путь формирования чжэней как торгово-ремесленных пунктов (наподобие упоминавшегося выше Динцзяо), по многим существенным признакам оказывавшихся сродни городу, - эволюция небольшого или, наоборот, крупного (достигавшего нескольких сотен, а то и тысяч дворов) села, рост которого получал импульс от развития местных промыслов, ремесла и торговли. Обычно в таких случаях имел место двухфазный переход от торговли и промыслов на сельскохозяйственной основе к развертыванию торгово-ремесленной экономики в более широком масштабе и зрелых формах, постепенно складывалось поселение-городок с фиксированной территориальной границей, а иногда и с земляным валом и рвом, обозначавшими эту границу, даже, пусть изредка, со своей управой, во главе которой стоял цзяньчжэньгуань (чиновник по контролю над чжэнем) либо сюньцзянь (инспектор), а также с внутренней разбивкой на кварталы (фан), со своим рынком, лавками-мастерскими и цехо-гильдейскими объединениями.
Остается до сего времени невыясненным количество подобных чжэней в Сунской империи или хотя бы в каком-то ее регионе, и в литературе высказываются разные мнения относительно того, становилось их больше или же, наоборот, меньше [304, с. 131]. Аргументированней представляется все же первая точка зрения, полнее и точнее учитывающая главные тенденции и общий "контекст" социально-экономической жизни "Срединного государства" как в XI-XIII вв., так и в предшествующие и последующие столетия. Особенно много таких торгово-ремесленных поселений городского типа появилось к началу XII в. на юге империи. В XII-XIII вв. они играли уже немаловажную роль в экономическом прогрессе этой части страны. Причем их местоположение обусловливалось чаще всего расположением не на путях внутрикитайской и внешней торговли, а в районах самого интенсивного развития земледелия. Порожденные внутренними потребностями хозяйства того или иного региона, подобные поселения призваны были и начинали реально удовлетворять растущий спрос населения своей округи на изделия специализированного городского ремесла.
Сторонники второй точки зрения могут, правда, сослаться на отдельные сведения и оценочные суждения правительственной классификации, а также официального историописания. Но последние, побуждаемые, так обычно в подобных случаях, исключительно лишь фискально-административными интересами на сей раз отнюдь не всегда верно отражали истинное положение дел. Государственная статистика часто оказывалась не в- состоянии четко и точно определить подлинный статус чжэней: одни могли квалифицироваться как низшее звено городской сети, другие - все еще как деревни, пусть крупные и с активной торгово-ремесленной жизнью, третьи по-прежнему шли по разряду военно-административных пунктов, хотя бы в их облике стали уже прочно доминировать черты торгово-ремесленного центра городского типа. Словом, правительственная классификация и в данном случае далеко не всегда поспевала за меняющейся реальностью и могла адекватно ее зафиксировать.
Как бы то ни было, употреблявшийся в источниках термин "чжэнь" не имеет четко определенного содержания, он многозначен, что отражает разнообразие функций чжэней и еще далеко не устоявшееся выделение их как особого рода городских поселений. Поэтому наличие в том или ином сочинении современника такого термина еще не дает основания для безусловного отнесения каждого из них к городам в научном, прежде всего в социально-экономическом, значении этого понятия, и было бы рискованно не учитывать данное обстоятельство при определении количества городов в Китае XI-XIII вв., равно как и при составлении их списков.
Одна из отличительных особенностей истории феодального Китая-крайне сильная, а точнее, почти полная зависимость города от государства. Было бы неверно, однако, распространять такую однозначную формулу безоговорочно на весь довольно длительный процесс взаимодействия этих двух сил, начиная с первых шагов городского развития в средневековом Китае. Она фиксирует лишь общий итог складывания отношений между ними, достигнутый отнюдь не сразу и еще не подведенный окончательно в XI-XIII вв. В целом же эволюция этих "отношений была сложной, поскольку разнохарактерными и противоречивыми оказывались в различные периоды экономические, социальные и политические импульсы и интересы, которыми побуждались обе стороны.
Поначалу, еще в пору раннего средневековья, а также на начальной стадии расцвета феодализма, содержание взаимоотношений города и государства характеризовалось их обоюдным тяготением друг к другу. Императорская власть, пока что не до конца окрепшая и стабилизировавшаяся, стремилась использовать города как немаловажный резерв в борьбе с политическим сепаратизмом могущественных военно-феодальных клик, в борьбе за проведение курса на государственную централизацию и вместе с тем в противодействии угрозе извне, со стороны воинственных соседей, а затем - с целью дальнейшего укрепления своих экономических и политических позиций, расширения своей финансовой базы, без которой нельзя было бы создать достаточно разветвленный и прочный чиновничье-бюрократический аппарат, равно как и сколько-нибудь мощную армию. Города же, со своей стороны, будучи сами по себе еще слишком слабыми, искали поддержку и опору у императорской власти как у силы, которая одна была тогда в состоянии защитить их от внешних врагов, оградить от посягательств крупных феодальных магнатов - "сильных домов", главных носителей натуральнохозяйственных тенденций производства, а также открыть определенные возможности для экономического роста городов. Правительства империй Суй и Тан стремились содействовать развитию специальных видов земледелия, расширять сеть сухопутных и водных дорог, обезопасить торговые пути и рынки, упорядочить денежное обращение, унифицировать систему мер и весов и тем самым обеспечить более благоприятные условия для торговли и ремесла. Эти и подобные им меры были насущно необходимы для самого существования и роста городов, и потребность в их проведении являлась одной из главных причин, побуждавших города поддерживать императорскую власть.
Хотя некоторые, притом весьма важные цели и интересы обеих сторон временно как будто бы совпадали, однако в Китае не возникло даже подобия такого союза между государственной властью и городами, какой существовал, например, в большинстве западноевропейских стран периода феодальной раздробленности и на протяжении нескольких последующих столетий. Налицо скорее своего рода "неравный брак", в котором: городу с самого начала отводилось сугубо подчиненное положение, а никоим образом не роль равноправного партнера. Эволюция их взаимоотношений в направлении именно такого исхода во многом предопределялась уже тем обстоятельством, что китайские города возникали и вырастали на земле, считавшейся казенной, - в отличие от Западной Европы, где города размещались преимущественно во владениях крупных светских и: духовных феодалов-сеньоров. Складывание столь неблагоприятных для городов условий становления их экономического, социального и административно-политического статуса объясняется наличием уже на первоначальной стадии генезиса средневекового города в Китае сравнительно могущественной центральной власти и ее администрации, опиравшихся на господство в стране в целом государственно-феодальной формы земельной собственности. Правда, принцип верховенства деспотического государства в сфере земельной собственности не стал, да и не мог, строго говоря, стать единственно решающим фактором взаимодействия между городом и императорской властью - как, впрочем, и во многих других существенных аспектах хозяйственной, социальной и политической жизни феодального Китая (например, в развитии внутри- и межклассовых отношений); к тому же есть основания считать, что и тогда, и позднее (не исключая XI-XIII вв. [304, с. 132-134]) отнюдь не вся земля в городах являлась в действительности собственно казенной. Тем не менее централизованная государственная организация с самого начала располагала чрезвычайно широкими возможностями в интересах всего правящего класса и к выгоде казны насаждать и укреплять систему централизованной эксплуатации городов прямо, без опосредствующей "третьей силы", и в дальнейшем, по мере своего укрепления и совершенствования, настойчиво стремилась, используя такие возможности, направлять городское (развитие в целом, равно как и жизнедеятельность каждого отдельного города, только по выгодному для себя руслу. При этом она все меньше считалась с городами, с потребностями их внутреннего роста, не допускала для них каких бы то ни было особых прав и привилегий, благодаря которым они могли бы оказаться вне непосредственного контроля императорской власти. Пусть подобные устремления и усилия наталкивались порой на трудности и преграды, не обязательно давали тотчас, незамедлительно желаемый эффект, пусть иногда властям приходилось лавировать, идти на маневры. Тем не менее эта политика делала свое дело, подготовляя основы процесса "огосударствления" города, развернувшегося с XI в.
