Формирование Мао Цзэ-дуна как политического деятеля

Формирование Мао Цзэ-дуна как политического деятеля шло сложным и противоречивым путем. Его имя длительное время так или иначе связано с различными эпизодами освободительной борьбы китайского народа. Однако объективный анализ политической деятельности Мао встречает большие трудности. Они объясняются не только чрезвычайно ограниченным кругом опубликованных материалов, но и явной фальсификацией фактов китайской официальной историографией, маоистской пропагандой.

Мао Цзэ-дун - плоть от плоти порождение отсталого, полуфеодального Китая. Он вырос в зажиточной кулацкой семье. Мелкособственническая среда, ее идеология, ее настроения и побуждения были для него несравнимо ближе, чем пролетарское мировоззрение. Мао Цзэ-дун целиком и полностью воспринял великодержавный шовинизм, культивировавшийся в Китае императорами и позднее ставший идеологией китайский буржуазии, мелкособственнических слоев населений и интеллигенции.

Идейные взгляды Мао Цзэ-дуна складывались под влиянием самых различных течений. Он рассказывал в 1936 г. американскому журналисту Э. Сноу о периоде учебы в педагогическом училище в Чанша, которое окончил в 1918 г.: "В то время в моей голове забавно перемешивались идеи демократизма, либерализма и утопического социализма. У меня были какие-то неопределенные увлечения демократией XIX века, утопизмом и старомодным либерализмом..." Касаясь своего первого пребывания в Пекине, куда приехал после окончания училища, т. е. за полтора - два года до того, как он, по его же словам, "стал марксистом", Мао отмечал: "Я прочитал несколько брошюр об анархизме, и они произвели на меня впечатление... В то время я одобрял многие его положения".

Мао Цзэ-дун переписывался с другими анархистами и даже думал организовать анархистское общество. Э. Сноу, являющийся до сих пор практически единственным его биографом, получившим данные из первых рук, писал, что Мао, прежде чем стать коммунистом (а это произошло, когда ему было уже около 30 лет), "менял свои идеологические взгляды по крайней мере семь раз, прогрессируя от буддиста через монархиста до социалиста".

Вопреки утверждениям нынешней официальной китайской историографии, Мао Цзэ-дун не был прочно связан с рабочим движением, не изучал глубоко марксизм-ленинизм, научный социализм. В первой половине 20-х годов он участвовал лишь в студенческом и молодежном движении. После вступления в КПК в 1921 г. Мао держался в стороне от пролетариата. Его социальные контакты ограничивались городской молодежью, буржуазной интеллигенцией, мелкобуржуазной средой.

Мао Цзэ-дун вел активную политическую деятельность в рядах гоминьдана. В 1923-1924 гг. он занимал пост секретаря городской организации гоминьдана в Шанхае, в 1925-1926 гг. возглавлял отдел агитпропа гоминьдановского ЦК, был кандидатом в члены ЦИК гоминьдана. В этом могло бы и не быть ничего предосудительного, поскольку сотрудничество с гоминьданом являлось в то время официальной линией КПК, однако тесные связи с видными буржуазными политиками оказывали на Мао воздействие вследствие его идейной неустойчивости. По словам китайских коммунистов, в то время работавших с ним, Мао Цзэ-дун в середине 20-х годов был выведен из состава ЦК КПК за слишком большую близость к гоминьдану. Мао Цзэ-дун долгое время не входил в число ведущих работников партии. В 20-х годах он был известен преимущественно как общественный деятель провинции Хунань. Примечательно, что такие видные китайские марксисты того времени, как Ли Да-чжао, Цюй Цю-бо и другие, не упоминали имени Мао Цзэ-дуна среди крупных партийных руководителей. Мао не присутствовал на ряде съездов КПК. Например, он сам признавался Э. Сноу, что на II съезде не был, поскольку "позабыл название места, где должен был состояться съезд". На IV съезд Мао Цзэ-дун не попал из-за болезни. В работе V съезда КПК он участвовал, но без права голоса. На VI съезде КПК в 1928 г., проходившем в Москве, он отсутствовал. А так как теперь пекинская пропаганда любое событие из истории КПК, в котором не участвовал лично Мао, объявляет вредным для дела китайской революции или по меньшей мере не имеющим значения, то подобным образом ею оцениваются почти все съезды Компартии Китая. Разумеется, в эту категорию не попадают VII съезд КПК, закрепивший контроль маоистов над партией, ни тем более IX съезд, зафиксировавший установление в КНР военно-бюрократической диктатуры.

