Школа и образование

Основу духовного воспитания в старом Китае составляли классические конфуцианские книги, написанные или составленные Конфуцием и его последователями. Они считались священными во всех слоях общества и на протяжении более чем двух тысячелетий были канонами, по которым велось воспитание и обучение во всех школах "Срединного государства".

Китайские классические книги считались священными и поэтому пользовались непререкаемым авторитетом. Каждый китаец, кто бы он ни был, относился к ним с благоговением. Поколение за поколением вырастало в убеждении, что из всех когда-либо написанных книг классические каноны заслуживают исключительного внимания и что все усердие учащихся должно быть обращено на зубрежку соответствующих текстов.

Классические книги считались единственным источником мудрости - только в них человек мог найти ответы на все житейские вопросы. Смысл, язык и стиль этих книг были чрезвычайно трудны для понимания, поэтому тексты сопровождались многочисленными комментариями, без которых их вообще невозможно было читать. Такие комментарии, написанные в разные эпохи, по-разному трактовали содержание канонов, но всех их объединяла защита конфуцианских идей.

И хотя эти книги были трудны для усвоения, изложенные в них нормы поведения, принципы этики, морали, нравственности были широко известны народу. Ведь взгляды конфуцианцев возникли не на голом месте: народные верования, обычаи и традиции существовали задолго до самого Конфуция. Заслуга конфуцианцев состояла в том, что они привели в стройную систему и зафиксировали все эти нормы в канонах, сделав их достоянием последующих поколений.

"Докопаться" до сути в текстах конфуцианских книг было не так-то просто: это требовало знания древнего классического китайского языка, коренным образом отличного от живого разговорного языка. Так создавался фетиш книжного знания, которое якобы открывает умеющему разбираться в древних книгах человеку глаза на мироздание, делает его мудрым и почти святым в глазах неграмотных и полуграмотных.

Всего классических конфуцианских канонов насчитывается тринадцать. Наиболее важными из них считаются девять основных канонов, известных под названием "Четырехкнижие" и "Пятикнижие". Человек признавался высокообразованным в том случае, если он хорошо знал содержание всех этих девяти канонов.

В "Четырехкнижие" входят следующие книги: "Лунь- юй" ("Рассуждения и беседы"), "Да-сюэ" ("Великое учение"), "Чжун-юн" ("Соблюдение середины") и "Мэн-цзы".

К "Пятикнижию" относятся: "Ши-цзин" ("Книга песен"), "И-цзин" ("Книга перемен"), "Ли-цзи" ("Книга ритуала"), "Шу-цзин" ("Книга истории"), "Чунь-цю" ("Весна и осень").

Чтобы дать читателю представление о том, в чем состояло воспитание и обучение в китайской феодальной школе, следует хотя бы вкратце и в самом общем виде рассказать о содержании девяти классических канонов конфуцианства.

В трактате "Лунь-юй" ("Рассуждения и беседы") изложены взгляды Конфуция по вопросам этики, морали и управления государством. В обществе каждый человек должен знать свои предопределенные Небом обязанности и исполнять их. Это коренное положение конфуцианства было оформлено в известном изречении Конфуция: "Пусть отец будет отцом, сын - сыном, государь - государем, подданный - подданным". Признавая за монархом его предопределенное Небом высокое положение, Конфуций в то же время требовал от него соблюдения соответствующих моральных норм. Это нашло отражение в таком предписании: "Правитель народа должен благодетельствовать без расточительности; облагать народ повинностями, не возбуждая его ропота; удовлетворять свои желания, не впадая в алчность; сознавать свое достоинство и не быть гордым, сохранять величие и не быть надменным. Заботиться о доставлении народу всего, что может служить ему на пользу, - разве это не значит благодетельствовать без расточительности? Если народ облагается повинностями, истинно необходимыми, то кто будет роптать? Когда желания основываются на человеколюбии и, как таковые, осуществляются, то разве это будет алчностью?".

В "Лунь-юе" много говорится о категории "гуманность", под которой имеется в виду скромность, ум, доброта, беспристрастность, чувство справедливости. Гуманный человек свободен от эгоизма, отдает всего себя служению другим. Важное качество такого человека - высокое уважение к моральным обязательствам, взятым на себя добровольно. Исходя из этих критериев, Конфуций делил людей на две категории: "совершенный человек" (цзюньцзы), который обладает названными качествами, и ничтожный человек, или простолюдин (сяожэнь), у которого они отсутствуют. "Совершенный человек, - говорилось в "Лунь-юе", - думает о долге, ничтожный человек заботится о выгоде".

Высокие моральные качества "совершенного человека" давали ему право власти над "простолюдином". Поскольку именно правитель, как утверждали конфуцианцы, обладал качествами "совершенного" человека, это давало ему право стоять над народом. Так, с позиции морально- этических норм оправдывалось господство феодалов над крестьянами.

В этом трактате раскрываются представления Конфуция о Небе как олицетворении разума, целесообразности и высшей справедливости.

Книга "Да-сюэ" ("Великое учение") представляет собой трактат о совершенствовании личности, об устройстве государства, семьи и дома и об управлении империей. В трактате рассматриваются идеи Конфуция о самоусовершенствовании человека, которое необходимо для правильных взаимоотношений государства и семьи. Вот что говорится в этой книге:

"Великое учение имеет своей задачей раскрыть сущность естественного закона и показать людям, что их назначение заключается в самоусовершенствовании... Древние государи, желая раскрыть сущность естественного закона, заботились прежде всего о хорошем управлении государством; желая хорошо управлять государством, старались сперва благоустроить свои семейства; желая благоустроить свои семейства, заботились сперва об исправлении самих себя; желая исправить самих себя, заботились сперва о прямоте своей души; заботясь о прямоте своей души, старались сперва сохранить чистоту своих намерений; желая сохранить чистоту своих намерений, старались сперва составить верное понятие об истинно нравственном; составить верное понятие об истинно нравственном - значит постигнуть коренные принципы действий... Для всех людей, без различия их положения, существует одна и та же обязанность: это нравственное совершенствование...".

В трактате доказывается, что всякий человек, честно выполнивший все эти требования, может и должен сделаться в конце концов хорошим правителем не только своего дома или небольшого удела, но и всей империи.

