Проявления национализма и антисоветизма в деятельности маоистов до победы китайской революции

Чем сильнее становились позиции Мао и его окружения в руководстве КПК, тем определеннее в их взаимосвязях с внешним миром проявлялся национализм. Отношение Мао к Коминтерну и Советскому Союзу определялось тем, насколько в данный момент это отношение способствовало достижению его личных целей.

В национализме Мао Цзэ-дуна довольно четко выделялась антирусская тенденция, переросшая в ярый антисоветизм. Мао был воспитан в духе великоханьского шовинизма. Россию он воспринимал в виде огромного бурого медведя, как это символически изображалось на географической карте Цинской империи, которая еще до "культурной революции" демонстрировалась в Центральном музее китайской революции в Пекине. К образу "бурого медведя", которого не пугаются китайские "храбрецы", обращается Мао в собственных стихотворных откровениях (например, "Зимние облака", написанном 26 декабря 1962 г.).

В своих антирусских настроениях и склонности к паназиатизму, Мао признавался Сноу еще в 30-х годах в Яньани: "Я до сих пор помню некоторые очаровательные слова этой песни (прославляющей победу Японии в войне 1904-1905 гг. - Авт.)... Я как бы ощущал красоту Японии и симпатизировал ее гордости и могуществу, воспеваемым в этой песне, посвященной победе над Россией".

Советский журналист, находившийся в Яньани в 1940-1943 гг., вспоминает, что на вопрос, чей портрет - это был Чингисхан - висит в служебном помещении ЦК КПК рядом с изображением самого Мао, он получил ответ: "Это портрет китайского императора, который правил и Россией".

Националистические представления со временем вылились в откровенно антисоветские. Ван Мин в брошюре "О событиях в Китае" справедливо отмечает:

"Мао Цзэ-дун сделал бешеный антисоветизм знаменем своей борьбы против марксизма-ленинизма, против коммунистических и рабочих партий, против социализма и коммунизма, против мировой революции и мира во всем мире, чтобы тем самым заслужить одобрение и понимание у империалистической клики во главе с США и получить возможность сотрудничества с ней".

Другую причину особой исступленности нападок маоистов на нашу партию и страну Ван Мин обоснованно видит в стремлении Мао Цзэ-дуна при помощи "антисоветских кампаний разорвать установившиеся в течение десятилетий традиционную дружбу и братские отношения между коммунистическими партиями и между народами Китая и Советского Союза. Он крайне боится, что китайские коммунисты и китайский народ узнают о всесторонних величественных достижениях советского народа под руководством КПСС...".

Ван Мин подчеркивал, что Мао Цзэ-дун "крайне боится, что китайские коммунисты и китайский народ узнают, что материальная и духовная жизнь советского народа улучшается изо дня в день, постепенно продвигаясь от принципа "от каждого по способностям, каждому по труду" к принципу "каждый по способностям, каждому по потребностям", т. е. к самой процветающей и самой счастливой жизни при коммунизме".

"Мао Цзэ-дун, - продолжает Ван Мин, - крайне боится, что если китайские коммунисты и китайский народ узнают истинное положение вещей по всем этим вопросам, то они еще яснее поймут всю абсурдность и пагубность так называемых "идей Мао Цзэ-дуна" и его политики. Тогда они неизбежно единодушно потребовали бы, чтобы Китай пошел по правильному, марксистско-ленинскому пути строительства социализма и борьбы за мир во всем мире, по которому идет Советский Союз. Поняв все это, они еще решительнее, шире, организованнее и сплоченнее поднялись бы на борьбу против Мао Цзэ-дуна и его "идей", против контрреволюционного военного переворота Мао Цзэ-дуна и его группы. Именно поэтому антисоветизм стал не только фокусом международной политики Мао Цзэ-дуна, но и сердцевиной его внутренней политики".