В XI-XIII вв., в условиях значительного прогресса городской экономики, товарного обращения и денежного хозяйства, в условиях абсолютного и относительного роста численности городского производительного населения в "Срединном государстве", правящий класс испытывал необходимость изыскивать новые пути и средства, которые позволили бы ему еще полней аккумулировать и обращать к своей выгоде увеличивавшиеся производственные ресурсы общества. Так, с окончательным вступлением средневекового Китая в стадию расцвета феодализма начинался постепенный переход системы экономической эксплуатации города от ее примитивных форм к более сложным и развитым - на государственно-централизованной основе, позволявшей создавать и применять методы, по-своему гораздо более эффективные, чем те, какие могли бы использовать сеньоры отдельных городов. Собственно, первый шаг в этом направлении был сделан еще в 780 г., в ходе реформы Ян Яня: по букве введенного тогда закона о "двухразовом сборе" (ляншуй) податным обязательствам перед государством наряду с частно-собственниками и держателями земли подлежали также в равной мере ремесленники и торговцы - городские и сельские. Однако на деле эксплуататорские притязания господствующего класса зачастую не поспевали за стихийным ростом материально-производственной основы городов. Возникала необходимость дальнейшего совершенствования практики прямого и косвенного (через сферу обращения) налогообложения городского торгово-ремесленного люда, и, например, в одном из императорских декретов середины 20-х годов X в. отмечалось, что еще при северокитайской династии Поздняя Лян впервые начали взимать в казну подати с цехо-гильдий, с жилых домов и садово- огородных участков в городах [201, с. 322; 304, с. 134].
Оправившись от мощного рецидива феодального сепаратизма середины VIII - третьей четверти X в., правящий класс "Срединного государства" через внутреннюю перегруппировку своих сил сумел к XI в. добиться более прочной самоконсолидации, что выразилось прежде всего в дальнейшем укреплении общекитайской феодально-государственной централизации, достигнутом при династии Сун. С этого времени двойственность отношения императорской власти к городам стала проявляться еще отчетливей. С одной стороны, государство самым непосредственным и деятельным образом участвовало в градообразовании и градостроительстве, поощряло развитие ремесла и торговли, городам разных рангов и размеров предоставлялась возможность держать свой рынок, торгово-ремесленному люду не запрещалось иметь свои отраслевые организации цехо-гильдейского типа, регулярное налогообложение горожан до 70-х годов XI в. было по сравнению с податными обязанностями сельских жителей несколько менее обременительным [304, с. 134] и т. д. Правительство принимало на себя функцию защиты городов от внешних врагов. Но все это городам приходилось оплачивать слишком дорогой ценой, поскольку, с другой стороны, городскую политику сунских правящих кругов отличал узко утилитарный, сугубо своекорыстный подход - она строилась исключительно на их материальной заинтересованности в процветании городов. Способствуя богатению городов, (Государство - рассчитывало - и не безуспешно - на увеличение собственных, доходов. Избавившись, наконец, от необходимости искать у городов экономическую и иную поддержку в борьбе с политическим сепаратизмом крупных феодальных владык, императорская; власть с тем большей беззастенчивостью добивалась всеми путями и средствами полного подчинения города. Она шла навстречу нуждам городов и горожан лишь тогда и в том, когда и в чем эти нужды не приходили в столкновение с интересами класса феодалов в целом или с потребностями казны. При выработке и осуществлении каких бы то ни было акций в отношении города правительство стремилось скрупулезнейшим образом учитывать все выгоды и невыгоды для себя таких акций.
Господствующий класс, опираясь на мощную феодально-централизованную государственную машину, продолжал неустанна вести поиск все новых и новых способов отлаживания механизма чисто "городского" налогообложения, с тем чтобы накинуть на тружеников города еще более густую сеть всевозможных поборов и повинностей для изъятия в свою пользу, для своего паразитического потребления произведенного ими прибавочного продукта. Обычно поиск этот велся стихийно, эмпирически, но порою принимал форму теоретических концепций, государственно-политических доктрин или же правовых актов, сколь бы незрелыми, подчас внутренне противоречивыми и аморфными ни оказывались заложенные в них идеи и принципы, установления и санкции [см. 158]. Временами указанный поиск выливался даже в острые столкновения мнений о политике па отношению к городу, городской экономике, торгово-ремесленному люду, как случилось, к примеру, в 30-80-х годах XI в., когда между идеологами и руководителями реформаторского движения, с одной стороны, их идейными и политическими противниками - с другой, развернулась весьма ожесточенная борьба вокруг трактовки и практического применения древнего традиционного учения, передаваемого лаконичной формулой "земледелие - основное (ствол), торговля и ремесло - второстепенное (ветви)"9. Исходная позиция сторонников преобразований заключалась в следующем: с ростом городов и накоплений в городах существовавшая к тому времени налоговая система не исчерпывала всех платежных возможностей горожан, а потому необходимо посредством введения новых видов обложения торговли и ремесла добиваться привлечения в казну всех, без изъятия, доходов от городского производства и рынков. Иными словами, выдвигалась цель роста общегосударственных бюджетных поступлений через усиление экономической эксплуатации города в ее максимально централизованной форме. Таков, вкратце, общий смысл мероприятий, которые предложила и попыталась на исходе 60-х - в первой половине 70-х годов XI в., осуществить группировка Ван Ань-ши [121, с. 240-266]. Для: горожан, не исключая и рядовой торгово-ремесленный люд (хотя реформаторы, используя социальную демагогию, выступали якобы от лица и в интересах последнего), эти меры обернулись нивелированием их и без того скромных фискальных привилегий [304, с. 134-135].
В теоретических построениях и реформаторской практике - группировки Ван Ань-ши доминировала тенденция к подавлению нарождавшихся в китайском городе экономических и социальных сил путем установления и последовательного ужесточения всеобъемлющего контроля централизованной государственной власти над хозяйственной жизнью города, тогда как оппозиционный лагерь во главе с Сыма Гуаном добивался такого курса, реализация которого могла бы приоткрыть определенные возможности для дальнейшего прогресса городского частнофеодального предпринимательства, частной торгово-ремесленной деятельности [121, с. 273-275].
Собственно, линия, на безотлагательном и полном осуществлении которой со всей категоричностью настаивали поборники преобразований, исподволь проводилась и раньше, задолго до возникновения реформаторского движения 30-80-х годов XI в. Она не прерывалась и после провала этого движения. В ходе начавшегося еще на исходе раннего средневековья взаимодействия между двумя тенденциями - стихийным развитием и консолидацией экономических, социальных и иных средневековых городских институтов и форм, с одной стороны, и упрочением феодально-централизованной государственно-бюрократической машины, стремившейся полностью прибрать город к собственным рукам, - с другой, верх шаг за шагом одерживала вторая. По мере того как город оказывался все более весомым и стабильным явлением общественной структуры, как повышалась его роль в хозяйственной и социальной жизни страны, императорская власть становилась еще настойчивее в своих посягательствах и притязаниях на него, и реформаторское движение XI в. - лишь одна из самых по-своему значительных и решительных акций подобного рода.