В книге "Чжун-юн" ("Соблюдение середины") развивается тезис Конфуция о том, что человек должен стараться согласовать свое поведение с законами природы, должен сохранять гармонию души и не вдаваться в крайности. В книге говорится : "Состояние души, не возбужденной радостью, гневом, печалью, называется состоянием равновесия. Состояние души, в которой родились радость, гнев или печаль, но не достигли еще крайней степени, называется гармонией... Когда равновесие и гармония существуют нерушимыми, тогда небо и земля находятся в состоянии совершенного спокойствия, и все существующее может достигнуть своего развития". И далее - об обязанностях государя:

"Государь должен заботиться о самоусовершенствовании; заботясь о самоусовершенствовании, должен стараться исполнять обязанности в отношении своих родителей, должен знать добродетельных людей, чтобы чтить их и пользоваться их наставлениями; желая знать добродетельных людей, должен вникать в требования естественного закона".

Книга "Мэн-цзы" получила свое название по имени философа, жившего в 372-289 гг. до н. э. Он родился на территории нынешней провинции Шаньдун, в княжестве Лу. В этом же княжестве жил и предшественник Мэн-цзы - Конфуций. Мэн-цзы много путешествовал по стране, проповедовал свое учение, пытаясь заинтересовать им местных правителей.

Мэн-цзы воспринял взгляды Конфуция о превосходстве так называемого "совершенного человека" над простым народом. Он говорил: "Одни заняты умственным трудом, другие - физическим. Занятые умственным трудом управляют людьми, а работающие физически управляются людьми. Управляемые кормят людей, а управляющих кормят люди". Мэн-цзы развивает также учение Конфуция о миссии неба.

В книге даны рекомендации монархам, как управлять народом, "сообразуясь с правдой и справедливостью". По словам Мэн-цзы, дурной монарх может быть лишен трона и власть его может быть передана другому, более добродетельному. Подробно рассматриваются людские добродетели, в особенности человеколюбие и справедливость. Другая любимая тема Мэн-цзы - рассуждения о добром начале в природе человека. Вслед за Конфуцием Мэн-цзы утверждает, что человек рожден для праведной жизни. Это положение он старается доказать следующим образом: в каждом человеке можно встретить задатки по крайней мере четырех добродетелей. Первая - сострадание, вторая - милосердие, третья-почтительность, четвертая-способность руководствоваться в своих поступках справедливостью. Мэн-цзы утверждает, что если бы люди предоставили свободно развиваться в себе этим четырем заложенным в них качествам, то во всем мире царили бы добро и правда. "Идеальный человек", изображенный Конфуцием, был привлекателен и для Мэн-цзы, как олицетворение пяти основных, или вечных, добродетелей: человеколюбия, справедливости, неукоснительного исполнения установленных обрядов, прямоты сердца и верности.

"Ши-цзин" ("Книга песен") является старейшим сборником жемчужин китайской поэзии. В нее вошли 304 стихотворения, часть которых представляют собой народные песни древнего Китая. Отразившие все стороны общественной жизни своего времени, эти песни, оды и гимны (период их создания охватывает более пятисот лет - с XI по VI в. до н. э.) подразделяются на четыре группы: Нравы царств (Го-фын), Малые оды (Сяо-я), Великие оды (Да-я) и Гимны (Сун).

"Ли-цзи" ("Книга ритуала"). В древнем Китае, как говорилось выше, большое значение придавалось все возможным церемониям, обрядам, правилам поведения, которые были изложены в этой книге. Вот примеры:

"Пятидесятилетний имеет право опираться на посох в своем доме; шестидесятилетний имеет право опираться на посох в пределах своей волости; семидесятилетний может везде появляться с посохом; восьмидесятилетний с посохом может представляться ко двору; что касается девяностолетнего старца, то император, если желает спросить его о чем-нибудь, сам отправляется в его дом".

"Когда хотят строить дворец, то сперва строят храм предков, потом кладовую храма предков, наконец, уже жилые комнаты. Прежде чем строить дом, делают жертвенную утварь. Никто не может продавать жертвенную утварь, хотя бы и находился в бедности, не может надевать жертвенного одеяния, хотя бы и испытывал холод, не может срубить могильные деревья, даже если хочет построить дом и имеет нужду в древесном материале".

Правила, записанные в "Ли-цзи", столетиями вдалбливались в сознание китайцев. "И если знание этой книги, - писал известный немецкий китаевед В. Грубе, - распространено в Китае, быть может, не в такой степени, как знакомство с другими каноническими и классическими книгами, которые всякий образованный человек знает наизусть почти целиком, то она вошла в плоть и кровь китайца больше, чем все другие".

В противоположность "Книге песен" - "Ши-цзин", "Книга истории" ("Шу-цзин") написана ритмической прозой. В книге излагается история Китая от легендарного правителя Яо до первых правителей Чжоу. Главное место отводится не столько собственно историческому повествованию, сколько беседам легендарных правителей Яо, Шуня и Юя и правителей древнего Китая о сущности государственного управления. Мудрые речи, наставления и предписания вложены в уста монархов и их советчиков. Вот примеры: "О император! Ваша добродетель обширна и постоянна, свята и духовна, внушительна и привлекательна".

"Ваша добродетель, император, безупречна; вы снисходите к чиновникам с любезностью; управляете народом, руководствуясь великодушием; подвергая кого-либо казни, вы не простираете наказания на сыновей и внуков; награждая кого-либо, распространяете награду и на потомков; неумышленное вы прощаете, не разбирая, велико оно или мало..."

"И-цзин" ("Книга перемен") относится к самым древним письменным памятникам Китая. В ее основе лежат так называемые восемь триграмм ("ба гуа"), изобретенные легендарным китайским императором Фу-си, жившим около 2950 г. до н. э.

Одна из легенд повествует, что император Фу-си увидел однажды таинственные знаки на спине чудовища, вышедшего из Желтой реки и похожего отчасти на лошадь, отчасти на дракона. Пытаясь понять эти знаки и одновременно рассматривая положение небесных светил, Фу-си составил восемь триграмм. Они выглядят так:

триграммы

Мистические знаки символически изображают небо, пар, огонь, гром, ветер, воду, горы, землю. Эти знаки в различных комбинациях толковались и перетолковывались оракулами и прорицателями.