Разумеется, Мао Цзэ-дун до последних лет не афишировал свои великодержавные, антисоветские взгляды. Россия была в глазах миллионов китайцев великой родиной Октябрьской революции, всколыхнувшей весь мир. Коминтерн и Советский Союз оказывали китайским коммунистам, делу революции в Китае большую политическую, моральную и материальную поддержку. Этого нельзя было скрыть, и потому Мао Цзэ-дуну приходилось лавировать, изображать себя другом Советского Союза.

Тем более заслуживают внимания факты, вскрывающие подлинное отношение Мао Цзэ-дуна к Коминтерну, к КПСС и Советскому Союзу до 1949 г.

Если проанализировать истинное отношение Мао Цзэ-дуна к Коминтерну, то окажется, что он целиком и полностью повторял избитую теорию китайских троцкистов о "плохо информированном Коминтерне, о китайской исключительности", утверждавших, будто "верность, дисциплина Коминтерна - одно, а верность китайской революции - другое".

Такой же линии придерживался и Мао Цзэ-дун, хотя действовал более скрытно. Создавая видимость верности линии Коммунистического Интернационала, он на деле проводил политику, идущую вразрез с указаниями Коминтерна. Мао третировал кадры, обучавшиеся в Москве и возвращавшиеся в Китай.

Главным мотивом в антикоминтерновских выпадах Мао Цзэ-дуна и членов его группы было повторение измышлений о том, что Коминтерн якобы не представлял себе действительной обстановки в Китае и поэтому давал ошибочные рекомендации. На самом деле все обстояло иначе.

Во-первых, следует особо отметить, что Мао Цзэ-дун, скрывая от китайских коммунистов подлинные указания и установки Коминтерна, присваивал себе авторство многих стратегических и тактических положений, содержавшихся в коминтерновских директивах. Ван Мин рассказывает: "Мао Цзэ-дун считал, что, для того чтобы написать историю КПК. как историю одного Мао Цзэ-дуна, необходимо не признавать заслуг ленинизма, Коминтерна, ВКП(б) и Советского Союза в истории КПК и китайской революции. Необходимо отрицать заслуги любого руководителя, кадрового работника или члена партии в истории КПК и китайской революции.

По заявлению Мао Цзэ-дуна, особенно необходимо было: 1) отрицать заслуги Цюй Цю-бо в борьбе против правооппортунистического чэньдусюизма, а также заслуги чрезвычайной августовской конференции КПК (1927 г.), одобрившей в своих решениях эту борьбу и заслуги руководства Коминтерна, непосредственно созвавшего эту конференцию; объявить линию августовской конференции КПК "цюйцюбовской левооппортунистической линией"; 2) отрицать заслуги Ван Мина в борьбе против левоавантюристической линии Ли Ли-саня, а также заслуги IV пленума ЦК КПК шестого созыва (январь 1931 г.) и Президиума ИККИ (май 1931 г.), одобривших в своих решениях эту борьбу; объявить линию IV пленума ЦК КПК "левооппортунистической линией Ван Мина"; 3) отрицать заслуги Ван Мина в выдвижении политики антияпонского национального единого фронта и заслуги VII конгресса Коминтерна, одобрившего в своих решениях эту политику, объявить эту политику антияпонского национального единого фронта "правокапитулянтской линией Ван Мина".

По заявлению Мао Цзэ-дуна, если признать заслуги других в истории КПК и китайской революции, то тогда "не будет никакого маоцзэдунизма", "невозможно было бы написать историю КПК как историю одного Мао Цзэ-дуна и не будет "особо высокого и незыблемого места Мао Цзэ-дуна в КПК"..."

Мао беззастенчиво присвоил себе решающую роль и в борьбе против чэньдусюизма и лилисаныцины, и в разработке и осуществлении политики единого фронта, и во многих других вопросах.

