Идеология и власть

Среди загадок "культурной революции" едва ли не самой трудной является лозунг "захвата власти", выдвинутый Мао Цзэ-дуном в начале 1967 года. Захват - кем и у кого?

С 1949 года политическая власть в Китае находилась в руках КПК, возглавляемой Мао. Зачем же ему понадобилось на 18-м году пребывания у власти в стране и на 32-м году руководства партией вновь "захватывать" власть?

Одно из двух: либо он почувствовал реальную угрозу своей власти, либо он хотел утвердить ее в новых, еще более авторитарных формах. Оба эти объяснения в сознании Мао в сущности должны были сводиться к одному знаменателю: он мыслит свою власть как власть Правителя Китая.

Во всяком случае несомненно, что угроза была достаточно серьезной. Необузданная полемика в период "культурной революции" выплеснула на поверхность многие факты идейно-политической борьбы внутри КПК на протяжении длительного периода.

Эта борьба в Китае в течение многих лет велась в скрытой форме. Общественность не имела возможности судить о различных позициях ее участников. Но вот завеса несколько приоткрылась. Правда, и сейчас о позициях противников Мао можно судить главным образом путем соответствующего анализа и переосмысления того, что пишут о них сами маоисты.

Теперь можно полагать, что при всех словесных заверениях в верности Мао Лю Шао-ци стремился более тесно связать проблему национализации промышленности и кооперирования сельского хозяйства с проблемой роста производительных сил. В китайской прессе сообщалось, что в период "урегулирования" Лю Шао-ци "яростно обрушился на генеральную линию большого скачка и народных коммун, заявив: "Наша экономика на краю гибели.., возникли очень острые противоречия в союзе между рабочими и крестьянами"". Из этих слов можно заключить, что действительно были правы те иностранные наблюдатели, кто связывал политику "урегулирования", пришедшую на смену провалившейся линии "скачка" и "коммун", с именем Лю Шао-ци. В китайской печати Лю Шао-ци инкриминировалось то, что он видел "цель экономики в расширении производства, а цель производства в увеличении индивидуального дохода и улучшении условий жизни"; что для этого он поощрял материальное стимулирование и отстаивал лозунг "заниматься условиями жизни и стимулировать производство"; что он считал "распределение движущей силой, то есть стимулом производства". По мнению маоистов, все это означает "предательство основных интересов рабочего класса, так как подрывает его революционность в корне" ("Жэньминь жибао", 5 сентября 1967 г.).

Сообщалось также, что в 1961 году вместе с Лю Шао-ци Чэнь Юнь, Пэн Чжэнь и другие руководители обратились с письмом в ЦК КПК, в котором критиковали "большой скачок". Они утверждали, что он "противоречит объективным законам и наносит большой ущерб производительным силам", что "народные коммуны выше уровня сознания крестьян" и означают "чрезмерное забегание вперед".

Подобные идеи пропагандировались и в научной среде. Упоминавшийся директор Института экономики Академии наук КНР Сунь Е-фан обвинялся в том, что он предлагал заботиться о максимальном увеличении производительности труда, об оптимальном использовании дефицитных ресурсов страны. Он считал, что при решении вопроса об ассигнованиях нужно исходить из оценки рентабельности того или иного проекта. Сунь Е-фан доказывал, что в экономике надо строго учитывать закон стоимости, что всякая хозяйственная деятельность должна оцениваться по тем результатам, которые она дает экономике в целом, и самое главное его преступление - он сугубо отрицательно относился к "большому скачку".

Споры внутри руководства КПК охватывали не только вопросы экономической политики. Они касались непосредственно самой болезненной для Мао проблемы партийной демократии. С конца 1966 года в китайской печати стали появляться критические замечания на книгу Лю Шао-ци "О самовоспитании коммуниста". Эта книга впервые была выпущена в 1939 году, затем переиздавалась и получила довольно широкое распространение в 60-е годы. Хотя написана она была давно, сейчас она рассматривается сторонниками маоизма как выпад против режима личной власти. Вот что писал в ней Лю о "некоторых руководителях КПК":

"...Ничего не смысля в марксизме-ленинизме или жонглируя марксистско-ленинской терминологией, они мнили себя "китайским Марксом" либо "китайским Лениным", строили из себя Маркса и Ленина в партии Более того, они без зазрения совести требовали от членов нашей партии, чтобы их уважали, как Маркса и Ленина, чтобы их поддерживали, как "вождей", чтобы к ним питали верность и любовь". Действительно, можно понять возмущение Мао: эти слова будто специально нацелены против него лично. Кто еще претендовал на подобную роль в КПК в 60-х годах!