Несомненно, сами по себе эти настойчивость и решительность, принимавшие подчас весьма агрессивные формы, могут свидетельствовать и о том, что городская политика императорской власти воспринималась различными группировками внутри правящего класса далеко не одинаково и отнюдь не единодушно. Среди них находились и противники такой политики, чьи взгляды отражали позитивные тенденции внутреннего развития городов, интересы и требования определенной части горожан, главным образом богатых и экономически влиятельных торгово-ремесленных кругов. Со стороны этих группировок политика императорской власти вызывала недовольство и протест, сколь бы робкими и нерешительными они ни были. Порой недовольство и противодействие исходило и непосредственно от тех социальных групп горожан, что примыкали к низшим, фактически бесправным в политическом отношении кругам господствующего класса; их голос был слышен, пусть не очень отчетливо, в пору борьбы вокруг реформ в XI в. [121, с. 90, 253, 263-264, 265 и др.]. Официальное историописание, как правило, крайне скупо на признания наличия такой оппозиции, оно скорее склонно к замалчиваниям, отчего конкретное содержание и формы борьбы вокруг правительственного курса в отношении города остаются чаще всего скрытыми от исследователей. Но иногда (например, в случае с острыми политическими и идеологическими баталиями по поводу реформ 30-80-х годов XI в.) завеса как бы приоткрывалась, и проявления этой борьбы можно уловить из свидетельств источников. "Образцовая история" династии Сун неоднократно уведомляет и о происходивших в XII-XIII вв. открытых выступлениях выходцев из торгово-ремесленных слоев против дальнейшего усиления прямого вмешательства государства в торговлю, ремесленную деятельность, промыслы [47, цз. 333, с. 22527, цз. 352, с. 22722-22723, цз. 388, с. 23107].
Тем не менее контрольно-регулирующие функции центральной феодальной власти и ее администрации мало-помалу распространялись на все основные сферы и звенья жизнедеятельности сунского города, постепенно совершался процесс его "огосударствления". Воздействие правительственной политики на градообразование, на городское развитие в целом было противоречивым, но несомненно преобладание в нем тормозящих, негативных начал. В общем, китайский город XI-XIII вв., да и последующих столетий феодальной эры так и не был социально и политически эмансипирован, не обрел самостоятельного политического облика, не имел собственного самоуправления, административных, юридических и иных льгот и привилегий, своих вольностей и свобод, своей общины. Даже экономически влиятельные и могущественные горожане ("поглотители"), не говоря уже о городских низах, были лишены политических и представительных прав и мало-мальских возможностей влиять на городские порядки и управление. Экономическое процветание не привело само по себе к социальному перевоплощению и возвышению прослойки городских богатеев, не сделало их правящим слоем (наподобие, например, патрициата вольных городов Германии, Италии и других стран Европы этого же времени).
Словом, экономическое выделение города не сопровождалось в Сунской империи формированием особого городского строя, город в данном отношении не стал антитезой деревне.
Весьма наглядное представление о процессе "огосударствления" сунского города дает правительственная политика по отношению к торгово-ремесленным объединениям цехо-гильдейского типа, выступающим в источниках под разными наименованиями, из которых наиболее широко принятым в специальной литературе является термин хан.
Первые шаги цеховой организации ремесла и торговли в Китае, как, впрочем, и в других странах, не засвидетельствованы документами, а потому плохо прослеживаются и мало известны, тем более что корпорации ремесленников и торговцев могли поначалу создаваться тайно и лишь позднее получали публичную санкцию. Как бы то ни было, зачаточные элементы цехового устройства появились в отдельных крупных городах "Срединного государства" на рубеже VI-VII вв., т. е. еще в самом начале предварительной фазы становления средневекового китайского города. Их вызвали к жизни те же условия и обстоятельства, что и в Европе: общность интересов экономически самостоятельных мелких городских производителей, специализировавшихся по определенному виду работ или продукции и сбыту определенных изделий; узость рынка; корпоративная обособленность социальных групп, столь характерная для всей общественной структуры феодализма; потребность торгово-ремесленного люда в средстве противодействия росту феодальной эксплуатации, в создании опорной ячейки борьбы за привилегии, за политические и представительные права. И эволюционировали они первоначально в том же общем направлении, что и цехи в городах Запада, имели во многом сходную внутреннюю структуру. Китайский хан на ранней своей стадии имел выборную администрацию, которая была призвана регулировать выполнение основных экономических и социальных функций внутренней жизнедеятельности этой организации: так называемого-цехового принуждения, регламентации производства и сбыта изделий, защитных, запретительных, взаимопомощи и благотворительности, религиозных. Цеховая администрация (старшины и казначеи) занималась созывом общих собраний, через которые все полноправные члены объединения формально могли влиять на его дела, а также устройством корпоративных празднеств и религиозных церемоний, ведала цеховыми производственными, складскими и иными помещениями, кумирнями, казной. Существовала практика вступительных, регулярных и единовременных взносов, штрафов. Функционировала система ученичества. Шел стихийный процесс складывания обычного цехового права - в виде изустно фиксировавшихся установлений и норм (писаные регламенты у китайских цехов начали составляться с конца XVI-XVII в. [157, с. 119, 129-130]). Словом, данный тип организации ремесленников и торговцев начинал было приобретать в городах "Срединного государства" устойчивость и прочность, и перед китайским цехом, казалось, открывались те же возможности и перспективы, какие знает история подобных объединений в городах западноевропейского средневековья.
Однако сравнительно скоро тенденция к образованию в китайском городе цехового строя как такового оказалась приглушенной вследствие складывавшейся тогда расстановки социальных и политических сил, а в результате условия для существования цехов в их развитых и Законченных формах так и не создались.
В XI-XIII вв. в условиях общего подъема городской экономики, с одной стороны, оформление цехов как института социальной структуры города близилось как будто бы к завершению. По мере обогащения и закрепления торгово-ремесленных корпоративных традиций и норм детализировалось и совершенствовалось внутрицеховое обычное право. Структура хана, как и на самой ранней стадии его эволюции, продолжала еще базироваться на совмещении территориального и профессиональноотраслевого принципов, но сила первого начала - территориальной общности по рядам и кварталам замкнутых рынков - теперь мало-помалу ослабевала, хотя окончательно оно утратило свое значение лишь к XVI в. [157, с. 124]. Эти, равно как и некоторые другие, весьма значительные сами по себе явления свидетельствовали о непрекращавшемся и в рассматриваемые столетия внутреннем развитии цеховой организации.
Однако, с другой стороны, давали себя знать внутри- и внецеховые факторы и обстоятельства, действие которых сдерживало, а во многих отношениях - подавляло и деформировало как уже имевшиеся изначально в цеховой системе элементы, сообщавшие определенные позитивные импульсы ее постепенному развитию, так и новые, только еще нарождавшиеся в ней.