Во-вторых, обвиняя Коминтерн в том, что он якобы не понимал и не знал действительной обстановки в Китае, Мао Цзэ-дун в то же время всячески скрывал истинное положение в КПК и китайской Красной армии, намеренно дезориентировал Коминтерн, хотя возможности для систематической информации существовали. Двусторонняя связь между Москвой и Яньанью была налажена еще в 1936 г. С того же времени в Яньани в качестве военных корреспондентов и для помощи китайским коммунистам в организации борьбы против японской агрессии находились советские люди. Однако, после того как Мао Цзэ-дун и его ближайшие сторонники начали активизировать свою националистическую деятельность, отношение их к советским работникам стало крайне подозрительным и недоброжелательным.

По воспоминаниям наших товарищей, они были поставлены под негласный контроль аппарата Кан Шэна. "Находясь в овраге, в пещерах "под мышкой" у Кан Шэна, - рассказывает один из них, - мы чувствовали себя изолированными, а в передвижении но району нашего расположения и особенно в поездках в район расположения руководства Особого района - ограниченными. Даже чанкайшистские корреспонденты жили намного вольготнее". Несмотря на специальные обращения советских правительственных органов, Коминтерна непосредственно к Мао Цзэ-дуну с просьбами об оказании должного содействия советским работникам, маоисты делали все, чтобы изолировать их, посеять к ним недоверие. Мао и его окружение видели в СССР не столько первое в мире социалистическое государство, сколько источник материальной и политической поддержки. Маоисты и в то время наплевательски относились к своим интернациональным обязанностям.

В наиболее тяжелый, начальный период Отечественной войны Коминтерн и Советский Союз поставили перед руководством КПК вопрос о совместных действиях против японских империалистов. 27 июня 1941 г. руководитель советской группы, находившейся в Яньани, сообщил в центр о том, что в соответствий с полученным поручением он поставил перед руководством КПК вопрос о помощи Советскому Союзу в случае нападения на СССР Японии. Китайские руководители заявили, что они уже наметили ряд мероприятий, а в заключение беседы Чжу Дэ просил передать в Москву: если Япония нападет на СССР, то 8-я народная армия бросит против японцев все имеющиеся в ее распоряжении силы и сумеет оказать достаточную поддержку Советскому Союзу. 3 июля 1941 г. Мао Цзэ-дун подтвердил это заявление.

Однако никаких практических мер не принималось. В июле 1941 г. в Яньань было сообщено, что японцы отправляют на материк отмобилизованные войска, и высказана просьба принять эффективные меры с целью не допустить их сосредоточения на Бейпин-Калганском и Баотоуском направлениях, т. е. против СССР, нарушить нормальное движение на железных дорогах, ведущих к указанным пунктам. Но эту просьбу, как и другие, Мао Цзэ-дун оставил без внимания.

Как вспоминают свидетели этих событий, 3 сентября 1941 г. перед Мао Цзэ-дуном вновь был поставлен вопрос о возможных акциях КПК в случае, если Япония начнет войну против СССР. В ответ последовали путаные и уклончивые заявления, обставленные бесконечными оговорками и содержавшие ряд заведомо невыполнимых в той обстановке требований к Советскому Союзу. Когда же Мао Цзэ-дуна попросили прямо, без всяких "если" сказать, что в состоянии предпринять КПК в случае нападения Японии на СССР, он обвинил советского представителя в "отсутствии диалектического мышления" и бесцеремонно прервал разговор по столь важному вопросу.

Мао и его сторонники в дальнейшем блокировали все попытки договориться о координации действий.

Большую роль в борьбе против японских милитаристов и успешном развитии китайской революции были призваны сыграть установки Коминтерна на проведение в жизнь тактики единого фронта Компартии Китая с гоминьданом. Эти установки соответствовали общей политике Коминтерна, направленной на развертывание массовых движений в рамках единого интернационального фронта борьбы народов в защиту Китая, порабощенных германским фашизмом стран, в защиту СССР. Они ориентировали на немедленное создание внутри страны единого национального фронта, для чего необходимо было установить контакт со всеми силами, выступающими против фашизма.