Лю Шао-ци критикует тех, кто "довольствуется зазубриванием отдельных положений и выводов", "думает только о том, как бы повысить свое положение в партии, и пытается достичь этой цели путем нанесения ударов и причинения ущерба другим. Они завидуют тем, кто лучше их, думают только о том, как бы оттащить назад опередивших их, не хотят играть вторую скрипку и заботятся только о себе, не считаясь с другими... Они стремятся искусственно вызывать и раздувать беспринципные споры, особенно в трудные для партии моменты". Такие люди, по мнению Лю Шао-ци, "вышли из разных слоев китайского общества, где до сих пор существуют эксплуататорские классы с их влиянием и дурными пороками: своекорыстием, интриганством, бюрократизмом и т. д.".

Автор призывает к развитию внутрипартийной демократии, "действительно серьезной, ведущейся по-партийному", искренней критике и самокритике.

Судя по содержанию книги, можно предположить, что она была вновь издана в 60-х годах не случайно, а с целью приостановить безудержное раздувание культа личности Мао. И Председатель КНР был далеко не единственным человеком, ратовавшим за обуздание непомерных амбиций Мао. В период "культурной революции" в китайской печати упоминалось о выступлении Лу Дин-и на одном из закрытых заседаний ЦК КПК против насаждения в партии режима личной власти. Он говорил: "Есть люди, которые не хотят проводить линию масс, а осуществляют иную линию... Партия без линии масс уподобляется националистической партии, которая может номинально называться коммунистической, но на самом деле являться националистической партией, и если такая партия стоит у власти, то получается, что партия и вождь, теория и практика - все в одном лице".

Приведенные примеры подтверждают, что, как выявилось в ходе "культурной революции", несмотря на внешнюю монолитность руководства КПК в 50-60-е годы, внутри него имелось довольно сильное течение, представители которого на протяжении ряда лет, хотя и по различным побуждениям, отстаивали более реалистический курс в политике, противопоставляя его линии Мао.

Значительно труднее проследить идейно-политическую борьбу в КПК по вопросам внешней политики. Имеется ряд фактов, которые указывают на то, что противники авантюризма во внутренней политике выступали также и за более разумную и реалистическую линию на международной арене.

Тщательный анализ высказываний деятелей КПК, причисленных маоистами к оппозиции, вероятно, показал бы какие-то более или менее существенные нюансы в их взглядах по тем или иным принципиальным вопросам мирового развития. В ходе "культурной революции" в печати хунвэйбинов стали мелькать сообщения о том, что тот или иной деятель выступал за восстановление единства с "современными ревизионистами" в борьбе против империализма, и в особенности в деле защиты вьетнамского народа от американской агрессии. Появились сообщения о том, что люди, "идущие по капиталистическому пути" (впоследствии их стали называть для краткости "каппутистами"), доказывали, что Китай нуждается в экономическом и политическом сотрудничестве с СССР и другими странами социализма. Оппозицию обвиняли также в призывах извлечь уроки из того факта, что КПК и Китай из-за своей экстремистской линии все более оказываются в изоляции на мировой арене.

В газете "Жэньминь жибао" от 31 августа 1967 г. говорилось, что Лю Шао-ци отрицал возможность реставрации капитализма в СССР, доказывал, что Советский Союз в действительности борется против империализма, призывал "объединиться с ним, искать общие позиции и отложить на будущее разногласия, с тем чтобы вместе с ним оказывать сопротивление империализму". Такую позицию, по сообщению газеты, Председатель КНР изложил "в беседе с иностранными товарищами еще в середине 1962 года".

Примечательны сообщения, которые просочились в японскую печать после переговоров делегаций КПК и КПЯ в 1966 году. В ходе переговоров, если верить печати, выявилось, что Лю Шао-ци и некоторые другие деятели КПК предлагали отложить в сторону идеологические разногласия между КПК и КПСС перед лицом империалистической угрозы, нависшей над Демократической Республикой Вьетнам, и объединить усилия двух стран по оказанию помощи вьетнамскому народу. Теоретическим выражением этой линии был лозунг "соединение двух в одно". Однако это предложение было отвергнуто Мао Цзэ-дуном. По-видимому, проблема интернациональных обязательств и связей КПК стала одной из основных вопросов скрытой до времени борьбы между Председателем КПК и Председателем КНР.

Трудно, однако, сделать какие-либо определенные выводы по этому поводу. Можно высказать лишь предположение, что такие деятели, как Лю Шао-ци и многие его сторонники, отстаивая более реалистический и разумный курс во внутренней политике, не могли не связывать это с аналогичным подходом к проблеме сотрудничества стран социализма и внешней политики в целом. Но высказываться по этим вопросам им в той обстановке антисоветской истерии, которая умышленно нагнеталась маоистами, было еще более опасно, чем вносить коррективы в проблемы экономической политики.

О чем свидетельствуют эти факты?

Как мы уже выяснили раньше, задолго до "культурной революции" в КПК сложились две конфликтующие идейные группы. Одна выступала за планомерное строительство социализма в Китае с учетом международного опыта социализма, другая - возглавляемая Мао,- за насаждение "военного коммунизма" и разрыв с СССР и другими социалистическими странами.