Может быть, в большей, нежели в других средневековых странах, степени в Китае цех воспроизводил отдельные, по-своему немаловажные черты сельской общины, что вполне понятно: их типологическое сродство обусловливалось повсеместно господствовавшей натуральностью хозяйства, чрезвычайной ограниченностью обмена, устойчивой местной замкнутостью от внешнего мира, узколокальной связью производителей, исключительной стабильностью форм производственной деятельности и т. д. Речь идет об обстоятельстве весьма и весьма существенном, а именно - об одном из имманентных факторов крайне замедленного внутреннего развития цеховой системы в городах "Срединного государства". В частности, может быть, как раз здесь и кроется одна из причин столь затяжного функционирования обычного, а не писаного внутрицехового права в торгово-ремесленных корпорациях феодального Китая. Вместе с тем следует сразу же оговорить, что хан отнюдь не был, да, собственно, и не мог быть полным повторением сельской общины, ее простым продолжением в городских условиях, ибо последние весьма существенно отличались от деревенских, и общинная организация деревни не порождала сама по себе изначальных посылок для формирования такого чисто городского учреждения, как цех; различия между ними в характере производства, формах имущественных отношений и в структуре со временем развели два эти типа социальных организаций далеко друг от друга. И все-таки во многих случаях сельская община служила своего рода прототипом при возникновении и складывании функций и внутреннего устройства корпоративных организаций городских ремесленников и торговцев. В самом деле, их сближала, например, практика принудительной регламентации производства, равно как и распределения производственных обязанностей с учетом пола и возраста. Как и в китайской сельской общине, во внутренней жизни хана, в его составе и структуре весьма ощутимую роль играли семейно-клановые начала. Что касается мелких городских центров, то ремесло и формы организации торговли в них, по сути дела, не просто не ушли далеко от деревенских, но во многом оставались однотипными с ними, и хотя собственно цеховая система там вообще не сложилась либо, в лучшем случае, не достигала такого же уровня, как в столичных и других крупных городах, корпоративность в жизни торгово-ремесленного люда этих городов все же имела место и носила больше типологически общих с сельской общиной черт. Непрестанный приток в города весьма значительной аграрной массы, несомненно, создавал широкую питательную среду для закрепления в структурных ячейках городского ремесла и торговли генетически близких сельской общине традиций и норм: попадая в город, крестьяне стремились обрести здесь обычные для общинной деревни и привычные для себя формы социальной организации, цеплялись за такие формы. Значительный в большинстве городов удельный вес земледельческих и иных аграрных занятий горожан тоже благоприятствовал стабильности этих элементов цехового устройства в Китае XI-XIII вв. Ханы, наконец, повторяли свой прототип в том отношении, что одинаково с ним оказывались во все большей зависимости от государственной администрации, становясь мало-помалу подвластными ей.
Последняя и раньше, еще до XI в., проявляла прямую заинтересованность в наибольшем сближении цеховой организации в городе с общинной в деревне. Это отвечало уже отмечавшейся общей тенденции к формированию унифицированной и для села и для города административной системы, строившейся на деревенский лад, привычный, удобный и угодный деспотическому режиму в социально-экономическом, а также в политическом и идеологическом отношениях. За многие столетия господствующий класс "Срединного государства" в лице бюрократии как коллективного эксплуататора накопил огромный опыт разностороннего регулирования хозяйственной, социальной и духовной жизни низовых объединений деревенского населения в собственных интересах, прежде всего для удовлетворения фискально-тягловых нужд, а также потребностей обуздания крестьянских масс. В условиях начинавшейся феодальной урбанизации страны правящий класс через императорскую власть стремился обратить на служение своим целям и нарождавшуюся в городе цеховую систему, а для этого он не просто воспользовался теми ее элементами, которые либо повторяли хорошо знакомые, давно привычные ему нормы и традиции сельской общины, либо были близки им, но и сам всячески насаждал и консервировал их.
Действие внутрицеховых сил сцепления, которые были вызваны к жизни корпоративными связями профессионального и локального характера, а также традициями и обычаями, воспринятыми от сельской общины, будучи помноженным на мощь принимавшего различные формы влияния извне, со стороны деспотической государственной власти, придавало цеховому устройству городского ремесла и торговли в Китае XI-XIII вв. большую устойчивость и прочность, а вместе с тем ощутимо ограничивало характер и темпы эволюции хозяйственных, социальных и иных институтов и функций ханов. Именно здесь следует искать главные причины неполноты практической реализации цеховых тенденций в городах Сунской империи.
Городскую экономику в Китае XI-XIII вв. и всех последующих столетий феодальной эры отличало прочное и устойчивое сочленение ремесла с торговлей - показатель чрезвычайно слабого развития процесса общественного разделения труда. Соответственно этому абсолютное большинство ханов представляли собой смешанные торгово-ремесленные организации, своего рода цехо-гильдии, объединявшие то или иное количество карликовых либо, в лучшем случае, среднего размера мастерских, которые вместе с тем являлись и лавками данных изделий. Члены таких организаций совмещали в своей деятельности функции производства и сбыта, хозяина мастерской и продавца собственной продукции. Правда, существовали и корпорации чисто купеческие (преимущественно в торговле зерном, скотом, чаем и текстилем), но лишь как исключение. Налицо ступень, в основном пройденная наиболее развитыми странами Западной и Центральной Европы еще к началу периода расцвета феодализма. Городская политика централизованной императорской власти, в частности ее позиция по отношению к ханам, шла вразрез с процессом общественного разделения труда и тем самым препятствовала отпочкованию торговли от ремесла, сводила на нет возможности для возникновения и сложения раздельных ремесленных и купеческих корпораций цехового и гильдейского типа, а в более широком плане - сужала простор и снижала темпы эволюции системы в целом.
Власти Сунской империи не случайно сами стремились использовать любые возможности и средства, вплоть до декретивно-принудительных и даже откровенно репрессивных, дабы внедрять цеховые формы организации всего торгово-ремесленного населения городов. Осуществлялась "подгонка" специфически городских учреждений под экономические и политические нужды и интересы государственной администрации.
Позиция самих торгово-ремесленных корпораций цехового типа по отношению к государству отличалась двойственностью. С одной стороны, они противостояли централизованной политической машине, стремились высвободиться из-под ее контроля и добиться полной автономии для себя, но, с другой стороны, они же были заинтересованы в наличии и поддержании сильной, устойчивой и эффективной государственной власти, а потому тяготели к ней, так как в противном случае могли оказаться практически беззащитными перед натиском стихии внутренних усобиц и внешних вторжений, угрожавших самому существованию городов, ремесла и торговли, цеховых организаций.
В китайском городе XI-XIII вв. власти взяли на себя обязанности по строительству и ремонту внутригородских транспортных коммуникаций, водоснабжению, борьбе с пожарами, очистке от мусора и грязи, а также миссию благотворительности и прочие весьма по-своему важные для повседневной жизни горожан функции, какие в средневековой Европе выполняли, как правило, цехи либо городская община. Однако неравноценность подобных мер с теми препонами, которые ставились на пути становления экономической, политической, социальной и административно-правовой самостоятельности ханов, города вообще более чем очевидна.