Предполагается, что из всех канонов "Пятикнижия" только книга "Чунь-цю" ("Весна и осень") написана самим Конфуцием. "Чунь-цю" представляет собой летопись событий, происходивших с 722 по 479 гг. до н. э. на родине Конфуция - в княжестве Лу. Изложение событий сопровождается в "Чуньцю" моральными сентенциями, в которых автор одобряет либо порицает действия правителей.

Как уже говорилось, названные классические книги фактически заменяли собою все учебные пособия в школах феодального Китая, а изучение китайского литературного языка преследовало одну цель - научиться читать каноны. Грамотность в феодальном Китае отождествлялась с мудростью, потому что предполагала знание конфуцианских канонов, содержащих "всю мудрость" древних китайцев. Чтобы читать эти каноны, надо было знать несколько тысяч иероглифов. Это требовало не только огромных усилий, но и хорошей памяти.

Но даже если человек выучивал сотни иероглифов, т. е. мог их прочитать и знал их смысл, он далеко не всегда умел написать их грамотно и красиво (каллиграфия высоко ценилась в Китае и считалась особым искусством).

Трудно назвать точное число иероглифов в китайской письменности. В известном словаре "Канси цзыдянь" насчитывается 44 449 знаков. Такого количества иероглифов никто, конечно, не знал, да и многие из них не употреблялись столетиями. Высокообразованный человек, имевший ученую степень, мог знать до 8-10 тыс. знаков. Малограмотный китаец выучивал лишь несколько десятков наиболее употребительных иероглифов, необходимых ему в повседневной жизни.

Достаточно сложная иероглифическая письменность, резкое отличие литературного языка от разговорного, существование нескольких непохожих друг на друга диалектов - все это создавало серьезные трудности для усвоения китайского литературного языка.

Феодалы, одурманенные идеей "неповторимого величия Китая", видели в самой трудности усвоения китайского языка доказательство его превосходства над другими языками. Существовало даже выражение: "говорить на человеческом языке" (шо жэнь-хуа), т. е. "говорить по-китайски". По этому поводу английский китаевед Джайльс писал: "Их собственный язык кажется языком богов; они знают, что владеют им в течение нескольких тысяч лет".

Когда иностранец в феодальном Китае обращался к китайцам на их родном языке, многие местные жители делали из этого вывод, что другие народы пользуются исключительно китайским языком.

Любопытный случай приведен в книге доктора П. Я. Пясецкого "Путешествие по Китаю". Переводчику экспедиции Шевелеву постоянно приходилось обращаться к китайцам на их родном языке. П. Я. Пясецкий рассказывает о том, как местные жители реагировали на это: "Наивность некоторых из них доходила до больших размеров. Шевелеву случалось иногда обратиться с китайской речью к кому-нибудь из стоявших. Тот в первую минуту изумится, раскроет глаза, слушает, что говорит заморский человек, и потом, вдруг расхохотавшись чуть не до слез, объясняет своим соседям, что у заморских людей язык такой же, как у них, китайцев, что решительно все понимать можно; например, по-нашему фу-цинь (отец) и по ихнему фу-цинь; по-нашему - янь (табак) и пo ихнему - янь и т. д.".

П. Я. Пясецкий попутно высказал следующую мысль: "Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что язык и письмо были и остаются до сих пор гораздо более высокой и крепкой стеной, чем их Великая, каменная, - непреодолимой преградой, замыкающей в себе китайский народ. Я думаю, что эти две причины останутся надолго, если не навсегда, неустранимым препятствием к тесному сближению китайцев с другими нациями". С таким выводом П. Я. Пясецкого, безусловно, нельзя сотласиться. Но его мысль о непреодолимой сложности китайского языка весьма характерна для ученых и путешественников того времени.

Писать иероглифы красиво и изящно, как уже говорилось, считалось большим искусством. Для этой тонкой работы нужно было иметь бумагу, тушь, кисточку и тушечницу. Все эти предметы наряду с самим искусством каллиграфии были объектом своеобразного культа в кругах интеллигенции. Китайский поэт Су Цзы-мэй (XI в.) говорил, что "светлое окно, чистый стол, прекрасная кисть, тушь, бумага и тушечница доставляют эстетическое наслаждение". Выработка каллиграфического почерка зависела от гибкости пальцев, поэтому каллиграф и писец постоянно держали в правой руке два шарика (диаметром 1-2 см), которые перебирали, не давая пальцам "застыть". Каллиграфия приравнивалась к таким видам искусства, как поэзия и живопись. Создание произведений каллиграфического искусства требовало вдохновения, внутреннего творческого подъема и даже особой одежды. Каллиграфия считалась одним из "шести искусств", в число которых входили также этикет, музыка, стрельба из лука, управление лошадьми и искусство счета.

Народ издревле питал уважение к тем, кто знал классические книги и умел красиво писать иероглифы. Крупно и красиво написанные плакаты вывешивались на улице, во дворах и в помещениях. Бумага, на которой писали иероглифы, высоко ценилась, к написанному листку относились с уважением и не выбрасывали куда попало.

До появления бумаги китайцы писали на бамбуковых и деревянных дощечках, а также на шелке. Но дощечки для письма были неудобны, а шелк слишком дорог. В 105 г. н. э. в Китае при изготовлении материала для письма впервые были использованы волокно древесной коры, пакля и тряпки. В X в. на базе высокоразвитого бумажного производства широкое распространение получила цветная бумага. Кроме желтой и белой изготовлялась бумага и других цветов со всевозможными рисунками. Чтобы бумага подольше не портилась, ее пропитывали-кипарисовым маслом.

Китайцы писали кисточкой. Из шерсти животных (чаще всего овцы или зайца) и перьев птиц делался пучок кисточки, который крепко перевязывался ниткой; основание пучка обмазывали канифолью и вставляли в прорезь бамбуковой ручки, а на пучок надевали наконечник-футляр. Кисточка имела конусообразную форму, на ручке ее иногда делалась инкрустация из серебра и золота нефрита, хрусталя, глазури, панциря черепахи, слоновой кости или рога носорога.