Коминтерн, наша партия настойчиво призывали Мао Цзэ-дуна, ЦК КПК активизировать действия Красной армии Китая против японских захватчиков, укреплять единый фронт китайского народа, что безусловно способствовало бы быстрейшему разгрому японского империализма. Однако Мао и его единомышленники, продолжая клясться в верности своему интернациональному долгу, на деле занимались проволочками и уклонялись от выполнения рекомендаций и просьб Коминтерна.

По вопросу о едином фронте, как уже упоминалось, в руководстве КПК имелись глубокие разногласия. Группе интернационалистов противостояли Мао Цзэ-дун и его сторонники, отрицавшие необходимость совместных с гоминьданом действий для организации всенародной борьбы против японской агрессии. И только когда жизнь доказала безусловную необходимость создания такого фронта, Мао Цзэ-дун принялся делать вид, что является активным сторонником этого курса. А сегодня летописцы из окружения Мао доказывают, что "тактика единого фронта - один из величайших вкладов лично Мао Цзэ-дуна в марксизм-ленинизм".

Узконационалистический курс маоистов привел к тому, что начиная с 1941-1942 гг. постоянно падает активность войск КПК в борьбе против Японии. Эту свою тактику Мао Цзэ-дун обосновывал следующим образом: "...Лучше мы сбережем свои силы, разгромим гоминьдан, возглавим власть в Китае и тогда, получая помощь от СССР, Англии и Америки, освободим Китай от японских захватчиков..."

Пассивное отношение Мао Цзэ-дуна к войне с милитаристской Японией в период, когда интересы международного пролетариата, интересы общей борьбы против фашизма требовали активизации действий против японцев, - еще один пример отступления Мао от интернационализма. В китайской печати приводилась речь Мао Цзэ-дуна перед слушателями партшколы в Яньани в ноябре 1941 г. Уже тогда Мао выдвинул тезис о том, что "ввиду наличия перемены международной обстановки, не благоприятствующей КПК, наша партия в настоящее время, кроме всемерного расширения своих реальных сил, должна избегать жертв для сохранения своих сил". Мао Цзэ-дуном был выдвинут призыв: "Десять процентов своих сил - на борьбу с Японией, двадцать процентов - на борьбу с гоминьданом, семьдесят процентов - на рост своих сил".

В соответствии с этими установками Мао 8-я и 4-я народно-революционные армии в течение ряда лет активных боевых действий против японцев не вели. Распространялись такие суждения: зачем раздражать японцев и навлекать на себя неприятности; лучше жить с противником в добрососедских отношениях; мы не будем им мешать, а они нам. "Всем частям, - писал в январе 1943 г. советский военный корреспондент, находившийся в Яньани, - приказано боевых действий против японских войск не вести и отходить во время наступательных операций с их стороны. Если где представится возможность, то заключать с ними временное перемирие... Все районы, каждая часть КПК (имеются в виду воинские части, находившиеся под руководством КПК. - Авт.) ведут торговлю с японским тылом; в штабах разговоры о боевых операциях, как правило, не ведутся, а больше говорят о торговых операциях".

Очевидно, что в 40-х годах интернациональные обязанности КПК вообще и в отношении Советского Союза в частности беспокоили Мао Цзэ-дуна и его окружение так же мало, как мало их беспокоило в последние годы выполнение Китаем своего интернационального долга в отношении народов социалистических стран, в частности героического народа Вьетнама.

Следует сказать о том, что Мао Цзэ-дун и его сторонники недооценивали мощь Советского Союза и переоценивали силы фашистской Германии.

Вместо организации помощи первому в мире социалистическому государству, Мао и его приспешники распространяли слухи о "неизбежности поражения Советского Союза", о том, что "24-летний социализм не может сравниться с 8-летним фашизмом", что "военная стратегия Советского Союза неправильна". Мао Цзэ-дун пускался в рассуждения о том, что не надо было оборонять Москву, Ленинград и Сталинград, а следовало сдать врагу эти и другие города без серьезного сопротивления, эвакуировать Красную Армию на Восток, за Урал и вести против гитлеровцев партизанскую войну, ожидая англо-американского наступления на Западе.