До середины XI в. у ханов, похоже, еще сохранялась некоторая возможность для относительно самостоятельного существования и развития [304, с. 2], что позволяло им набирать силу, шире раскрывать свои хозяйственные потенции. Но именно это обстоятельство побудило отдельные группировки из среды господствующего класса развернуть через централизованную политическую администрацию массированное наступление на ханы с целью превратить их в более послушный, удобный и надежный инструмент для выкачивания средств в пользу казны, а также для удержания городского люда в повиновении. Последней задаче придавалось важное значение, ибо учитывалось, что на стороне горожан - большая численность, территориальная общность, корпоративная организованность и т. д., а восстание 1047-1048 гг. в Бэйчжоу, которое неоднократно упоминалось в данной монографии, наглядно подтвердило актуальность решения такой задачи.
Почин сделали реформаторы во главе с Ван Ань-ши.
Добровольность членства, сознательность участия в жизнедеятельности ханов и прежде не всегда являлись обязательным организационным началом цехового устройства в Китае: принудительное зачисление в торгово-ремесленные корпорации центральные и местные власти практиковали в отдельных случаях задолго до начала движения за реформы. Однако на рубеже 60-70-х годов XI в. обязательное включение в ханы начало становиться уже безусловным принципом цеховой политики государства. Правительство, возглавляемое Ван Ань-ши и его сподвижниками, вознамерилось проводить курс на тотальное вовлечение в ханы всех городских жителей, занятых не только в ремесленном производстве и торговле, но и в сфере обслуживания. Тем самым преследовалась двуединая цель - превратить хан в чисто фискальную по назначению организацию, составную часть административно-бюрократической машины, во-первых, и максимально расширить контингент горожан, обложенных государственными натуральными, денежными и трудовыми повинностями, во-вторых. Проявляя инициативу в цехообразовании, правительство, как оказывалось на поверку, своим воздействием искусственно тормозило, затрудняло и осложняло самостоятельное внутреннее развитие цеховой системы в городах Су некой империи.
Примечательно, что введенная при Ван Ань-ши система принудительного вступления в ханы и обязательного закрепления членства в них продолжала существовать и после провала реформаторского движения в целом - практически вплоть до конца XVI - начала XVII в. [157, с. 124]. В итоге был преодолен еще один рубеж на пути к "огосударствлению" цехо-гильдий.
Так длительное и сложное взаимодействие внутри- и внецеховых сил и тенденций постепенно привело в феодальном Китае к образованию весьма жизнестойких профессионально-территориальных торгово-ремесленных корпораций - естественно сложившихся структурных ячеек городского производительного населения, во многом приближавшихся по экономическим и социальным функциям, по внутреннему устройству к западноевропейским цехам и гильдиям. Вместе с тем оно сопровождалось искусственной трансформацией хана до такого состояния, когда он не просто стал объектом скрупулезного и жесткого регулирования со стороны централизованной императорской власти, но превратился по сути своей в придаток административно- бюрократического аппарата, ибо в противоборстве этих сил и тенденций общее превосходство оказалось у тех из них, которые представляли деспотическую государственную организацию. Для ремесленников и торговцев практически полностью закрывался путь к самостоятельным, действительно автономным объединениям цехового и гильдейского типа.
Постепенно складывалась система, превращавшая ханы в экономически важный резерв для государства, в существенный источник поступлений в правительственный бюджет. Она включала как регулярные натуральные либо денежные налоги и трудовые повинности на нужды казны, императорского двора и столичных ведомств, арендную плату за землю, использовавшуюся под хозяйственные и жилые помещения, обязательные систематические поставки готовой продукции, предназначавшейся ханами для самостоятельного сбыта, так и принудительные закупки товаров властями по заниженным ценам, эпизодические подношения императору и его родственникам, узаконенные и неузаконенные изъятия изделий без оплаты, а также другие нерегулярные поборы, платежи, отработки и реквизиции, - все то, что поглощало значительную часть цеховых накоплений. Административная верхушка ханов вынуждалась отводить все больше места среди своих функциональных обязанностей обеспечению своевременной и в полном объеме уплаты налогов, выполнения казенных заказов и трудовых повинностей.
Следствием такой системы становилось положение, при котором сводилась на нет самостоятельность хозяйственной деятельности горожан, свобода предпринимательства, абсолютно не гарантировалась собственность ханов и отдельных их членов, равно как не признавались их имущественные права, суживались до минимума возможности накоплений в городах, а все это, в свою очередь, еще больше принижало город и горожан, ставило их во все возрастающую зависимость от центральной и местной власти. Последняя не гнушалась при этом грубого произвола, не останавливаясь перед мерами репрессивного характера, шла настолько далеко, что практиковала обязательную регистрацию лавок и мастерских, сама устанавливала количество ханов, присвоила себе право запрещать или разрешать создание новых корпораций, осуществляла учет цеховых доходов, вводила принудительную классификацию и номенклатуру торгово-ремесленных объединений, зачастую даже декретировала цены на ремесленную продукцию, по своему усмотрению определяла размеры оплаты цеховых работников, дотошно регламентировала многие другие стороны жизнедеятельности ханов - вплоть до цвета платья и пояса, формы и раскраски головных уборов для каждого цеха и каждой ремесленной специальности.
Неотъемлемый компонент жизнедеятельности хана как юридически бесправной организации, приспособленной прежде всего и главным образом для тщательного учета населения, бесперебойного сбора налогов, скрупулезной раскладки повинностей и повседневного надзора за горожанами, - фискально-полицейский режим круговой поруки, строившейся на взаимной ответственности всех и каждого в хане за исполнение платежных обязательств перед государством, за благонадежность и т. д. Этот режим, по сути дела, был опять-таки сродни традиционной системе баоцзя в деревне, в сельской общине - еще одно подтверждение тому, что официальный правовой и административный статус горожан реально почти ничем не отличался от статуса сельских жителей. Причем, несмотря на устойчиво корпоративный характер организации городского производительного населения, предполагавший, казалось бы, опосредствованность связи членов хана с казной, с властями - через правление своего объединения, такой режим в действительности предусматривал, как и в деревне, ответственность перед государством не только коллективную, но и индивидуальную. Вследствие административной поглощенности города общегосударственной системой, строившейся в целом на деревенский манер, горожанин и его семья считались тоже ху (двором) и соответственно заносились в реестры как учетная единица, подлежавшая налоговым и иным платежным обязательствам, трудовым повинностям, принудительным закупкам и поставкам в пользу казны, а также полицейскому надзору, и не имели, по существу, никакой гарантии и защиты от прямого фискального и полицейского вмешательства и произвола властей.
Система всеохватывающей круговой поруки облегчала централизованному административно-бюрократическому аппарату во всех необходимых случаях использование хана в качестве по- своему удобного и надежного инструмента для организации и проведения среди горожан всякого рода хозяйственных, социальных, политических, военных и иных мероприятий.
Хан становился не без прямого воздействия государственной власти - все более широко распространенной формой организации феодального ремесла и торговли в городах, но отнюдь не был единственной ее формой. Параллельно, а точнее, в непрестанном и упорном противоборстве с ним функционировали другие виды организации ремесленного производства и торговли - казенные. Государственно-феодальный сектор играл весьма заметную роль в экономике Сунской империи, выталкивая частное ремесло и торговлю из таких, например, важных и доходных отраслей, как добыча, обработка и сбыт металлов, соляной промысел, строительное дело, производство предметов роскоши и религиозного культа, кораблестроение и некоторые другие. Тем самым государство и с этой стороны ослабляло экономическую роль города и цехо-гильдий.
