Кадровая политика маоистов

Среди обстоятельств, проливающих свет на действительные источники нынешнего положения в Китае немаловажное значение имеет тот факт, что руководство КПК оказалось сильно засоренным националистическими, мелкобуржуазными, троцкистскими и другими чуждыми элементами. Об этом свидетельствуют документы. О том же единодушно говорят советские люди, длительное время непосредственно наблюдавшие развитие событий в Китае и имевшие отношение к этой стране по своей практической работе.

Засоренность партийных рядов было вынуждено признавать и само руководство КПК. В "Решении по некоторым вопросам истории нашей партии", принятом на VII пленуме ЦК КПК в апреле 1945 г., указывается: "Наша партия не только окружена этой широкой общественной прослойкой (мелкой буржуазией), но и внутри ее выходцы из мелкой буржуазии составляют огромное большинство... Кроме того, даже рабочие массы и члены партии из рабочих и те в экономических условиях Китая легко покрываются мелкобуржуазной плесенью. Поэтому мелкобуржуазная идеология всех оттенков часто находит отражение в партии". В этом же документе говорилось о наличии в КПК "рядящихся в марксистско-ленинскую тогу либералов, реформистов, анархистов, бланкистов и т. д." и указывалось на опасность того, что "мелкобуржуазные элементы, несомненно, попытаются изменить облик партии - этого передового отряда пролетариата - по своему образу и подобию и захватить ее в свои руки, что принесет ущерб делу партии и народа".

Мао Цзэ-дун не раз был вынужден делать подобные признания. В 1955 г. он отмечал: "Компартия Китая после своего возникновения основную работу была вынуждена проводить в деревне. В деревне складывалась Народно-освободительная армия, ее кадры создавались в основном из крестьян, а также из старого офицерского состава". "КПК - партия большая, засоренность в ней значительная, - подчеркивал он в 1956 г., - зазнайство и бюрократизм, может быть, активнее проявляются, чем в других партиях, ибо в Китае полуфеодальные условия больше, чем где бы то и было, порождали сектантские, местнические тенденции".

Компартия Китая возникла как партия марксистко-ленинского типа. Но в первые годы ее существования основные кадры КПК составляли, как уже упоминалось, выходцы из мелкособственнических слоев, представители мелкобуржуазной интеллигенции. Часть членов КПК пришла в партию через группы китайских коммунистов, образовавшиеся за границей, в том числе в Париже, Берлине, Токио. Эти люди, естественно, были далеки от жизни и борьбы китайского пролетариата. Характерно, что некоторые участники I съезда КПК впоследствии превратились в ренегатов и открытых антикоммунистов. Дай Цзи-тао, например, возглавил правое крыло гоминьдана, Чэнь Гун-бо стал марионеткой японской военщины и т. д. В 1924- 1927 гг. организации компартии начали развиваться среди рабочих. Последовавшие затем разгул белого террора, провалы партийных организаций в городах и перемещение всей работы КПК в армию и освобожденные районы, оторванные от пролетарских центров, еще более способствовали засорению КПК непролетарскими элементами.

Особую роль в этом процессе сыграл яньаньский период. Война против японских захватчиков сделала Яньань притягательным центром, куда со всего Китая устремились патриотически настроенные люди, из которых впоследствии многие стали подлинными революционерами. Но вместе с ними сюда попадало немало гоминьдановских и японских агентов, сотрудников империалистических разведок, а также троцкистов и других антипартийных элементов.

Образ жизни в Яньани, насаждавшийся Мао Цзэ-дуном и его сторонниками, тоже не способствовал формированию марксистско-ленинских кадров. Более того, он разлагающе действовал на нестойких людей. Особенно пагубно сказывалось бездеятельное десятилетие "яньаньского сидения" на молодежи. Советский корреспондент, характеризуя обстановку в феврале 1942 г., рассказывал, что лучшая часть молодежи в 1939-1940 гг. ушла из Особого района, а осталась худшая ее часть. Он писал об этой части кадров, находившейся под опекой Мао Цзэ-дуна:

"Эти люди совершенно не были способны к какой-либо активной работе, они могли лишь выступать с многочасовыми, абсолютно бессодержательными докладами или целыми днями сплетничать о своих товарищах. Никаких практических знаний в учебных заведениях им не давали, и, оканчивая их, они в лучшем случае получали смутные представления о политических предметах, заучив набор фраз и цитат". Историю Китая и революционного движения они или совсем не знали, или же имели о ней весьма расплывчатое предоставление. Столь же поверхностны были и их знания об СССР. Несмотря на слабое знание политических и экономических вопросов, продолжал корреспондент, такие люди брались рассуждать на любые темы, мечтали о крупной руководящей деятельности, презирая всякую низовую и техническую работу. Они увлекались революционной фразой, отрицали и порицали всю китайскую культуру и обычаи. Присущая китайцам вежливость им совершенно несвойственна. В военном отношении это были неграмотные люди. Хотя в анкетах они писали, что служили в войсках, участвовали в боях, в действительности их военная служба сводилась к кратковременной работе среди населения в районе расположения воинского подразделения. Все они добивались направления в Яньань на учебу. Что же касается участия в боях против японцев, то они даже и в глаза не видели их и удирали, как только японские части приближались на 25-30 км. Люди, кричавшие о готовности к самопожертвованию, сообщал далее корреспондент, могли сидеть месяцами, ожидая ухода стоявших в деревне 5-10 японских солдат.

Аналогичную характеристику маоистам давали и другие: "Кадры, имеющиеся в Особом районе, слабы. Большинство не имеет жизненного опыта, специальности. Многие проникнуты мещанским духом своего высокого предназначения руководить в будущем революцией. На деле - трусость, шкурничество, нежелание идти на незаметную работу". И впоследствии такие люди зачастую выдвигались на руководящую работу, ибо пребывание в Яньани Мао Цзэ-дун считал высшей аттестацией любого работника. Они и стали наиболее правоверными маоистами, опорой Мао Цзэ-дуна.

Процесс засорения Компартии Китая и ее руководства усилился в период гражданской войны 1946-1949 гг., когда гоминьдановские дивизии, корпуса и целые армии переходили на сторону НОАК вместе с генералами и штабами. В это время КПК росла в значительной мере за счет непролетарских элементов, носителей мелкобуржуазных и националистических взглядов, гоминьдановцев.

Еще в 1936 г. Коминтерн, обращаясь к ЦК КПК, подчеркивал: "Нас особенно беспокоит решение о том, что в партию могут приниматься все желающие, независимо от их социального происхождения, и что партия не боится проникновения в ее ряды некоторых карьеристов, а также ваше сообщение о намерении принять в партию даже Чжан Сюэ-ляна (милитарист, махровый реакционер. - Авт.)... Мы считали бы также ошибочным прием без разбора в ряды Красной армии студентов и бывших офицеров других армий... Мы считаем неправильным допускать представителей имущих классов к политическому управлению в советских районах..."

Однако Мао Цзэ-дун не только не проявил необходимой заботы о чистоте рядов КПК как марксистско-ленинской партии, но повел прямо противоположную политику. Масса людей, примкнувших к КПК в яньаньский период и после него, проходила лишь курс маоистского "перевоспитания" и "раскаяния", а затем становилась источником пополнения кадров политорганов, редакций, издательств, командного состава Красной армии и т. п. "Движение за упорядочение стиля" начала 40-х годов было направлено исключительно против тех, кто отстаивал марксизм-ленинизм, линию Коминтерна и не разделял взглядов Мао Цзэ-дуна, но оно явилось, по существу, кампанией всепрощения по отношению к действительно антипартийным элементам. Накануне VII съезда КПК, в 1945 г., Мао Цзэ-дун провел новую их амнистию, заявив, что "ликвидированы корни" левоуклонистских и правооппортунистических ошибок и что "следует без всякого предубеждения приветствовать и привлекать к работе на пользу партии всех товарищей, допустивших ошибки в прошлом, если только они поняли свои ошибки и приступили к их исправлению". При этом амнистия касалась, как правило, антисоветски настроенных людей, беспрекословно принимавших "идеи Мао".

Такой курс отнюдь не был случайным. У самого Мао и его сторонников и раньше неоднократно проявлялись правокапитулянтские тенденции. Еще в декабре 1930 г. один из провинциальных комитетов КПК констатировал в своем решении: "Мао Цзэ-дун от начала до конца является законченным правым оппортунистом".

Картину правооппортунистической практики маоистов, одним из важнейших аспектов которой было пренебрежительное и даже враждебное отношение к рабочему классу, рисуют советские специалисты, работавшие в Китае. После победы китайской революции они отмечали, что руководство КПК не принимает каких-либо радикальных мер для создания политических и материальных условий, при которых рабочий класс почувствовал бы себя господствующим классом, находящимся у власти. Рабочие продолжали влачить полуголодное существование. Продолжительность рабочего дня устанавливалась в 12 часов. Зарплата оставалась без изменений по сравнению с периодом гоминьдановского господства. Не были изданы законы об охране труда рабочих и социальном страховании. Одобренные в ноябре 1949 г. "Правила, регулирующие отношения между трудом и капиталом" не только не развивали основных принципов, закрепленных в Общей программе политико-консультативного совещания, но, по существу, означали отказ от них.