Чтобы написать иероглиф, кисточку обмакивали в тушь. Китайская тушь приготавливалась из сажи и клея. Сажу получали от сжигания тунгового, кунжутного и сурепного масел, а клей приготовляли из оленьей и коровьей кожи. Для предохранения клея от порчи и усиления блеска в этот состав добавлялись яичный белок, мускус и различные лекарственные растения. Хорошо размешанную массу клали в искусно вырезанную форму, получая таким образом "кусковую" тушь. Китайцы употребляли тушь не только для письма, но применяли ее и в живописи, печатном деле, при окраске зданий и дворцов; женщины красили тушью брови.

Происхождение тушечницы относится к очень давним временам. Самой обычной считалась каменная тушечница, она делалась из особого камня и имела форму прямоугольной плитки с углублениями для воды и туши. Лучшие тушечницы хранились в футлярах, сделанных из цветных пород дерева (сандала и груши).

В период маньчжурского господства в Китае школы были двух типов: частные и казенные. Последние подразделялись на школы первой ступени (шэсюе), которые функционировали в деревнях; на уездные школы второй ступени (сянъсюэ); областные школы (фусюе) и провинциальные школы (шуюань). Обучение во всех этих школах было платное.

Китайская школа

Мальчик, переступивший порог школы, должен был принести с собой тушь, тушечницу и кисточку. Его приводили в школу в 7-8-летнем возрасте и заставляли прежде всего поклониться изображению Конфуция и учителю, который становился духовным наставником школьников на все годы обучения. В честь учителя зажигали курительные свечи и троекратно низко кланялись ему - этим выражали уважение и обещали беспрекословное повиновение. После этого церемониала учитель давал мальчику "школьное имя" (девочек в школу не принимали - они получали воспитание в домашних условиях).

Учитель считался полновластным хозяином в школе и имел право применять к нерадивым ученикам телесные наказания. Символом его авторитета и власти была бамбуковая палка, которая всегда лежала наготове на видном месте учительского стола.

Сельская школа представляла собой один общий класс, в нем одновременно учились мальчики и юноши, возраст которых колебался от 7 до 20 лет. Единой учебной программы не было - каждый ученик проходил индивидуальный курс обучения, как правило, самостоятельно, сообразно со своими способностями.

Учение было организовано примерно так: учитель давал ученикам задание, а затем вызывал всех по очереди для опроса и проверки выполненного задания. Пока он проверял знания одного ученика, остальные занимались самостоятельно. Все время в классе стоял невероятный шум, так как все ученики, не обращая внимания друг на друга, громко читали вслух и заучивали тексты.

С первых дней учения школьники принимались за зубрежку сложных иероглифов. Трудность иероглифической письменности и сложность усвоения конфуцианских классических книг - нот две глыбы, которые сдавливали живую мысль школьника.

Общепринятый способ обучения, который предполагает использование простых и доступных слов, рассказов из жизни детей, веселых историй, считался в старой китайской школе аморальным и вредным. За две с лишним тысячи лет специально для детей в Китае не было написано ни одной книги. Ни у одного педагога не возникла мысль составить такие учебные пособия, которые были бы доступны пониманию ребенка и могли бы его заинтересовать.

Ученик должен был знать наизусть все школьные тексты, часто не понимая содержания заученного. По установленному правилу ученик отвечал учителю, повернувшись спиной к открытому тексту, - он читал его наизусть.

Если ученик не понимал содержание зазубренного, это никого не беспокоило. Важно было, чтобы он знал наизусть, без запинки классические книги. Они не давали читающему знаний о природе и обществе, их предназначение было иное: привить людям определенные моральные качества: чувство сыновней любви, братскую доброту, почтительность, верность долгу и прилежание, преданность императору. Такая система обучения не менялась из века в век.

Выводы, изложенные в классических книгах, рассматривались как непререкаемые постулаты, и никто не имел права даже усомниться в их истинности. Ученик должен был, не задумываясь, воспринять изречения древних китайских мудрецов как аксиомы и глубоко запечатлеть их в своем сознании. Всякое критическое осмысление текста или переоценка событий китайской истории считались неслыханным богохульством, попыткой потрясти основы общества и внести смуту в сознание народа. Все это строго пресекалось в самом зародыше.

Поклон Конфуцию и учителю

Для иллюстрации напомним некоторые подробности о школьных годах Сунь Ят-сена.

Однажды после очередного монотонного зазубривания и утомительного записывания изречений древних китайских мудрецов маленький Сунь осмелился опросить учителя.

- Я не понимаю заученного. Что за смысл в этом монотонном чтении? Почему я должен зубрить все это?

За свою долгую жизнь учитель не слыхал таких вопросов. Он был поражен и разгневан неслыханной дерзостью ученика. Его рука машинально потянулась к бамбуковой палке, которой наказывали непослушных. Однако Сунь считался лучшим учеником в школе, поэтому подобная мера не была бы понята остальными учениками. К тому же отец Суня был старостой деревни. Эти соображения удержали учителя от применения физической силы. Все еще угрожающе размахивая бамбуковой палкой, он закричал:

- Что это значит? Ты ругаешь китайских мудрецов?!

- Нет, - ответил Сунь. - Я не ругаю китайских мудрецов. Но почему я должен день за днем зубрить их изречения, не понимая содержания?

- То, что ты говоришь, направлено против изучения мудрости древних, - не унимался учитель.

- Я не понимаю того, что пропитал, - настаивал на своем маленький Сунь. - Помогите мне понять смысл прочитанного.

И как ни противился учитель, он вынужден был отступить перед убедительными доводами мальчика. Это был исключительный случай: учитель впервые встретил в своей школе такого любознательного и настойчивого ученика.

На первом году обучения школьнику вручали в качестве учебника книгу "Троесловие" ("Саньцзыцзин"). Такое название книга получила потому, что каждая строфа в ее тексте состояла из трех иероглифов. В "Троесловии", написанном в XIII в, дается краткое изложение сущности конфуцианской морали, прославляются древние мудрецы, упоминаются важнейшие исторические события.