В казенном ремесле и промыслах тоже практиковалась система хозяйственных регламентаций, однако осуществлялись они не профессиональными организациями городских ремесленников и торговцев, а органами государственной власти. Казенное городское и внегородское ремесленное производство, в общем, строилось на иных началах, чем цеховая система. Но в нем - особенно в добывающих и перерабатывающих отраслях, существовавших как бы на грани города и села и использовавших экономические и социальные резервы и институты того и другого, - тоже просматриваются определенные черты генетической близости к порядкам китайской сельской общины (например, практика круговой поруки в форме системы баоцзя). Следовательно, оно и в этом отношении имело известное типолитическое сходство с ханом, что, несомненно, облегчало и упрощало для императорской власти и ее администрации руководство обоими секторами - и государственным и цехо-гильдейским, способствовало проведению курса на тотальное "огосударствление" ремесла и торговли.
Политика сунских властей по отношению к казенному ремеслу и торговле постепенно получала публично-правовое оформление, пусть во многом несовершенное, аморфное, но уже приближавшееся к уровню кодификации. Свидетельство тому - появление на исходе XII в. "Овода законов, составленного в годы Цинъюань" [64; 158]. Данное обстоятельство тоже облегчало правительству наступление на частную торговлю и ремесло в городах, на цехо-гильдейскую систему с ее обычно-правовым оформлением, к тому же все еще весьма незрелым и зыбким.
Таким образом, соответственно общим и конкретным особенностям общественно-экономического и политического строя "Срединного государства" XI-XIII вв., а также хозяйственного и социального облика городов ханы представляли собой явление весьма своеобразное. Это был организм во многом ущербный, анемичный, игравший крайне малозаметную самостоятельную роль в жизни страны и отдельного города. Тем самым на примере с Китаем указанных столетий достаточно убедительно подтверждается не раз высказывавшееся в советской историографии мнение, что хотя те или иные элементы цехового устройства имели место в городах всех без исключения стран, где господствовали феодальные отношения, однако конкретные формы цехов, принципы их организации, объем и эффективность их функций, уровень зрелости, место и роль в истории своей страны могли быть и действительно были чрезвычайно многообразны и подвижны [151, с. 102; 140, с. 142].
Будучи, бесспорно, силой исключительно могущественной, сунское феодально-автократическое государство не было, однако, в своем воздействии на город чем-то поистине всемогущим. Принципиально неверно принимать за аксиому положение, будто реальный ход истории всегда и во всем оказывался полностью адекватным устремлениям и, так сказать, предначертаниям централизованной деспотии, хотя такой тезис именно в качестве некоей самоочевидной истины нередко выдвигается в синологической литературе. Практика, казалось бы, всеобъемлющего и всеподавляющего контроля над торговлей и ремеслом, которую посредством чрезвычайно жестких мер стремились постоянно и повсеместно насаждать сунские власти, не смогла на поверку полностью парализовать хозяйственную активность цехо-гильдий, рост частного предпринимательства в городах Китая XI-XIII вв. Придавленный тяжелым прессом государственно-административных регламентаций, лишенный многих, подчас совершенно элементарных, условий для разностороннего развития, китайский город того времени все же эволюционировал, хотя крайне медленно, мучительно, по пути расширения своих экономических функций. Сама по себе двойственность, внутренняя противоречивость, неизменно, пусть в неодинаковой мере и в разных проявлениях, присутствовавшая в городской политике сунского правительства, позволяла пробивать то одну, то другую брешь в системе "огосударствления" города.
В самом деле, государственная торговля, например, весьма часто обнаруживала неконкурентоспособность по сравнению с частной как в малых, самых захолустных, так и в крупных, даже столичных городах. Городскую коммерческую жизнь и в центре империи, и на периферии отличали большое многообразие форм, невиданная прежде напряженность ритма, значительное расширение ассортимента предметов сбыта, рост сети рынков, дальнейшая специализация последних, и тщетными оставались попытки властей всевозможными притеснениями и вымогательствами, а прежде всего и главным образом тяжелейшим обложением любых без изъятия видов товаров и всех форм частной купли-продажи, изменить соотношение сил в этой сфере городской экономики в пользу казенного сектора, лишить частную торговлю ее жизнеспособности.
Еще один, не менее показательный пример: многие населенные пункты из категории чжэней складывались как довольно крупные очаги торгово-ремесленной активности и по числу жителей, территории, объему производимой и сбываемой продукции нередко превосходили "официальные" города. Количество таких чжэней возрастало, особенно с XII в. Неповоротливая, рутинная чиновничье-бюрократическая машина Сунской империи очень часто не успевала своевременно вывести эти складывавшиеся городские общности из разряда поселений деревенского типа и внести в реестр городов, придав им соответствующий статус. Иначе говоря, они не считались административными центрами, а следовательно, по официальной классификации не значились городами, вследствие чего оказывались, пусть в разной степени, более свободными от воздействия системы правительственного контроля и фиска и представляли собой довольно динамичный хозяйственный организм, в котором существовал больший простор для самостоятельной экономической деятельности, для частнопредпринимательской инициативы.
Словом, город "Срединного государства" XI-XIII вв. продолжал, хотя и крайне медленно, преодолевая бесчисленные преграды и колоссальные трудности, постоянно оступаясь, идти своей дорогой хозяйственного развития.
Оценивая общее состояние производственных ресурсов китайского города к исходу исследуемого в данной монографии периода, можно с полным основанием констатировать, что усилиями трудящихся масс Сунской империи городская экономика в целом ощутимо продвинулась вперед и поднялась на новую ступень. Материальная основа городского производства в своей преобладающей части расширилась и окрепла, в хозяйственном быте города превалировали восходящие токи. Именно на это и опиралась постепенно повышавшаяся социально-политическая активность различных слоев городского населения в Китае XI-XIII вв., и прежде всего рядовых горожан - главных носителей прогресса городской экономики.
Подспудно в организме сунского города накапливались противоречия между его исподволь набиравшими силу функциями как экономического центра, с одной стороны, и постепенной атрофией остальных функций, естественно присущих ему как органической ячейке общественной структуры развитого феодализма - с другой. Временами эти противоречия выступали на поверхность, выливаясь в самые различные формы социально-политических столкновений.
Имея во многом совпадающие интересы, определявшиеся общим крайне стесненным в условиях "огосударствления" города административно-правовым положением, горожане в то же время представляли собой не что-то единое целое, а довольно пеструю в социальном отношении массу. По мере интенсификации городского развития происходила имущественная дифференциация, а в неразрывной связи с нею - и социальное расслоение в среде горожан, правда еще не достигшее тогда стадии отчетливой поляризации. Подобные явления наблюдались как в столичных и других крупных городах империи, так и в средних и даже мелких, хотя в последних они были выражены заметно слабее.
Многие выявленные исследователями черты повседневного быта городов, социальной структуры городского населения, материального положения разных его групп проливают свет на существование в Китае XI-XIII вв. острого неравенства, значительных контрастов между имущими и неимущими горожанами. Набирал силу слой богатеев, поднявшийся непосредственно из сферы ремесла и торговли. Выходцы из этого слоя наживались за счет широкой массы городского люда. Отталкиваясь от показаний налоговых реестров, отдельные современники - историографы и литераторы - указывали на наличие в ханах разделения на различные по имущественному положению категории: "высшие", "средние" и "низшие дворы" [25, цз. 231, с. 12а; 201, с. 320; 239, с. 138]. Богатство "высших дворов" противостояло бедности "низших". Верхушка торгово-ремесленных кругов сознательно ограждала себя от остальной массы горожан.