Мао Цзэ-дун, не зная иностранных языков, не мог читать марксистские работы в первоисточниках, а в годы его становления как политического деятеля в Китае было очень мало переведено даже основных произведений классиков марксизма-ленинизма. Например, с философией и политэкономией Мао Цзэ-дун знакомился по популярным брошюрам китайских авторов, нередко содержавшим многочисленные ошибки.

Об уровне марксистско-ленинской подготовки Мао Цзэ-дуна свидетельствует такой факт. В начале 1926 г., уже будучи членом КПК, он опубликовал в журнале "Чжунго циннянь" две статьи: "Различные классы китайского крестьянства и их отношение к китайской революции" и "Анализ различных классов китайского общества", для которых характерны крайняя путаница в важнейших вопросах марксизма, явное неумение применять основные марксистские категории при анализе социальной структуры общества. Достаточно сказать, что, по версии Мао Цзэ-дуна, "в любом государстве население подразделяется на пять категорий: крупную, среднюю и мелкую буржуазию, полупролетариат и пролетариат". Затем он прикладывает эту схему к китайской деревне и делает заключение, что "крупные помещики будут относиться к крупной буржуазии, мелкие - к средней, самостоятельные крестьяне - к мелкой буржуазии, полуарендаторы - к полупролетариату, а батраки - к пролетариату". (Кстати, первая из этих статей не вошла в четырехтомник избранных произведений Мао Цзэ-дуна, а вторая была включена с большими сокращениями и в совершенно новой редакции под заголовком "О классах китайского общества".)

Советские люди, тесно соприкасавшиеся в 40-х годах с Мао Цзэ-дуном, подтверждают, что и в тот период в его марксистско-ленинском образовании не произошло существенных сдвигов. В его жилище совершенно не было книг иностранных авторов, ни одного переводного издания зарубежной художественной литературы, имелось лишь очень немного переводов трудов классиков марксизма-ленинизма. "Настольными книгами Мао Цзэ-дуна, - отмечали очевидцы, - являлись полный набор китайских энциклопедических словарей, древние трактаты, древняя китайская художественная литература. Из них он и черпал свою мудрость".

В минуты откровенности сам Мао Цзэ-дун довольно реалистично оценивал уровень своей марксистской подготовки. В брошюре "К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа", опубликованной в 1957 г., он признавал: "У меня прежде были различные немарксистские взгляды, марксизм я воспринял позже. Я немного изучил марксизм по книгам и сделал первые шаги в идеологическом перевоспитании, однако перевоспитание все же главным образом происходило в ходе длительной классовой борьбы. Кроме того, мне необходимо и впредь продолжать учиться, только тогда у меня будет некоторый дальнейший прогресс, в противном случае я отстану". "Я тоже прочитал немного книг основоположников марксизма, не знаю, сколько они написали..." - отмечал Мао в беседе с китайскими журналистами в марте того же года. "Я получил буржуазное воспитание и отчасти даже феодальное воспитание. Изучил немало книг Конфуция и его последователей, - говорил он в ноябре 1957 г. - Мы в то время совершенно не знали Маркса, Энгельса, а знали лишь, что были Вашингтон и Наполеон". "Я не изучил, как следует, все разделы марксизма. Иностранными языками, к примеру, я тоже не овладел, экономику я только начал изучать..." - вновь повторял он в сентябре 1959 г.

Однако верх у Мао Цзэ-дуна взяла не самокритика, а непомерное самомнение, вера в свою непогрешимость. В КНР, явно с его одобрения, была выдвинута нелепая претензия, что "идеи Мао Цзэ-дуна" превзошли" учение Маркса - Ленина.

Впрочем, Мао и его единомышленники давно готовили почву для подобных утверждений. Еще в 30-40-х годах они распространяли версию о неприемлемости марксизма для Китая. В начале 40-х годов Мао Цзэ-дун прямо заявлял, что "марксистско-ленинское учение к китайским условиям неприменимо в силу особой специфичности Китая". В беседах с советскими людьми, находившимися в Яньани, он высказывался в том духе, что "для руководства Китаем не обязательно знание теории марксизма-ленинизма".