Это не значит, что оппозиционные силы в КПК следует рассматривать как единую группировку. Напротив, сейчас видно, что они представлены различными течениями. Особое место занимали такие ветераны партии, как Гао Ган, Чжан Вэнь-тянь (Ло Фу), Пэн Дэ-хуай и др.

Их позиции отличались большей последовательностью в марксистской теории, искренним интернационализмом. Как раз среди них мы находим людей, которые разрабатывали обоснованную альтернативу политики Мао, способную обеспечить развитие Китая по социалистическому пути. Иное течение представляли такие деятели, как Лю Шао-ци, Пэн Чжэнь, Ло Жуй-пин. Они долгое время сами насаждали культ Мао Цзэ-дуна, пытались "сочетать" интернационализм с национализмом. И только после провала "большого скачка" и "коммунизации" они выступили с инициативой "урегулирования" и стали скрытно вести борьбу против экстремистской линии Мао.

Идейные разногласия внутри оппозиционных сил, по-видимому, и послужили одним из источников их слабости перед лицом наступления маоистов.

Очевидно также, что борьба внутри КПК и ее руководства обострялась по мере усложнения задач, встававших перед партией и страной, и по мере усиления попыток Мао Цзэ-дуна силой навязать свой курс, укрепить режим личной власти. Резкое обострение разногласий внутри КПК, вылившееся в открытое политическое столкновение, было порождено давно назревавшим серьезным кризисом внутреннего и внешнеполитического курса маоистов. "Культурная революция" явилась кульминационным пунктом этой борьбы. В ходе этой борьбы проблемы режима власти теснейшим образом переплелись с проблемами идеологии и политики.

Почему же и каким путем сумел победить Мао - проводник экстремистской политики внутри и вне Китая? Победить, несмотря на то что эта политика уже была испытана на деле ("большой скачок", "народные коммуны"), скомпрометирована и даже отвергнута партией? Победить в условиях, когда его власть в партии сильно заколебалась?

Ответ, на наш взгляд, состоит в том, что Мао сумел опереться на такие рычаги власти, которые дали ему решительный перевес внутри партии. Эти рычаги - военная власть и власть духовная, идеологическая. И трудно сказать, которая из них сыграла большую роль. В конце концов, офицерский корпус армии - это те же члены партийного руководства. Идеологический режим, режим культа личности Мао - вот что дало ему силу одолеть своих достаточно могучих противников. Можно представить себе, как горько раскаивались Лю Шао-ци и другие повергнутые лидеры КПК в том, что они сами насаждали культ единоличного вождя Мао Цзэ-дуна, оградив его в сознании партийной и беспартийной массы невидимой стеной от критики, от контроля и ответственности перед партией и народом!

Хунвэйбины - это наиболее очевидный инструмент идеологического режима личной власти Мао. Но таким же инструментом была и вся атмосфера в партии, в армии, в государственном аппарате, в самих душах миллионов и миллионов людей. Призвать к ответственности или снять с поста Председателя КПК - в массовом сознании - это равносильно тому, чтобы отстранить самого бога...

Напомним читателю об одном из наиболее драматических эпизодов внутрипартийной борьбы, происшедших задолго до официального объявления "культурной революции". На 8-м пленуме ЦК КПК в Лушане, как уже говорилось, с открытой критикой политики "большого скачка" и "народных коммун" выступил Пэн Дэ-хуай. Пленум, как следовало из его решений, фактически пересмотрел многие установки Мао относительно политики "коммун" и "скачка", то есть, иными словами, по существу согласился с Пэн Дэ-хуаем.

Но что произошло со старым маршалом? Он был объявлен "главарем антипартийной группы" и ошельмован. Не странно ли? Политика признана ошибочной, а человек, который поставил вопрос об этом, не возвышен, а изгнан. Ты прав - тем хуже для тебя!

То же самое повторилось и с Лю Шао-ци. Его беда была не в том, что он открыто выступал против Мао - сведений такого рода нет. Подлинным его несчастьем было то, что он был прав,- и партия видела это. Председатель КПК больше всего сердился, когда обнаруживались его ошибки. А уж если кто-то оказывался проницательнее и дальновиднее - это вызывало взрыв негодования у Мао.

Оставим пока в стороне вопрос о том, что произошло с Мао Цзэ-дуном, какие сдвиги появились в сознании этого человека, наделенного гигантской властью. Подумаем о другом: почему в Китае произошло так, что партия и народ вынуждены были расплачиваться за явно неверную линию руководства? Почему они не смогли сказать "нет" такой линии?

Очевидно, все дело в режиме власти - в политическом и идеологическом режиме. С момента прихода к руководству в 1949 году Мао стал все более возвышаться над другими руководителями, так что в конце концов он смог безнаказанно игнорировать волю большинства ЦК КПК, волю партии и народа. Только в такой обстановке Мао сумел в период "культурной революции" отстранить не только ЦК КПК, но и всю партию, комсомол, профсоюзы и другие организации от решения коренных проблем политики.