Богатые и влиятельные купцы и ростовщики именуются в источниках "сильными домами" или "поглотителями" [25, цз. 231, с. 12а-126; цз. 236, с. 13а]. Некоторые из них ворочали огромными средствами, нажитыми на ссудных операциях, спекулятивной деятельности. Нередко эта прослойка располагала землей внутри города и за его пределами, которая использовалась как для аграрных занятий горожан, так и под жилые дома и дворы, мастерские, лавки, закладные заведения, склады И другие хозяйственные помещения. Налицо, как можно полагать, одна из разновидностей собственности в городах, хотя и не свободной, а так или иначе связанной, условной, т. е. характерной для феодализма.
За пользование - на началах аренды - помещениями под жилье, а также для ремесленной и коммерческой деятельности взималась весьма высокая плата, служившая немаловажным источником доходов "поглотителей". Судя по сведениям из некоторых документов "Чернового свода важнейших материалов династии Сун", домовладельцы в столицах и иных городах временами повышали плату в два-три раза, в результате чего "их богатство увеличивается, тогда как простой народ пребывает в страданиях" [цит. по 201, с. 320; 304, с. 133]. В сочинениях сунских авторов встречаются упоминания о разорении "средних" и "низших" дворов - хозяев мелких лавок и мастерских - вследствие как непомерно высоких налогов и дополнительных поборов, непосильных трудовых повинностей, которые выполняло торгово-ремесленное население в пользу казны, так и хозяйничанья "поглотителей" в цехо-гильдиях.
Таким образом, к многочисленным локальным и корпоративным перегородкам, разделявшим жителей городов, прибавлялись перегородки имущественно-социальные. Они обусловили назревание коллизий между различными слоями горожан, обострение противоречий и столкновений внутри городов, принимавшее иногда открытые формы.
Несмотря на известное своеобразие ряда конкретных черт социально-политической борьбы в китайском феодальном городе, общие, определяющие посылки для уяснения ее главных причин и характера те же, что раскрываются в литературе о подобных сюжетах в средневековой истории других стран Востока или государств Запада. Эти причины коренились в системе феодальной эксплуатации, всецело господствовавшей и в сунском городе. Городские низы в "Срединном государстве" XI-XIII вв. отнюдь не представляли собой "тихой", инертной массы, стоявшей в стороне от столбовой дороги общественных конфликтов средневековья. С развитием феодального строя, с усилением экономического, социального и духовного гнета, с обострением классовых антагонизмов внутри китайского общества участие трудового люда городов в общем с крестьянами антифеодальном сопротивлении возрастало.
Наиболее распространенными были такие пассивные формы и средства антифеодального протеста и неповиновения горожан, как уклонения от уплаты налогов и пошлин, от выполнения трудовых повинностей, от регистрации в податных списках, а также уходы и бегства, "разбой" и пр.
У городских низов, которые из всех общественных слоев и групп были по своему положению наиболее близки к крестьянам, являлись их естественными союзниками в противодействии росту феодальной эксплуатации, нередко находили непосредственный отклик крестьянские восстания, почти беспрестанно вспыхивавшие то в одном, то в другом районе Сунской империи, а иногда горожане принимали в этих восстаниях прямое, активное участие. Так, открытую поддержку рядовых жителей Чэнду и других городов юго-западной окраины страны получило восстание 993-997 гг. в Сычуани под руководством Ван Сяобо, Ли Шуня и Чжан Юя. "Сотоварищам Ван Сяо-бо и Ли Шуня, - сообщал, например, современник, Хуан Сю-фу, - бедный люд в городе показывает погреба влиятельных семей с спрятанными запасами" [цит. по 147, с. 248]. Другой сунский; литератор, Шэнь Ко, касаясь событий этого восстания, писал: "В областях и уездах, куда направлялись [восставшие], открывали ворота и радушно [их] принимали" [72, с. 815]. В то же время, судя по некоторым наблюдениям Хуан Сю-фу, имущие горожане наподобие Ай Янь-цзо, мастера-лакировщика из Чэнду, проявляли к повстанцам резко враждебное отношение [147, с. 248-249, 267].
Сильные волнения среди горожан наблюдались и в 40-х годах XI в. Так, жители областного центра Шанчжоу (совр. Шан-сянь, пров. Шэньси), в том числе ремесленники, участвовали в "мятеже цзинсиских разбойников" 1032-1043 гг. под руководством Чжан Хая и Шао Сина [147, с. 313, 315]. Аналогичные факты имели место и во время восстания 1043 г. во главе с Ван Лунем [37, с. 515; 147, с. 319]. В том же году сановник Фу Би сообщал о недовольстве, охватившем наряду с крестьянами "торговых гостей" [25, цз. 143, с. 196]. Весьма примечательно высказывание другого очевидца, Чжан Цуня: "В городах севернее Хуанхэ давно нет спокойствия" [цит. по 147, с. 289]. А в 1047 г. наместник Северной столицы Цзя Чан-чао отмечал, что к северу от Хуанхэ "рыночные торговцы несут убытки, лишаются занятий" и среди них наблюдается брожение [45, с. 6509-6510].
Чаще всего подобные факты относятся к моментам, когда могущество центральной государственной власти на какое-то время ослабевало, когда силы и внимание правительства отвлекались и сковывались серьезными внутри- и внешнеполитическими обстоятельствами (обострением борьбы в верхах между теми или иными группировками и кликами, усилением крестьянских повстанческих выступлений, внешними войнами и т. д.). В таких случаях социальный протест горожан обретал возможность из глухого, подспудного вылиться в открытые формы. Наиболее знаменательный факт такого рода-неоднократно упоминавшееся выше восстание 1047-1048 гг. под руководством Ван Цзэ, Чжан Луаня и Бу Цзи [147, с. 341-373].
Это восстание, равно как и другие народные выступления в Китае XI-XIII вв. с участием горожан, могло иметь место только в обстановке крутого подъема классовой борьбы сельского трудового люда. Они являлись в тех конкретно-исторических условиях лишь спутниками крестьянских движений и не играли сколько-нибудь заметной самостоятельной роли. Данный, существенный сам по себе, компонент социально-политической жизни страны, строго говоря, не вносил еще чего-либо принципиально нового в содержание классовой борьбы трудящихся масс на стадии расцвета феодализма, но в известной мере усложнял основные линии главного общественного антагонизма средневековой эпохи - между феодалами и крестьянством, придавал ему большую остроту. Вот почему советской литературой такого рода события расцениваются как "новое явление" в истории Китая [109, с. 127, 148; 110, с. 130; 124, с. 90; 147, с. 342].
Острие восстания под руководством Ван Цзэ, Чжан Луаня и Бу Цзи направлялось против правящей династии, олицетворявшей ту силу, которая, сдавив города своими мощными и цепкими щупальцами, лишала их возможностей нормального роста. Девизом повстанческого войска стал клич; "Армия справедливости низвергнет Чжао к одержит победу" [25, цз. 161, с. 9а]; слова эти были красной краской написаны на лице каждого народного воителя. Так формулировалась цель движения. Собственная государственность (со своей "Срединной столицей", собственной администрацией, своей системой времяисчисления), попытку создания которой в Бэйчжоу сделали восставшие, открыто противопоставлялась династия Сун. Овладев Бэйчжоу, "разбойники" расправились с военачальниками, командовавшими местным гарнизоном, с наиболее ненавистными представителями гражданской и судебной администрации города.