Мао Цзэ-дун и его сторонники уже тогда начали противопоставлять марксистско-ленинскому учению так называемые "идеи Мао Цзэ-дуна" и превозносить его личность. Прием, с помощью которого была совершена эта подмена, - характерный образчик маоистской тактики как в идеологической, так и в политической борьбе.

Если раньше Мао Цзэ-дун говорил о необходимости ведения революционной борьбы в тесной увязке с опытом СССР, мирового коммунистического движения, акцентируя, однако, внимание на том, что "революция в Китае и китайская Красная армия имеют много своего, особого", то в дальнейшем китайский опыт все более отрывается от мирового революционного опыта, противопоставляется ему и догматизируется. Мао Цзэ-дун пытается обосновать особый путь революции в Китае и предпочитает говорить не о "всеобщей истине марксизма", а о "марксизме в национальной форме", т. е. призывает не к творческому применению марксизма-ленинизма, а к созданию национальных, региональных его форм, к пересмотру с этих позиций "общих истин марксизма". При этом Мао Цзэ-дун фактически ревизует основные марксистские принципы и выдает этот "китаизированный марксизм" за "всеобщую истину".

На VII съезде КПК "идеи Мао Цзэ-дуна" были официально объявлены руководящей идеологией Компартии Китая. В докладе об Уставе партии подчеркивалось, что Мао Цзэ-дун "отбросил некоторые устаревшие, не подходившие к условиям конкретной китайской действительности отдельные выводы в теории марксизма и заменил их новыми положениями и новыми выводами... Поэтому он смог успешно осуществить эту тяжелую и огромную задачу - китаизацию марксизма".

В Уставе КПК, принятом на VII съезде, было записано: "Коммунистическая партия Китая во всей своей деятельности руководствуется идеями Мао Цзэ-дуна..."

По мере возвышения Мао Цзэ-дуна такие черты его характера, как властолюбие и гипертрофированное самомнение, все больше давали знать о себе. Бывший политический советник революционного правительства на юге Китая старый большевик М. М. Бородин, имевший в 20-х годах тесные контакты с Мао Цзэ-дуном, отмечал, что ему "присущ непомерный апломб", что он "считает себя теоретиком, сделавшим самостоятельно ценный вклад в общественную науку". На "патриархальные склонности Мао Цзэ-дуна, его болезненную мнительность, чрезмерное честолюбие и манию величия, возведенную в культ", указывали советские работники, находившиеся в Китае в 40-х годах. "Во всех случаях, когда успехи Народно-освободительной армии приписываются его (Мао Цзэ-дуна. - Авт.) гениальности, он бывает доволен, - вспоминал близко общавшийся с Мао советский специалист, - и ни разу я не слыхал, чтобы он сказал, что существует ЦК партии и что успехи Народно-освободительной армии есть успехи руководства ЦК".

На честолюбие Мао Цзэ-дуна в свое время обращали внимание и китайские коммунисты, не раз критиковавшие его. Еще в 1930 г. в партийных документах КПК прямо говорилось, что Мао стремится "осуществить свои мечты о том, чтобы стать императором в партии" (экстренное циркулярное сообщение провинциального исполнительного комитета Цзянси от 15 декабря 1930 г.). Руководящие партийные органы провинции Цзянси, в которой он тогда действовал, обвиняли Мао Цзэ-дуна в наполеоновских замашках, в попытке совершить "китайский брюмер" (письмо Цзянсийского комитета действия, декабрь 1930 г.). Лично знавшие Мао китайские товарищи с тревогой отмечали, что он терпеть не может возражений, считает себя непогрешимым человеком и абсолютным авторитетом, воспитан в духе традиционного повелевания и одержим манией величия. На VI съезде КПК в 1928 г. действия Мао характеризовались как "проявления милитаристской психологии".

Читая старые книги по истории Китая, династические хроники, знакомясь с борьбой крестьянских вождей за власть, Мао Цзэ-дун неоднократно сталкивался с тем, как безвестные прежде люди, подобные Хун Сю-цюаню (руководитель восстания тайпинов в середине XIX века, затем император и "царь небесный" на земле), становились "великими людьми", используя стихийные движения широких масс. Мао Цзэ-дун делает основную ставку в своей политической деятельности именно на стихийное движение, тем более что как раз в 20-х годах в Китае все ярче разгоралась уже давно назревавшая аграрная революция - крестьянская антифеодальная война.