С самого начала гитлеровского нашествия на СССР отношение Мао и его сторонников к советским людям, находившимся в Яньани, резко изменилось.

"Когда гитлеровская Германия напала на СССР и наши войска терпели неудачи, - вспоминал позже один из них, - Мао двусмысленно улыбался, а его окружение, кроме Чжу Дэ, открыто смеялось и злословило: вот, мол, ваша сила, вот ваши достижения. Красная Армия в борьбе с немцами явно бессильна".

"После начала войны и временных успехов фашистских войск, - писал из Яньани советский военный корреспондент, - отношения стали еще холоднее и враждебнее. Люди перестали не только разговаривать с нами, но даже здороваться". "Сотрудники аппарата Кан Шэна открыто выражали скептицизм в отношении перспектив Отечественной войны. Бывали случаи безобразных враждебных выпадов. Во время выступления советского представителя перед командным составом 120-й дивизии был задан издевательский вопрос: "Почему Советская Армия воюет не по уставу? В уставе написано - бить врага на его территории!" Вопрос вызвал одобрительное хихиканье части присутствующих".

"Проявления национализма, - вспоминают непосредственные свидетели этих враждебных выпадов, - были подобны укусам москитов, их было множество, начиная от вопроса: "Ну как, своей земли не отдадим ни одного ли (китайская мера длины, равная половине километра. - Авт.), а Северный Донец далеко от Волги?" - и кончая снисходительной вежливостью высших персон, которую они умеют облечь в оскорбительную форму".

Антисоветская клеветническая пропаганда принимала в Яньани систематический характер. Как уже упоминалось, в ходе кампании "за упорядочение стиля работы" от людей, побывавших или учившихся в СССР, требовали "раскаяния" с клеветническими выпадами в адрес Советского Союза и нашей партии. Чтобы посеять в КПК недоверие к Коминтерну и Москве, использовался любой повод. Коммунистам внушалась мысль, будто Коминтерн давал вредные для дела китайской революции указания, что якобы при пособничестве Коминтерна китайцев, обучавшихся в СССР, восстанавливали против КПК, воспитывали из них "иностранных лакеев компрадорского типа", которые должны "узурпировать руководство в Компартии Китая" и т. п. Аналогичными по характеру были и выступления "кающихся" на VII съезде КПК. Таким образом, уже в те годы насаждалось настороженное, а часто и откровенно враждебное отношение к Советскому Союзу.

Националистические настроения распространялись и позже, например, среди китайских работников освобожденных районов Маньчжурии. Те китайские коммунисты, которые искренне и хорошо относились к Советскому Союзу, стремились изучать марксизм-ленинизм, получали оскорбительное прозвище "двухголовых".

На протяжении всей истории КПК международное коммунистическое движение и КПСС последовательно проводили линию на поддержку Компартии Китая и оказание ей всесторонней помощи. Подлинные интернационалисты и не могли по-другому относиться к китайскому народу, поднявшемуся на борьбу за свое освобождение, к китайским коммунистам, руководившим этой борьбой. К тому же КПК даже при наличии крупных недостатков в ее руководстве была серьезным союзником прогрессивных сил в борьбе против империализма. Как уже говорилось, партия в целом сумела выполнить свою роль руководителя национально-освободительной и революционной борьбы китайского народа.

Кроме того, при всей сложности положения в Китае и КПК можно было надеяться, что недостатки и трудности в партии будут в конце концов преодолены с помощью международного коммунистического движения. Линия Коминтерна, КПСС и других братских партий способствовала развитию марксистских, интернационалистских тенденций в КПК и служила серьезным противовесом мелкобуржуазному националистическому течению. Правильность этой линии была подтверждена победой китайской революции в 1949 г., в результате которой была создана Китайская Народная Республика.