От школьника, который, конечно, был далек от понимания философских и морально-политических рассуждений древних мыслителей, требовали заучить наизусть глубокомысленные рассуждения такого рода:

"Люди рождаются с добрыми наклонностями и по природе своей одинаковы; различаются же они только вследствие своих привычек; если не учить человека, то его природа извратится... Существуют три категории отношений: между государем и чиновником, отцом и сыном, мужем и женой; первые основываются на справедливости, вторые - на любви, третьи - на покорности".

Или другое:

"Любовь отца и сына, согласие супругов, дружелюбие старшего брата, уважение со стороны младшего брата, порядок в отношениях между старыми и молодыми, между друзьями и товарищами, уважение со стороны государя, преданность со стороны чиновника - вот общие всем людям обязанности".

Затем школьники переходили к зазубриванию другого старинного текста, "Байцзясин" ("Фамилии всех родов"), написанного в X в, т. е. на 300 лет раньше, чем "Троесловие". Текст "Байцзясин" представляет собой зарифмованный список употребительных китайских фамилий.

После этого школьники приступали к "постижению" "Тысячесловника" ("Цяньцзывэнь"), текст которого написан в VI 1в. Он состоит из 1000 иероглифов, из которых ни один не повторяется. Все 1000 иероглифов надо было твердо знать наизусть. Текст разбит на 250 строк, и каждая строка состоит из четырех знаков. Там, например, можно прочитать такие поучения:

"Сын должен истощать свои силы, служа родителям... Муж должен главенствовать, а жена повиноваться его воле... Старшие и младшие братья должны быть проникнуты взаимной любовью, потому что у них одно и то же начало, они суть ветви одного и того же дерева..."

Школьники должны были также штудировать "Книгу о сыновнем благочестии" ("Сяоцзин"). В понятие "сыновнее благочестие" вкладывался широкий смысл: имелась в виду и любовь сына к отцу, и выражение верноподданнических чувств к государю.

Для тех китайцев, которые попадали в школы, обучение продолжалось 7-8 лет и на этом заканчивалось. Школьник успевал вызубрить 2-3 тысячи иероглифов и получить самые элементарные сведения но арифметике и китайской истории. О скудости полученных знаний можно судить хотя бы по тому, что даже в XIX в. китайские учащиеся не получали никаких сведений о других странах, в том числе и о тех, которые граничили с Китаем. Молодежи внушалась мысль, что "Китай есть весь мир". Естественные науки игнорировались. Было распространено мнение, что изучение математики недостойно ученого, ибо математика - принадлежность ремесленника.

После начального курса обучения юноша мог (если родители имели средства) продолжать учебу в уездном и провинциальном училище, где обучение также основывалось на заучивании классических книг.

По утверждавшейся столетиями традиции, каждый образованный человек в Китае воспитывался на конфуцианских канонах, и нельзя представить себе такой момент, когда изучивший эти книги со вздохом облегчения сказал бы: "Наконец-то я покончил с этим и теперь смогу перейти к изучению другой литературы". Для получения ученой степени необходимо было досконально выучить все те же классические книги.

Обладатель ученой степени

Грамотные и образованные люди пользовались высоким уважением у простого народа, потому что именно они казались истинными носителями конфуцианской морали. К тому же овладение конфуцианской мудростью способствовало чиновничьей карьере, а следовательно, и обогащению. Так моральные и материальные стимулы толкали учащегося на преодоление самых невероятных препятствий для того, чтобы стать ученым-чиновником. Понятно, что бедный крестьянин не мог позволить своему сыну долгие годы корпеть над изучением тысяч иероглифов и конфуцианских книг. Это мог сделать только состоятельный человек.

По закону, к экзаменам допускались представители любых слоев общества, кроме детей цирюльников, актеров, проституток, содержателей публичных домов и слуг. Реальную же возможность держать экзамены имели только богатые люди.

Соискатель, претендовавший на ученую степень, должен был прежде всего получить удостоверенное соседями свидетельство о своей правоспособности, где указывалось, что кандидат пользуется безупречной репутацией, не состоял под судом и что его предки в трех поколениях не принадлежали к числу лиц "непристойных профессий".

Во времена династии Цин экзамены на чиновничьи должности в основном сводились к трем видам: уездно-волостные, провинциальные и столичные.

Уездно-волостные экзамены проходили в два тура. Сначала в уезде под наблюдением уездного начальника, затем в главном городе волости под руководством правителя волости. Выдержавшие оба экзамена получали звания учеников, или туншэнов. Звание туншэн еще не считалось ученой степенью, оно лишь давало возможность сдавать экзамены на ее соискание. Только после особых экзаменов выдержавший получал первую ученую степень-сюцай. Экзамены на степень сюцая проводились с большой торжественностью в специальных экзаменационных палатах под наблюдением опытных экзаменаторов. Ставшие сюцаями готовились к отборочным экзаменам на получение последующих степеней.

Провинциальные экзамены проходили раз в три года в провинциальных центрах. В них могли принимать участие лишь особо отличившиеся сюцай. Успешно выдержавшие этот экзамен получали вторую ученую степень - цзюйжэнь.

Столичные экзамены также проводились раз в три года. Прошедшие предварительную проверку цзюйжэни (двести-триста кандидатов) регистрировались в Ведомстве церемоний, после чего уже допускались к экзаменам.

Дворцовые экзамены проходили под наблюдением самого императора. После них присваивались ученые степени в соответствии с теми результатами, которых добились экзаменующиеся на столичных экзаменах. Пройдя все экзамены, чиновник получал степень цзиныии.

Из нескольких тысяч соискателей, приезжавших в Пекин, только человек 300 получали ученую степень цзинь-ши. Перед этими счастливцами открывался путь к большой бюрократической карьере.

Выдержавший экзамен на степень цзиньши мог быть зачислен в придворную академию при Палате ученых (Ханьлинь юань). Звание академика считалось высшим ученым званием в маньчжурском Китае. Обладатели такого звания выдвигались на высшие ступени чиновничьей иерархии, получали высокие посты и титул "историка императорского двора".

Экзамены проводились в общественных зданиях с множеством маленьких комнат. Три стены такой комнаты были глухие, а четвертая имела дверь и маленькое окно. В комнате находились две доски на кирпичных подставках: одна заменяла стул, другая - стол. Эти же доски на ночь превращались в кровать. В конце каждого коридора находилась будка для надзирателя, в обязанности которого входило наблюдение за экзаменующимися.