В самом деле, легко заметить четкий рубеж в истории КПК - до и после 1935 года. До 1935 года было созвано шесть съездов КПК - и это в условиях труднейшей и ожесточенной борьбы и преследований. После же этого рубежа первый съезд партии был созван только через 10 лет, в 1945 году, хотя имелась полная возможность для его созыва раньше, поскольку КПК и Народно-освободительная армия функционировали в компактном северо-западном районе.

За первые пятнадцать лет существования народной власти был созван фактически только один, VIII съезд КПК, хотя по уставу партии их за этот период должно быть три. Так же нерегулярно проводились и пленумы ЦК КПК. Они созывались время от времени, спорадически, без всякого соблюдения уставных норм. И, что еще более важно, к моменту их созыва, как правило, уже осуществляется новый курс, и их участникам остается фактически лишь одобрить заготовленные рецепты, а не обсуждать их по существу. Мао очень неохотно соглашался проводить съезды партии и пленумы ЦК КПК, которые при всех их недостатках все же оставались форумами для обсуждения политических проблем.

На этапе социалистического строительства руководители КПК декларировали переход от "новой демократии" к диктатуре пролетариата (в других случаях они говорили о диктатуре народа). Но диктатура пролетариата предполагает, что имеется пролетарская партия, через которую рабочий класс и все трудящиеся осуществляют руководство жизнью общества. Большую роль должны играть представительные органы власти, профсоюзы, призванные обеспечить соблюдение принципов демократии.

А как обстояло дело в Китае? В КПК и государстве в целом годами создавался такой режим, когда выполнение личных предписаний Мао, какими бы они ни были, рассматривалось как элементарное требование партийной дисциплины. В период "культурной революции" произошла расплата за это. Многие в КПК понимали пагубность нового курса, но не могли открыто даже заикнуться об этом: не было ни традиций, ни норм, ни институтов, позволяющих безнаказанно обсудить идеологию и политику Мао.

Еще задолго до "культурной революции" в КНР начал складываться режим личной власти Мао Цзэ-дуна. В политической системе КНР можно было видеть, во- первых, непомерную концентрацию полномочий в его руках; во-вторых, господство его идеологии, критика которой жестоко преследовалась; в-третьих, нарушение демократических норм деятельности партийных и государственных органов; в-четвертых, произвол в решении проблем экономической и социальной жизни страны.

Пленум в Лушане сильно поколебал авторитет Мао. Появилась угроза дальнейшего ослабления его влияния в КПК. И тогда в его сознании рождается лозунг "захвата власти", чтобы не только вернуть свои позиции, но и укрепить политический режим личной власти. Маоисты, как мы видели, не остановились перед тем, чтобы разогнать партийные комитеты, руководящие органы комсомола, Всекитайской федерации профсоюзов и ее отделений, насильственно отстранить от руководства людей, избранных или назначенных в соответствии с существовавшими нормами политической жизни страны.

В начале 1967 года было официально объявлено об установлении военного контроля армии над партийными и государственными органами, а затем и хозяйственными организациями.

В обстановке идейного раскола в ЦК КПК особую роль должна была сыграть армия. Мао Цзэ-дун на протяжении многих десятилетий возглавлял Военный совет ЦК КПК. В период "культурной революции" Военный совет фактически возвысился над ЦК КПК и стал основным органом центральной власти. Заметим, что китайская армия существенно отличается от армий других социалистических стран - и с точки зрения принципов ее формирования, и в отношении форм контроля за ней, а также места в политическом механизме.

На протяжении многих лет армейские кадры - рядовой состав и офицерский корпус - особенно настойчиво воспитывались в духе личной преданности Мао Цзэ-дуну. В силу этих причин Мао удалось сравнительно легко использовать армию в своей борьбе против партии.

Кроме того, следует учитывать, что китайская Народно-освободительная армия нередко играла и в прошлом роль важного политического фактора. Мао Цзэ-дун рассматривал армию как главную опору своей власти, измеряя авторитет партии не столько усилением ее влияния в массах, сколько военными победами. С момента прихода Мао к руководству КПК шел процесс слияния партии и армии, причем именно последняя осуществляла контроль над партийными кадрами. Еще в ходе гражданской войны армия использовалась для административного управления в освобождаемых районах, а также для проведения аграрных преобразований и других важных социальных реформ. И после победы народной власти армию нередко подключали к выполнению задач социального, политического и даже чисто хозяйственного характера. Известно, в частности, что в ходе проведения политики "большого скачка" и "коммун" армейские части использовались для полевых работ, а также для надзора за трудовыми армиями, которые возводили ирригационные сооружения, мостили дороги и т. д.

Как раз в тот период стала все активнее проявляться тенденция к вмешательству армии в политическую жизнь. Выведенная из-под контроля государственных органов и поставленная под контроль Мао Цзэ-дуна и его группы армия еще до начала кампании готовилась для выполнения предназначенной ей роли.