Восстание 1047-1048 гг. было подготовлено и возглавлено старинным (возникшим еще на рубеже V-VI вв.) религиознополитическим братством "Милэцзяо" ("Учение о Майтрейе"). Его социальную базу, судя по сведениям источников, составляло "невежественное простонародье" в городах, в армии и в деревнях на севере Китая. По всей вероятности, "Милэцзяо" развивалось уже с VI-VII вв. преимущественно на городской почве, хотя пользовалось определенной популярностью и среди сельских жителей [147, с. 349-354]. Еще в указе правителя северокитайской династии Поздняя Тан Ли Сы-юаня от 8 июля 927 г. отмечалось, что еретики из этого тайного братства "вносят смуту в чувства людей внутри городских стен областных [центров] и в деревнях" [цит. по 147, с. 353]. Некоторые сунские документы тоже свидетельствуют, что особенно оживленную деятельность приверженцы "Учения о Майтрейе" вели в "окружных городах" [29, с. 251; 42, с. 831; 45, с. 7397], а современник восстания 1047-1048 гг., Чжан Фан-пин, сообщал, что пропаганда учения велась на территории северных провинций во многих местах - "от рыночных площадей в областных и уездных центрах до воинских казарм" - и "достигала деревень" [цит. по 147, с. 354]. Следовательно, антифеодальная оппозиция в городах могла принимать и форму еретичества.
В источниках отсутствуют сведения, которые позволили бы уяснить сколько-нибудь конкретно расстановку сил внутри мятежного города-государства, образовавшегося во время восстания в Бэйчжоу, определить хотя бы в общих чертах степень, значение и формы участия в восстании различных социальных групп населения этого города. По всей вероятности, горожане - участники "мятежа Ван Цзэ" представляли собой аморфную в социальном отношении массу, именуемую в источниках одним понятием минь ("народ"). В данном обстоятельстве нельзя не усматривать одно из свидетельств относительно низкого уровня и неоформленности сословных различий, а также неразвитости классовых антагонизмов внутри городского общества сунского Китая (по сравнению с западноевропейским городом того же времени). Стертость сословных и иных социальных граней препятствовала выделению, кристаллизации и оформлению внутри городов организованной силы наподобие, например, бюргерской оппозиции в странах Западной и Центральной Европы этих же столетий. Низведенные до крайне приниженного состояния ханы тоже оказывались неспособными выступить в такой роли. В китайском городе, следовательно, не существовало тогда какой-либо опорной ячейки, действие которой помогло бы консолидировать слабые, разобщенные ряды горожан и сколько-нибудь полно раскрыть потенции самостоятельного антифеодального сопротивления городского люда. Самосознание горожан оставалось чрезвычайно неразвитым, а неуклонно усиливавшееся активное вмешательство государства еще более подавляло его.
Повстанческие выступления жителей городов в тех конкретно-исторических условиях еще не могли иметь ярко выраженных и зрелых, устоявшихся форм классовой борьбы, а это, в свою очередь, определенно благоприятствовало императорской власти и ее администрации в проведении курса на "огосударствление" города. Тем не менее и восстание 1047-1048 гг. в Бэй-чжоу, и другие антиправительственные акции горожан весьма наглядно и убедительно свидетельствуют, что эта политика сунских правящих кругов наталкивалась на активное противодействие различных слоев городского населения.
Являясь органической частью феодальной социально-экономической системы, средневековый город Китая тем не менее играл в соотношении с деревней лишь второстепенную и подчиненную роль: основным видом материального производства при феодализме всегда оставалось сельское хозяйство. Но вместе с тем, будучи порождением феодализма, вступившего в зрелую стадию своей эволюции, город "Срединного государства" XI-XIII вв. не просто обслуживал феодальную систему - он стал немаловажным фактором ее укрепления. Средневековый город влил в феодальный строй новые силы, способствовал его подъему на более высокую ступень, сделал еще жизнеспособней. Одно из самых наглядных проявлений этого - развертывание градообразовательного процесса в южной части Сунской империи, ставшее средством экспансии феодального режима и преодоления его внутренних противоречий (натуральнохозяйственных и социально-политических) на более широкой территориальной и экономической основе. Иначе говоря, сложившийся, или развитой, феодализм в Китае, как, впрочем, и в других странах, без города существовать и эволюционировать не мог.
Как известно, средневековый город многих государств Европы резко изменил структуру и динамику феодального общества, необычайно активизировал все развитие своих стран, за какие- нибудь несколько столетий глубоко преобразил их облик и в конечном счете подготовил к исходу феодальной эры значительные перемены в социально-экономической, политической и интеллектуальной жизни - перемены на капиталистической основе. В Китае же характер и темпы воздействия феодального города на общественное развитие оказались во многом иными.
В истолковании марксистской урбанистики, город - категория социально-экономическая (во всей полноте данной дефиниции), а вовсе не только экономическая. В его структуре нерасторжимо сочленены экономическая и внеэкономическая сферы, включая в последнюю аспекты политические, административно-правовые, духовной культуры.
Своеобразие сунского города в том, что он являлся организмом весьма развитым и могущественным экономически, но одновременно столь же малокровным и худосочным во всех остальных отношениях, не считая, пожалуй (и то небезоговорочно), лишь одну сторону - духовную культуру. Таким оказался итог затяжного и сложного процесса взаимодействия разнохарактерных и подчас противоречивых внутри- и внегородских факторов. Анемичность внеэкономических функций средневекового китайского города была во многом предопределена соотношением общественно-экономических и политических сил, сложившимся еще на стадии зарождения и первых шагов этого детища феодального строя, т. е. на исходе раннего средневековья и в первые столетия периода расцвета феодализма.
В дальнейшем, уже в пору существования Сунской империи, стихийный рост городских институтов и правовых норм искусственно тормозился и подавлялся под воздействием деструктивных импульсов, исходивших от феодально-централизованного деспотического государства. В таком воздействии таилась опасность обречь городскую экономику на полный застой. В этом отношении "Срединное государство" существенно отличалось от стран Западной и Центральной Европы, где примерно в то же самое время города познали социальную и политическую эмансипацию, которая оказала весьма благотворное влияние на их хозяйственное развитие.
Однако наряду с этой тенденцией и одновременно с нею действовала, противостоя ей, иная - та, которую представляли трудящиеся массы, их повседневная и неустанная производственно-экономическая деятельность и классовая борьба. Главное содержание второй тенденции заключалось в раскрытии производственных возможностей города, в росте городской экономики на основе развертывания хозяйственных и трудовых ресурсов городского производительного населения. Эта тенденция существовала благодаря - наряду с другими факторами - стихийной борьбе различных слоев городского люда, которая вносила в действие первой тенденции определенные коррективы и не допускала, чтобы экономика городов остановилась в своем продвижении вперед или же зашла в тупик. Так проявлялась созидательная миссия города и горожан в истории китайского феодализма.
Равнодействующая противоборства указанных тенденций была такова, что город исподволь становился очагом простого товарного производства и обращения и в этом своем качестве сыграл роль одной из тех сил, без которых китайское феодальное общество топталось бы на месте, стагнировало; но ущемленность других функций не позволяла городу придать общественному развитию своей страны более ускоренный ритм и естественные формы.
|
ПОИСК:
|
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://china-history.ru/ 'История Китая'