Постепенно деятельность Мао Цзэ-дуна сосредоточивается почти исключительно в деревне. Он уходит от острых революционных схваток, развернувшихся в городах в 20-30-х годах. Во время "движения 4 мая" 1919 г., которое считается в Китае первым выходом китайского пролетариата как класса на арену политической борьбы, Мао находился в Хунани. Он был в Хунани и во время "движения 30 мая" 1925 г. (расстрел антиимпериалистической демонстрации и всеобщая забастовка в Шанхае). Когда участники Северного похода вышли из провинции Гуандун, он опять же находился в Хунани.

Мао Цзэ-дун уклоняется от нелегальной работы по организации революционного движения в городах, оставляя всю ее тяжесть, а также риск, связанный со свирепствовавшим там белым террором, на долю других коммунистов-подпольщиков.

Весной 1925 г. Мао Цзэ-дун организует крестьянские союзы в хунаньских деревнях, но в конце лета, потерпев неудачу, бежит из Хунани в Кантон (Гуанчжоу) под защиту революционного правительства Сунь Ят-сена. Здесь он участвует в работе курсов организаторов крестьянского движения.

Весной 1926 г. Мао сотрудничает в крестьянском отделе ЦК КПК. После контрреволюционного переворота Чан Кай-ши в 1927 г. он становится председателем Всекитайского крестьянского союза.

Важную роль крестьянства в освободительной борьбе в такой стране, как Китай, Мао Цзэ-дун гиперболизирует, противопоставляет его другим слоям общества, особенно рабочему классу. В 1927 г. Мао Цзэ-дун выступает с "Докладом об обследовании крестьянского движения провинции Хунань", в котором развивает взгляды о чисто крестьянском характере китайской революции. Характерно, что в этом обширном документе, восторженно воспевающем стихийную силу крестьянских масс, нет ни слова о рабочем классе, об исторической роли пролетариата в борьбе за освобождение всех трудящихся. Зато доклад изобилует высказываниями об "исторической миссии крестьян", их "безошибочной интуиции", "могучем революционном порыве" и "неодолимой" силе, о том, что крестьяне "проверят все революционные партии и группы, всех революционеров, с тем чтобы принять либо отвергнуть их".

Такие же мысли Мао Цзэ-дун настойчиво развивал в публичных выступлениях и частных беседах. М. М. Бородин отмечал, что Мао "свойствен ошибочный взгляд на крестьянство. Он исходит из внутренней убежденности в превосходстве крестьян над другими классами, из преувеличения революционных возможностей крестьянства, при одновременной недооценке руководящей роли пролетариата. Эту свою точку зрения Мао Цзэ-дун не раз высказывал в личных беседах...". И далее: "Мао Цзэ-дун явно недооценивал роль пролетариата как инициатора и руководителя китайской революции, вождя китайского крестьянства. Это характерно для выступлений Мао Цзэ-дуна в двадцатые годы, а слушать его в период нахождения в Китае мне довелось не раз".

В выступлениях Мао Цзэ-дуна настойчиво проводилась мысль, что "деревня - опорная база революции"; "работа в деревне должна играть главенствующую роль в китайском революционном движении, а работа в городе - вспомогательную", что необходимо "подчинить работу в городе работе в деревне", "перенести центр тяжести работы в деревню" и т. д. На VII съезде КПК он прямо заявил: "Можно много читать Маркса, но стоит только забыть слово "крестьянство"- толку мало, бесполезно..."

Мао Цзэ-дун понимал: чтобы стать руководителем стихийного движения, необходимо выступить в роли провозвестника какого-либо близкого трудовому народу учения или идеи. Ко времени выхода Мао на арену политической деятельности в развитии человечества произошел всемирно-исторический поворот - в России победила Октябрьская революция, доказавшая непреоборимую силу марксистско-ленинского учения о преобразовании общества. Октябрьская революция пользовалась громаднейшей популярностью среди китайского народа. Мао, убедившись в этом, примкнул к марксизму, принял участие в I съезде Компартии Китая. Однако последующие события, "китаизация" Мао Цзэ-дуном марксизма, а затем полная подмена марксистско-ленинского учения так называемыми "идеями Мао Цзэ-дуна" в ходе "культурной революции" показали, что знамя Октябрьской революции, знамя марксизма-ленинизма, знамя социализма нужно было ему главным образом для того, чтобы использовать объективно развивавшуюся в Китае антиимпериалистическую, антифеодальную революцию для реализации собственных корыстных замыслов.