В 1963 году проводятся массовые кампании под лозунгами: "учиться у Лэй Фэна", "учиться у Ван Цзэ". Кто такой был, к примеру, Лэй Фэн? Это был солдат НОА, который погиб в результате несчастного случая. В дневнике, найденном после его смерти, он излагал свою страстную мечту - "быть вечным нержавеющим винтиком Председателя Мао". Линь Бяо не замедлил выступить с требованием, адресованным каждому китайцу: "учиться у товарища Лэй Фэна, быть верным солдатом Председателя Мао".

В газете "Жэньминь жибао" это требование разъяснялось так, что каждый китаец должен "выполнять приказы решительно, быстро, строго, не вступая в пререкания и не торгуясь.., делать то, что велят"("Жэньминь жибао", 1 февраля 1964 г.). В печати стали мелькать призывы к военизации партии по типу "первый секретарь - главнокомандующий", "секретарь ячейки - командир отделения" и т. д. Широко распространился лозунг "весь народ - солдаты". Под этим лозунгом должна была перестраиваться деятельность всех организаций - государственных, хозяйственных и просветительных. Законы жизни военного времени провозглашались нормой жизни всего народа страны.

В начале "культурной революции" в министерствах были созданы военно-контрольные комитеты или группы, а затем - канцелярии военных представителей. Газета "Жэньминь жибао" так разъясняла функции военных представителей в различных организациях: "Сверху донизу во всех единицах, где нужно захватывать власть, должен быть военный представитель или представитель ополчения... Всюду: на промышленных предприятиях, в деревне, в торговле и финансах, культуре и образовании (институтах, средних и начальных школах), в партийных и государственных органах, массовых организациях, - нужно проводить эту линию. От уезда и выше всюду должны быть направлены военные представители, в коммуны и ниже должны быть направлены представители ополчения" ("Жэньминь жибао", 3 марта 1967 г.).

Первые попытки создания новых органов власти и управления носили на себе отпечаток некоторых романтических лозунгов "левых" хунвэйбинов. Это нашло отражение в решениях 11-го пленума ЦК КПК (август 1966 г.), где говорилось о создании в качестве "органов власти культурной революции" "групп, комитетов и конференций культурной революции, избранных путем всеобщих выборов по типу Парижской Коммуны" ("Жэньминь жибао", 9 августа 1966 г.). Но это заявление, подобно другим антибюрократическим лозунгам хунвэйбинов, осталось на бумаге. Никаких попыток создания выборных органов типа Парижской Коммуны, за исключением неудавшегося опыта шанхайских цзаофаней, в Китае не было.

С начала 1967 года реальная власть в стране стала переходить в руки военных по принципу "соединения трех сторон" (т. е. "революционных" ганьбу, военных и хунвэйбинов с цзаофанями). В 1967 году начали создаваться новые органы партийной и административной власти, получившие впоследствии название "ревкомов".

Из 12 провинциальных "ревкомов", организованных в период с августа 1967 года по конец марта 1968 года, 9 возглавлялись военными. В других "ревкомах" они заняли должности заместителей председателей.

Создание "ревкомов" на провинциальном уровне было завершено к осени 1968 года (7 сентября в Пекине состоялся митинг, посвященный этому событию). В результате их создания фактически был установлен прямой контроль вооруженных сил над основными административно-территориальными единицами.

Военизация охватила и управление промышленными предприятиями. Вот что можно было прочесть в газете "Цзянси жибао" от 18 сентября 1968 г. в статье "Осуществление военной системы на заводе - путь управления предприятиями": "Некоторые люди считают, что военную систему можно осуществить только в НОА и нельзя на промышленных предприятиях и в других отраслях. Они с помощью всяких доводов выступают против осуществления военной системы на промышленных предприятиях. Все их доводы несостоятельны".

Еще до созыва IX съезда КПК решением 12-го расширенного пленума ЦК (октябрь 1968 г.), проходившего при закрытых дверях, вся руководящая власть в стране была закреплена за так называемым "пролетарским штабом" во главе с Председателем Мао Цзэ-дуном и заместителем Председателя Линь Бяо. Этот "штаб" заменил собой все высшие государственные и партийные органы. В него вошли (вместе с Мао Цзэ-дуном) 14 человек, пятеро из которых - военные (Линь Бяо и его жена Е Цюнь, начальник генерального штаба НОА Хуан Юн-шэн и два его заместителя), трое - руководители органов безопасности (Кан Шэн - глава "спецгруппы по расследованию при ЦК КПК", министр общественной безопасности Се Фу-чжи и его заместитель, бывший телохранитель Мао Цзэ-дуна Ван Дун-син), четверо - "идеологи" (Чэнь Бо-да, жена "великого кормчего" Цзян Цин, зять Мао Яо Вэнь-юань и близкий к клану Мао Чжан Чунь-цяо, председатель шанхайского "ревкома"). Членом "пролетарского штаба" стал и Чжоу Энь-лай.