В руководящих кругах Коммунистической партии Китая по-прежнему бытовала недооценка роли рабочего класса в революционном преобразовании страны. Рабочих не допускали даже в Коммунистический университет, так как руководство считало их "недостаточно зрелыми, неграмотными, политически отсталыми" и якобы "не принимавшими активного участия в революции".

Несмотря на то что КПК в течение многих лет опиралась на крестьянство, послужившее массовой базой Народно-освободительной армии и источником ее материального снабжения, китайские руководители проявляли нерешительность и боязнь в проведении революционных мероприятий и в деревне.

Зато Мао Цзэ-дун и его окружение явно благоволили к буржуазии. Отсутствие каких-либо ограничительных мер по отношению даже к крупной национальной буржуазии благоприятствовало активизации ее реакционной деятельности: не взимался налог с торгового оборота, не велось решительной борьбы со спекулятивными элементами. "По отношению к иностранным капиталистическим предприятиям и торговым фирмам проводится политика заигрывания, - констатировали советские специалисты в 1949 г. - Никакого налогового нажима или каких-либо других ограничительных мер..." В компартии "распространяются, взгляды о том, что с полной победой на фронтах классовая борьба будет затухать, поскольку новое правительство привлекает к сотрудничеству все слои населения страны, в том числе и национальную буржуазию".

Среди некоторой части коммунистов и в руководящих кругах компартии получила распространение "теория" о том, что "новые кулаки", которые вырастают после проведения земельной реформы, являются якобы "революционной силой", поддерживающей компартию и народное правительство.

Так, в беседах с представителями братских партий в 1949 г. китайские руководители заявляли следующее: "В том, что в деревне появляется новый тип кулака, нет никакой опасности, ибо этот кулак получил свое богатство от новой власти и решительно стоит за нее... Этот новый кулак настроен революционно". В июне 1950 г. Мао Цзэ-дун в докладе на пленуме ЦК КПК официально поставил задачу: "...Наша политика в отношении кулака должна быть изменена, то есть должен быть совершен переход от политики изъятия у кулака излишков земли и имущества к политике сохранения кулацкого хозяйства..."

Характеризуя положение в самой КПК, советские работники еще в 1949 г. отмечали, что "рост партии за счет рабочего класса ничтожен. Сколько-нибудь активной работы по привлечению рабочих в ряды партии не ведется. Партийные организации в значительной степени засорены помещичье-кулацкими и буржуазными элементами, прием в партию в ряде районов проводится огульно".

Эти впечатления советских людей подтверждались наблюдениями руководящих товарищей из братских партий, бывавших в те годы в Китае: "Новые демократические власти предоставляют слишком большую свободу национальной буржуазии в городе. Частнокапиталистический элемент в городе располагает исключительно благоприятной почвой для своего роста. Рабочие на частных предприятиях до сих пор не имеют никаких прав и полностью подчинены предпринимателям.

Рабочему классу Китая не уделяется внимания. Новые власти считают, что китайский рабочий класс несознателен и еще не понимает политики партии. Поэтому его нельзя привлекать к активному строительству. Вследствие такого взгляда на рабочий класс не ведется никакой работы по вовлечению рабочих в партию и по их идеологическому воспитанию".

С тревогой отмечалось, что Мао "четкой и ясной перспективы своему народу, и в первую очередь рабочему классу, не дает. Поэтому сосредоточение в его руках всей полноты власти вызывает некоторые опасения". Пекинские лидеры твердили: "Нельзя допускать никакой классовой борьбы на частных предприятиях в новом Китае, и для поднятия производства нужно дать свободу действий предпринимателю. Рабочий класс Китая безграмотен, несознателен, и поэтому его пока нельзя втягивать в классовую борьбу". На замечание о том, что Ленин подчеркивал необходимость учить рабочий класс и смело продвигать его, давался ответ, что в Пекине знают эти установки Ленина, но "к специфическим условиям Китая они пока не подходят, и это вопрос будущего".