Рано утром в назначенный день абитуриенты в сопровождении родственников, друзей и слуг собирались у входа в экзаменационное помещение. Все экзаменующиеся должны были захватить из дома одеяло, продукты, чайные чашки и прочую хозяйственную утварь. Комнаты, где предстояли экзамены, находились под строгой охраной, в них никто не имел права входить. Перед тем как разместить по комнатам, будущих ученых тщательно обыскивали - проверяли, нет ли при них карманного издания классических книг. После обыска они являлись к экзаменаторам, и те вручали каждому из них лист бумаги с обозначением имени экзаменующегося и номера отведенной ему комнаты. Затем раздавали каждому маленькие красные записочки с темой сочинения, чистую бумагу, тушь, тушечницу и кисточку. Абитуриент мог по своему усмотрению распоряжаться временем: писать, размышлять, спать, но все это делать, не покидая отведенной ему комнаты.

На третий день абитуриент отдавал надзирателю написанное им сочинение, после чего мог покинуть крохотную комнату. Отдохнув ночь дома или у знакомых, он возвращался для продолжения экзаменов. При этом вновь производилась перекличка и предлагались новые темы для сочинений. Над вторым сочинением экзаменующиеся работали три дня, после чего они вновь оставляли "храм науки" на ночь, чтобы вернуться для последнего испытания.

В ходе экзаменов совершалось немало злоупотреблений. Так, для кандидатов из богатых семей сочинения часто писал какой-нибудь бедный студент за стенами экзаменационного здания. Для того чтобы передать это сочинение находившемуся в заточении абитуриенту, подкупались стражники или надзиратели. Самые состоятельные кандидаты давали взятки даже главному экзаменатору, который, как правило, носил очень высокий сан. Бывали случаи, когда состоятельный соискатель ученой степени, боясь провала, посылал вместо себя на экзамены подставное лицо.

Во избежание злоупотреблений сочинения копировались переписчиками, а на оригинале фамилия соискателя заклеивалась. После того как переписанный экземпляр сочинения был просмотрен экзаменатором, находили конверт с оригиналом по шифру и номеру, которыми был помечен переписанный вариант, снимали наклейку и устанавливали автора. После первого просмотра многие сочинения браковались, и к главному экзаменатору поступало не более десятой части первоначального их числа. О результатах экзаменов соискатели узнавали через несколько дней.

Длительное пребывание взаперти в крохотных душных каморках заметно отражалось на здоровье соискателей. Были случаи, когда самые слабые и истощенные во время экзаменов умирали.

В работах, представляемых: на государственные экзамены, применялся сформировавшийся к XV в. схоластический стиль багу - "восьмичленное сочинение". В 1487 г. экзаменующимся было вменено в обязанность все экзаменационные сочинения писать только в этом стиле, и с тех пор вплоть до окончательной отмены экзаменов (1905) стиль багу оставался неизменным шаблоном. Суть этого стиля заключалась в следующем: два главных раздела сочинения, содержавшие изложение основной идеи трактуемого классика, должны были состоять из четырех положений. Каждое положение заключало в себе тезис и антитезис, причем требовалось, чтобы фразы, в которых излагались эти противопоставления, точно соответствовали друг другу ритмически и синтаксически. Отсюда и название стиля: "восьмичленный" ("восьмитезисный").

Всего же в сочинении должно было быть восемь разделов: подход к теме; экспозиция темы; основные положения сочинения; подход к изложению; начало изложения; середина изложения; конец изложения, заключение. Сочинение должно было состоять из строго ограниченного числа иероглифов.

"Подход к теме" включал всего две фразы, раскрывающие основное содержание сочинения. "Экспозиция темы" излагалась в трех-четырех фразах и разъясняла цель сочинения. В разделе "Основные положения сочинения" в общих чертах передавалось содержание всей работы. "Подход к изложению" связывал первые разделы с изложением самой темы. И только четыре последних раздела представляли собой сочинение, как таковое, причем "середина изложения" являлась его основой.

Великий китайский писатель-демократ Лу Синь писал: "Шаблонный стиль восьмичленных сочинений есть порождение тупости. Во-первых, старые чиновники-экзаменаторы не хотели утруждать свои головы, - а их головы большей частью были дубовыми - проверкой экзаменационных работ. Им трудно было, не имея определенного стандарта, разобраться в изложении экзаменующимися поучений древних мудрецов, в архитектонике сочинения и стилистических приемах автора. Поэтому они ввели деление на восемь членов в качестве обязательного трафарета для писания сочинений и с этой меркой подходили к каждому сочинению; тогда им стало легче "взвешивать работу, и они могли с одного взгляда определить, чего она стоит. Во-вторых, и сами экзаменующиеся были избавлены от лишнего труда и лишних хлопот. Такие шаблоны, будь они новые или старые, надо полностью искоренить".

Чтобы написать рассуждение или трактат на заданную тему, экзаменующийся должен был обладать совершенным знанием классических книг, помнить каждое их слово, а также знать все наиболее важные комментарии к ним. Уже одно это требовало неимоверного труда. Но трудности усугублялись еще и тем, что каждый иероглиф, встречавшийся в тексте, следовало запоминать отдельно как обозначающий особое, самостоятельное понятие. Смешение иероглифов считалось недопустимым, и экзаменатор, заметив неправильное употребление какого-нибудь иероглифа, сразу определял работу как неудовлетворительную и лишал испытуемого права продолжать экзамены. Само запоминание такого множества иероглифов составляло труднейшую задачу, для большинства абитуриентов-неразрешимую. Кроме того, все слова и фразы, написанные около трех тысяч лет тому назад, следовало усвоить в определенном толковании - таком, какого требовали строгие и консервативные экзаменаторы, производившие испытания на ученую степень.

Сдававший экзамен должен был знать наизусть ветхозаветные каноны, ни на шаг не отходить от их буквы и комментировать тексты на основании определенных узаконенных источников. Чем больше приводилось ссылок и цитат из классических книг, тем выше оценивалась работа. Излагая какую-нибудь мысль или рассуждение, абитуриент должен был сохранять древнюю фразеологию, избегая современных выражений и собственных слов.