"Пролетарский штаб во главе с Председателем Мао и заместителем Председателя Линем уже стал единственным руководящим центром всей партии"; этот "штаб" является "единым руководящим центром... всей страны и всей партии",- говорилось в официальной печати (См. "Жэньминь жибао", 16 октября 1968 г.).

Итак, еще до IX съезда КПК в основном сложился режим военно-бюрократической диктатуры КНР. Его характеризует активное участие армии в государственном управлении и в целом в политической жизни страны, "огосударствление" партии, слияние партийного и государственного аппаратов.

IX съезд КПК, который проходил с 1 по 24 апреля 1969 г., закрепил новый политический режим, хотя и не преодолел неопределенность и неустойчивость его форм, внутреннюю борьбу групп в его институтах. На съезде, проходившем в обстановке строжайшей секретности, будто бы выступил Мао Цзэ-дун с "необычайно важной" речью. Она, однако, не была опубликована, как, впрочем, и многие другие материалы съезда. В печати появились коммюнике об открытии, ходе и завершении работы съезда, отчетный доклад ЦК КПК, с которым выступил Линь Бяо, текст нового устава и сообщение о составе избранных съездом руководящих органов партии. В докладе Линь Бяо главное место было уделено поношению свергнутой оппозиции и восхвалению успехов "культурной революции".

В принятом съездом новом кратком уставе КПК (преамбула и 12 статей) обращает на себя внимание несколько моментов. Первое - положение о новом порядке выборов "путем демократических консультаций". Это может быть понято как прямой подбор делегатов на следующие съезды. Второе - право ЦК КПК создавать "некоторые необходимые комплексные и оперативные органы, которые в едином порядке ведут текущую работу партии, правительства и армии" ("Жэньминь жибао", 29 апреля 1969 г.). Это - попытка узаконить органы власти типа так называемого "революционного (или пролетарского) штаба". Третье - устав содержал беспрецедентный пункт о наследовании поста Председателя КПК. Заместитель Председателя ЦК КПК Линь Бяо был объявлен в уставе "продолжателем дела товарища Мао Цзэ-дуна".

В руководящем органе партии - Политбюро ЦК КПК военная группа составила большинство: из 21 члена Политбюро ЦК КПК 9-го созыва 15 занимали те или иные должности в НОА. Если же к группе военных отнести самого Мао Цзэ-дуна и Се Фу-чжи, занимавшего пост председателя пекинского "ревкома" и имевшего в прошлом генеральское звание, то окажется, что в составе Политбюро только четыре человека не были связаны с вооруженными силами. Политбюро, в свою очередь, возглавлялось узкой группой руководителей, входивших в его Постоянный комитет. В него вошли: Мао Цзэ-дун, Линь Бяо, Чжоу Энь-лай, Кан Шэн и Чэнь Бо-да. И на самой вершине пирамиды возвышались Мао Цзэ-дун и Линь Бяо - Председатель и единственный заместитель Председателя ЦК КПК (См. Л. М. Гудошников, указ. соч., стр. 152.).

Режим личной власти Мао Цзэ-дуна существует не на пустом месте. Он имеет широкую социальную опору. Прежде всего речь идет о группе "ганьбу" - так называют в Китае функционеров, занятых в партийном, государственном, хозяйственном, военном аппаратах управления. В состав этой группы входит, по имеющимся оценкам, примерно 20-30 млн. человек. Они назначаются исключительно сверху на основе строгого отбора, причем главным критерием отбора считается преданность "идеям Мао Цзэ-дуна". В числе "ганьбу" основное место принадлежит военным, а также технократам, вышедшим из военной среды. Эта группа - главная опора нынешнего режима власти.

Разгром руководящих органов партии дал повод некоторым зарубежным наблюдателям сделать поспешный вывод о том, что Мао решил полностью ликвидировать партию как инструмент власти и управлять страной, опираясь исключительно на армию. Однако этот вывод не подтвердился фактами. Как, впрочем, и раньше можно было предполагать, группа Мао поставила перед собой цель отстранить, разгромить и рассеять оппозиционные силы внутри партии и в других политических институтах. Но она не добивалась полной ликвидации такого инструмента политического руководства, как партия. Мао хотел лишь превратить ее в свое послушное орудие - в маоистскую партию.

"Культурная революция" проводилась под лозунгами антибюрократизма и омоложения кадров. Что же произошло на самом деле?