Китайские руководители не заботились об укреплении руководящей роли рабочего класса, росте его организованности потому, что делали основную ставку на крестьянство, на кулака. Интересны в этом смысле их высказывания в беседе с П. Ф. Юдиным в 1951 г. В КПК, по их словам, существуют настроения в пользу того, чтобы "кулака считать главной фигурой в деревне", и отсюда делается вывод, что только на путях "развития кулацкого хозяйства Китай может развить производительные силы деревни, создать зерновую и сырьевую базу для города и промышленности". Поэтому необходимо поддерживать в деревне тех коммунистов, хозяйства которых вырастают в кулацкие, не исключать их из партии, а помогать развивать хозяйства; такие коммунисты должны служить примером для всех крестьян.

Внимательно наблюдая за всеми этими тревожными явлениями, КПСС, а также представители марксистско-ленинских партий других стран неоднократно высказывали свою обеспокоенность. Так, непосредственно накануне победы китайской революции с Мао Цзэ-дуном и другими китайскими руководителями были обсуждены многие важнейшие вопросы. По существу, они включали весь комплекс наиболее сложных, ключевых проблем, которые предстояло решить КПК на завершающем этапе китайской революции и после ее победы. Наша партия продолжала оказывать помощь такого рода и после образования КНР, давая по всем возникавшим вопросам свои конкретные рекомендации и советы. Все они неизменно встречали с китайской стороны на словах позитивное отношение, однако на деле Мао Цзэ-дун и его сторонники во многом продолжали гнуть свою линию.

Правооппортунистическая тенденция в КПК явилась следствием того, что руководство партии не обеспечило чистоту ее рядов, господствующее положение в ней китайского рабочего класса, пролетарской идеологии. Маоисты регулировали состав партии таким образом, чтобы создать в ней идейную неразбериху, оттеснить от руководства КПК представителей рабочего класса и тем самым обеспечить себе свободу действий.

Рабочий класс Китая, по существу, не был представлен в Центральном Комитете КПК. Даже накануне "культурной революции", на 17-м году существования КНР, в составе ЦК КПК выходцев из рабочей среды насчитывалось очень немного (данные о социальном составе руководящих органов Компартии Китая тщательно скрывались и скрываются пекинскими лидерами). Среди членов Политбюро ЦК только один Чэнь Юнь происходил из рабочей семьи, но и он с конца 50-х годов отстранен от активной партийной и общественной деятельности. Выступая в августе 1961 г. перед выпускниками вузов, бывший член Политбюро ЦК КПК Чэнь И признавал: "Среди руководящих товарищей ЦК КПК имеется очень много людей, вышедших из семей средних и верхних слоев, а выходцев из действительно рабочих и крестьянских семей совсем немного..."

Мао Цзэ-дун постепенно окружил себя такими людьми, которые верно служили ему лично или по крайней мере не пытались соперничать с ним. Эта группа сформировалась в основном в яньаньский период, но с отдельными ее представителями Мао установил отношения еще раньше.

Достаточно назвать одну из самых зловещих фигур в руководящем ядре КПК - активного сторонника Мао Цзэ-дуна и его "правую руку" Кан Шэна. Темные страницы его биографии связаны не только с преступной ролью, которую он сыграл в уничтожении и избиении кадров КПК. Советские работники в свое время сообщали из Яньани: "Некоторые товарищи не без основания считают, что Кан Шэн является врагом Советского Союза и КПК. Есть основания полагать, что он - гоминьдановский и даже японский шпион".

Состав мелкобуржуазно-националистической части руководства КПК, возглавлявшейся Мао Цзэ-дуном, и их действия приводили советских людей, находившихся в Китае, к определенным выводам. "...Мы имеем налицо, - писал один из них в феврале 1942 г., - враждебную СССР группировку, которая весьма сильна и держит все в своих руках".

Следует добавить, что советские коммунисты, длительное время работавшие в Китае, с тревогой отмечали наличие возможностей и каналов для проникновения империалистических разведок в КПК и в ее руководящую верхушку.

Один из них, например, рассказывал: "Гоминьдановская охранка, как видно из многочисленных фактов, пустила в свое время глубокие корни и имела свою агентуру во всех звеньях КПК снизу доверху. И теперь эта агентура (агентурное досье гоминьдановской охранки вывезено на Тайвань), несомненно, в нужных случаях используется разведывательными органами США. То же в известной мере можно сказать и о японской агентуре, созданной в период оккупации в разных слоях китайского общества..."

Естественно, вопрос этот требует тщательного изучения. Но даже имеющиеся данные позволяют говорить о засоренности руководства КПК. Оно особенно опасно в условиях, когда Мао Цзэ-дун и его окружение открыто проводят антисоветский националистический курс.