Чтобы читатель конкретнее представил себе, какие именно работы писали экзаменующиеся, приведем выдержку из одного сочинения:

"Источником личного существования каждого человека являются его родители; отношения, установленные Небом, - самые интимные отношения, и естественное чувство - самое глубокое чувство. Что дано всем людям Небом в естественном чувстве, то обнаруживается без различия между благородным и неблагородным - единое чувство пронизывает всех. Мои мысли в настоящее время обращены к тому, кто занимает высокое положение и кто при этом может быть назван истинно хорошим человеком. Истинно хороший человек, занимающий высокое положение, должен быть глашатаем добродетели, а чтобы сделаться таковым, он должен начать с исполнения обязанностей в отношении своих собственных родственников".

В сочинении, написанном в стихотворной форме, экзаменующийся должен был продемонстрировать свое знание древней китайской истории, деяний правителей и творений поэтов древнего Китая. Сочинение писалось обязательно в стиле классической китайской поэзии. Для стихотворных сочинений давались, например, такие темы: "Описание дворца первого китайского императора Ши Хуан-ди", "Описание башни бронзового павлина, воздвигнутой в период трех династий", "Гранатовое дерево во дворце" и т. д.

Вот отрывок из сочинения на тему "Герой народа" (в оригинале оно было написано в стихотворной форме):

"За воротами города стоит неприятель. Начальник войска предлагает одному из богатырей вступить в единоборство с неприятельским богатырем; вызывается один храбрец, известный силой и ловкостью. Начальник доволен и предлагает ему перед боем выпить чашку теплого вина; но герой, когда ему начали наливать из чайника вино, махнув рукой, сказал: нет, лучше выпью его, когда вернусь; оно, вероятно, не простынет. Действительно, он вернулся с головой неприятеля в руках, когда вино не успело охладиться".

"Китайский автор, ученый или художник, - делился своими выводами русский китаевед И. Коростовец, - черпал свои сведения, доказательства, примеры и вдохновение в собственной сокровищнице знаний, несомненно богатой, но неизбежно односторонней. И не подозревал, что вне Китая есть мир и человечество с иными формами жизни и идеалами и с другой цивилизацией и наукой, создавшей свои теории, системы и положения, быть может совершенно опровергающие его труды".

Чтобы получить первую ученую степень сюцая, соискатель должен был сочинить стихотворение-поэму в 60 слов (с пятисложной или семисложной строкой), написать сочинение о каком-либо древнем событии и трактат на отвлеченную тему с использованием цитат из классических канонов.

Требование к кандидатам на получение второй ученой степени, цзюйжэнъ, были еще строже. Так, в 1890 г. экзаменовавшимся была предложена для сочинения тема: "Если ты будешь действовать, следуя примеру других, то будешь делать добрые дела и будешь постоянно находить себе сотрудников. Из этого вытекает главная задача мудрецов - делать добро вместе с другими". На это загадочное изречение соискатель должен был ответить пространным комментарием.

Не выдержавший экзамена (а такая перспектива ожидала большинство кандидатов из-за чрезвычайно ограниченного числа вакансий) мог через некоторое время экзаменоваться второй, третий раз и т. д. - в том случае, конечно, если он был состоятельным человеком и имел достаточно свободного времени. Поэтому на экзаменах нередко встречались люди из разных поколений одной семьи - дед, сын и внук. За прилежание и настойчивость ученую степень иногда получали дряхлые "студенты" в возрасте 80 лет и старше.

Кастовая система конфуцианского образования преследовала цель не допускать простолюдинов в сословие чиновников. При такой системе чиновниками могли стать только шэныии и представители служилого сословия. Они оберегали интересы феодальной верхушки, не допускали изменения установленных порядков, выступали против всякого прогресса, отвергали любые новшества.

Многие прогрессивные деятели феодального Китая осуждали государственную экзаменационную систему. Так, ученый Лун Ци-жуй (1814-1853) писал: "Соберите людей на рынке и выберите выдающегося из них; найдите человека на улице и дайте ему должность; его преданность и надежность, его способность наблюдать и различать, вероятно, сравнятся со способностями ученого, а может быть, и превзойдут их. Ему не хватает лишь маловажной тренировки в сочинениях, рифмоплетстве и в соблюдении этикета... Но ведь сочинительство, рифмоплетство и соблюдение этикета не помогут в управлении страной, да и сами правители, видимо, не очень в этом сильны. Какая же разница между ними и человеком, случайно встреченным на улице?!"

Выдающийся русский китаевед В. П. Васильев писал о государственных экзаменах в феодальном Китае: "Экзамены состоят в составлении наизусть без всяких пособий сочинений на заданные темы из текста классических книг. Экзаменующийся, конечно, погиб, если он не только не припомнит этого текста, но и обязательных для знания на него комментариев. Это, конечно, дело памяти, равно как делом памяти будет и безошибочное письмо. Но правильность и красота слога, удовлетворение обязательным размерам сочинения: чтобы оно не было ни очень коротко, ни очень многословно - это уже показывает будто степень нравственного воспитания, присутствие гения".

Но даже сдавшим официальный экзамен было не так-то просто получить государственную должность: вакансий было значительно меньше, чем претендентов на них, и это порождало ожесточенную борьбу за "теплое местечко". Взятки, протекции и покупка чиновничьих должностей были обычным явлением. Этому способствовали сами маньчжурские императоры: они без экзаменов давали ученые степени сыновьям и внукам влиятельных сановников и лицам, жертвовавшим крупные суммы на нужды правительства. Так, император Канси издал в 1677 г. указ, разрешавший продажу должностей сроком на три года. При императоре Цяньлуне дважды официально разрешалась продажа должностей. В 1745 г. из числа вновь назначенных уездных начальников 27,8% купили ученую степень, а число чиновников, получивших ученую степень по результатам экзаменов, лишь незначительно превышало число купивших ее.