Первое, что легко заметить,- это расширение состава ЦК КПК 9-го созыва по сравнению с ЦК КПК 8-го созыва (1956 г.). В ЦК КПК 9-го созыва вошло 170 членов и 109 кандидатов в члены ЦК, то есть на 73 члена и 13 кандидатов больше, чем в ЦК КПК 8-го созыва. Таким образом, ЦК КПК в целом увеличился на 86 человек (на 44%), а число членов ЦК - на 75%. Расширение состава ЦК КПК 9-го созыва объяснялось необходимостью включения представителей различных фракций, чтобы сохранить равновесие и избежать конфликтов и трений в лагере маоистов, а вовсе не стремлением к омоложению состава руководства.

В составе ЦК КПК 9-го созыва выделялись, по признанию самих маоистов, три группы: военные, партийно-административные кадры и "представители массовых организаций" (См. D. Klein, L. Н age г, The 9th ССР Central Committee, "China Quarterly", L., 1971, April - June, pp. 12-21.).

Преобладание в ЦК КПК военных руководителей вряд ли нуждается в комментариях. Можно отметить также слабую преемственность между ЦК 8-го и 9-го созывов. Только 53 человека из состава ЦК 8-го созыва вошли в ЦК 9-го созыва, 48 - стали членами и 5 - кандидатами. Вопреки всем надеждам молодежи, в состав ЦК вошли только два представителя хунвэйбиновских организаций- это кандидаты в члены ЦК Не Юань-цзы и Чэнь Гань-фэн. Зарубежные специалисты Д. Клэйн и Д. Хэйджер(Ibid.) сообщают, что им известна дата рождения 69% членов и 20% кандидатов в члены ЦК КПК 9-го созыва, и, по этим данным, средний возраст членов ЦК на момент их избрания в 1969 году был 59 лет, а кандидатов - 53 года. Таким образом, существенных различий между ЦК 8-го созыва и ЦК 9-го созыва по возрасту нет: в обоих случаях средний возраст превышает 50 лет.

По подсчетам другого исследователя - Ю. Домеса, средний возраст членов ЦК КПК 9-го созыва несколько выше - 61,4 года. Он приводит также таблицу распределения 118 членов ЦК по возрастным группам (J. Domes, The CCP Central Committee in Statistical Perspective, "Current scene development in Mailand China", Hongkong, 1971, Febr. 7, vol. 9, pp. 5-14.).

Ю. Домес исследовал данные об образовательном уровне 126 членов ЦК КПК 9-го созыва; он отмечает уменьшение числа лиц с высшим образованием и подчеркивает, что в этом отношении новое китайское руководство отличается от руководства компартий социалистических и развивающихся стран, где отчетливо прослеживается тенденция к увеличению числа лиц с высшим университетским образованием (Ibid., pp. 5-14.).

Показательны и данные о партийном стаже. В статье Д. Клэйна и Д. Хэйджера указывается, что из 170 членов ЦК КПК 9-го созыва 122 (или 72%) раньше не были членами или кандидатами в члены ЦК (в 1956 году в ЦК было введено 33 новых члена, или 34%), а из 109 кандидатов в члены ЦК 9-го созыва членами или кандидатами в члены предыдущих созывов было только 5 человек.

Из всех этих данных напрашиваются следующие простейшие выводы. Первый: большинство членов ЦК КПК 9-го созыва, как и раньше, обладали известными навыками управления главным образом как военные руководители и администраторы, но по образованию и характеру работы они были слабо знакомы с экономикой. Второй: в ходе "культурной революции" Мао расправляется со многими старыми членами партии, вступившими в нее еще в 20 - начале 30-х годов, с наиболее видными партийными лидерами.

И все же главное даже не столько в социальном составе партии и образовательном уровне ее руководящего состава. Главное - режим внутри партии, методы и стиль ее работы, активность ее членов и организаций, направленность их деятельности, а также политический режим в стране. С этой точки зрения заслуживает внимания попытка конституционного оформления итогов "культурной революции".

Осенью 1970 года в японских и западных органах печати появился (впервые - 5 ноября 1970 г. в "Токио сим- бун") текст проекта новой конституции КНР. Хотя позднее была принята новая конституция КНР, названный проект представляет самостоятельный интерес, поскольку он непосредственно отразил чаяния организаторов "культурной революции". Главной заботой создателей проекта было закрепление личной власти Мао Цзэ-дуна. В ст. 2 проекта Мао Цзэ-дун именуется "великим вождем всех наций и народностей всей страны, главой нашего государства, пролетарской диктатуры, верховным главнокомандующим вооруженными силами страны".

Вождь нации - это звание мало чем уступает титулу императора...

"Заместитель Председателя Линь Бяо является близким соратником Председателя Мао и его преемником, заместителем главнокомандующего вооруженными силами страны",- говорится в той же статье. По иронии судьбы именно этот столь лестный, казалось бы, для Линь Бяо пункт проекта послужил камнем преткновения на пути "ближайшего соратника" к обретению столь заманчивого наследства.