И хотя человек должен был затратить необычайно много усилий для получения ученой степени, приобретенные им знания носили схоластический характер и были оторваны от жизни. Прогрессивный ученый, политический деятель и публицист конца XIX - начала XX в. Лян Ци-чао так характеризовал экзаменационную систему: "Экзамены и подготовка к ним занимали всеобщее внимание; студентам только нужно было выучить сухой и подражательный язык, чтобы быть готовым к борьбе за должность, богатство и славу. Вся страна занималась этим, и люди один за другим пренебрегали своим образованием и способностью рассуждать. Вот почему недостатки неоконфуцианства... были теми, что у христианства в мрачную эпоху средневековья. В худшем случае неоконфуцианство могло совершенно заткнуть глаза, уши, мозг и сердце человека, сделав их бесполезными, свести его независимый и созидательный дух к нулю".

Народ высмеивал таких "ученых", не способных к практической деятельности. Это нашло отражение в китайской литературе. Вот, например, что говорится об этом в народном рассказе "Два сюцая и сапожник".

"Однажды два сюцая, Чжан и Ли, возвращались домой после сдачи государственных экзаменов. Шли они долго, так долго, что у обоих во рту пересохло от жажды. Проходя по какой-то деревне, они увидели за бамбуковой изгородью большое финиковое дерево со спелыми плодами.

Сюцай Чжан сказал:

- Прошли мы долгий, извилистый путь. Пыли наглотались предостаточно. У меня голова кружится от жажды, пойдем-ка поедим сладких фиников, увлажним рот и губы сладкой влагой.

- Верно, - сказал сюцай Ли, - на нас по три слоя пыли, на ногах по три цзиня грязи, руки онемели, ноги ослабели, и если не подкрепиться сладкими финиками, то мы не сможем сделать ни шагу.

Рассуждая так, они подошли к финиковому дереву.

Здесь, сидя у бамбуковой изгороди за веретеном, пряла нитки пожилая женщина, а рядом с ней, присев на корточки, чинил обувь сапожник.

Два сюцая поклонились им, один обратился к женщине с вопросом:

- Уважаемая пряха, скажите, чьи это финики за бамбуковой изгородью?

Женщина перестала прясть и, окинув сюцаев взглядом, сказала:

- Вот уже десять лет, как растет это дерево, в нашей деревне это всем известно. Вы мне не родня, не знакомые, какое вам дело до моих фиников?

Выслушав ее, оба сюцая ответили:

- Не сердитесь, матушка, мы стали сюцаями и возвращаемся после экзаменов. Нам очень хочется пить, и мы хотели попросить фиников, чтобы увлажнить немного рот и утолить жажду.

Почтенная женщина спросила:

- Вы разве сюцай? Тогда я задам вам несколько вопросов. Если вы на них ответите правильно, я угощу вас вдоволь.

Сюцай обрадовались и в один голос воскликнули:

- Хорошо, хорошо, матушка, спрашивайте.

Женщина, подумав немного, спросила:

- Что выше неба, ниже земли, кислее всего и слаще меда?

- Я отвечу, я отвечу! - воскликнул сюцай Чжан. - Выше неба - звезды, ниже земли - колодец, кислее всего - зеленый финик, спелый финик - слаще меда.

Женщина, выслушав ответ, поморщилась:

- У вас только финики на уме, а еще сюцай!

Сюцай Чжан с недовольным видом сказал:

- Разве я неправильно ответил?

В разговор вступил сидящий рядом сапожник:

- Вы еще спрашиваете! Вот слушайте, как я отвечу: простой народ - выше неба, большой чиновник - ниже земли, сытому человеку все кисло, голодному - гее слаще меда.

Женщина, выслушав ответ сапожника, сказала:

- Правильно. А вы, хотя и сюцай, знаете меньше, чем сапожник. Слушайте, я еще вас спрошу:

- Кто самый бедный и кто самый богатый человек на земле, что белее всего на свете и что чернее всего на свете?

На сей раз поспешил ответить сюцай Ли:

- Самый бедный, - сказал он, - это Янь Хуэй, самый богатый - это император, самое белое - снег, самое черное - тушь.

Женщина, выслушав ответ, покачала головой и сказала:

- Кроме императора и туши ничего вы не знаете. - Она перестала обращать на них внимание и продолжала прясть.

Сюцай Ли, покраснев до ушей, спросил:

- А разве я неправильно ответил?

Сапожник сказал:

- А разве правильно? Ты слушай, что я тебе скажу: самый бедный тот, кто имеет только рот, самый богатый - кто двумя руками умеет делать все, самое белое - крестьянин, который понимает все, самое черное - сердце богача.

Видя, что два сюцая недоуменно уставились в одну точку, он рассердился и сказал:

- Император имеет только рот, который умеет жрать. А какой от него прок? Если бы в Поднебесной все были императоры, то вы, сюцай, умерли бы от голода и холода.

Сказав это, он наклонился и принялся вколачивать гвозди.

Сюцай больше не стали просить фиников и, бормоча, удалились".

Добившиеся ученых степеней всем своим поведением и видом пытались показать, что они отличаются от простолюдинов. Их легко узнавали по претенциозной заносчивости. Покрой и цвет одежды, головной убор, обувь и вообще наружность составляли предмет их главной заботы. Их нос обыкновенно украшали большие хрустальные очки в черепаховой оправе, которые они носили лишь для важности. Ногти были длинные - пусть все видят, что их собственник не унижается до физического труда. В руках такой ученый обычно держал веер с классическими изречениями. Щепетильная вежливость в обращении (лишь с людьми его сословия) и утрированная церемонность были отличительными чертами такого ученого мужа.

Люди, прошедшие долгий путь зазубривания текстов классических книг, с трудом воспринимали окружающий мир и отучались самостоятельно мыслить. Они, как правило, превращались в самоуверенных начетчиков, слепо веривших в конфуцианские догмы как в абсолютную истину, их мозг был отравлен ядом начетничества и талмудизма. Приучаемый с детства к беспрекословному послушанию, мальчик, а впоследствии юноша сам становился распространителем идеи слепого послушания, и ничего не могло уже повлиять на его мозг, глубоко вобравший в себя догмы конфуцианских канонов. Он мыслил постулатами, и если жизнь не подтверждала их правильность, это его не смущало, потому что изречения мудрецов были рассчитаны на вечность, а отклонения от них казались ему явлением временным. "Конфуций сказал..." - все, что он сказал, было неопровержимо и не зависело ни от времени, ни от исторических условий.

Такая схоластическая, начетническая система образования делала практически невозможным распространение среди народных масс даже элементарной грамотности.