Характерно, что в проекте закреплялась не только политическая, но и идеологическая власть Мао Цзэ-дуна. Его "идеи" объявлялись "руководящим курсом всей деятельности народа, всей страны" (ст. 2) (См. Л. M. Гудошников, указ. соч., стр. 174.). "Основная обязанность граждан КНР - поддержка Председателя Мао Цзэ-дуна и его близкого соратника, заместителя Председателя Линь Бяо" (ст. 26). В преамбуле проекта имя Мао Цзэ-дуна упоминалось восемь раз (Там же.).

Проект конституции, разработанный в 1970 году, говорит о том, что главной целью "культурной революции" было коренное изменение идеологического и политического режима в Китае, а не личное соперничество между Мао Цзэ-дуном и Лю Шао-ци, как думали некоторые поверхностные наблюдатели, особенно в начале "культурной революции"; не борьба за власть между группировками сторонников и противников Мао Цзэ-дуна, как полагают и сейчас многие западные исследователи; не обновление застоявшегося "истеблишмента", или "правящей элиты", не борьба против бюрократизма и омоложение кадров, как полагают некоторые представители "новых левых"; и не попытка Мао Цзэ-дуна избавиться от страха смерти, как думают иные социальные психологи. Сердцевину "культурной революции" составляла борьба за установление военно-бюрократической диктатуры в Китае.

Те изменения, которые произошли в последние годы в механизме управления, в принципах властвования, в направлении политики, в составе руководящих политических групп, уже не раз были объектом серьезного исследования и в западной, и в советской литературе.

В самом политическом режиме Китая можно выделить как самостоятельный объект анализа идеологический режим. Под этим мы понимаем: характер идеологии, господствующей в китайском обществе; механизм, с помощью которого эта идеология внедряется в сознание общества; соотношение этой идеологии с другими идеологиями в рамках общества; взаимодействие идеологии и политики.

В Китае, который на протяжении веков управлялся не столько с помощью законов, сколько на основе системы идеологического воспитания и принуждения, идеологические ценности занимали одно из первых мест в системе политической власти.

Для понимания политических режимов и политической практики Китая в прошлые эпохи далеко не второстепенное значение имеет ориентированность правящих сил и широких масс на ту или иную систему идеологических ценностей, воплощенных в даосизме, конфуцианстве, легизме или уравнительных идеях крестьянских движений типа движения тайпинов в середине XIX века.

Руководители Китайской Народной Республики, отвергнув многие атрибуты прошлого, тем не менее, не сумели порвать с этой традицией. "Культурная революция" должна была, по более или менее осознанному замыслу ее зачинателей, завершить работу по формированию идеологического режима, основанного на "идеях" Мао Цзэ-дуна. Она перепахала почву духовной культуры всего Китая, добиваясь уничтожения любых идейных ценностей, которые не укладывались в прокрустово ложе маоизма.

В политическом отчете ЦК КПК IX съезду отмечалось: "Последние полвека Председатель Мао.., сочетая всеобщую истину марксизма-ленинизма с конкретной практикой революции, унаследовал, отстоял и развил марксизм-ленинизм в области политики, военного дела, экономики, культуры, философии и т. д., поднял его на совершенно новый этап. Маоцзэдунъидеи есть марксизм- ленинизм такой эпохи, когда империализм идет ко всеобщему краху, а социализм - к победе во всем мире" ("IX Всекитайский съезд КПК. Документы" (на русском языке), Пекин, 1969, стр. 63.).

IX съезд КПК в принятом на нем уставе партии не только закрепил особое положение вождя в лице "товарища Мао Цзэ-дуна" в партии, но и объявил "идеи Мао Цзэ-дуна" идеологической основой КПК, восстановив тем самым тезис из устава партии, принятого на ее VII съезде в 1945 году, а затем отмененного VIII съездом в 1956 году ("Устав Коммунистической партии Китая", Пекин, 1969, стр. 3.).

В 1965 году резко возросли тиражи изданий работ Мао Цзэ-дуна по всей стране, причем в некоторых провинциях в 20-40 раз по сравнению с 1963 годом. В одном только 1966 году было издано 3 млрд. "цитатников" Мао Цзэ-дуна на всех основных языках мира.

Политический режим, установившийся в результате "культурной революции", означал прежде всего искусственное и принудительное сужение господствующими силами духовной культуры партии и всего китайского народа: что не отвечает "идеям Мао Цзэ-дуна", что противоречит либо не подтверждает их, должно быть отвергнуто. Это относится и к национальным традициям культурной жизни самого Китая, и к духовной культуре всего человечества. Это в неменьшей степени относится и к марксизму-ленинизму.

Весь марксизм, подобно шагреневой коже, сужается и преобразуется в нечто иное - маоизм. Карл Маркс, Фридрих Энгельс, В. И. Ленин сохраняют свое место на маоистских знаменах. Их портреты можно и сейчас увидеть на стенах официальных учреждений страны. Но идеология марксизма подменяется идеологией маоизма. Высшим критерием истины провозглашаются исключительно "идеи Мао Цзэ-дуна". Никто не может, ссылаясь на Маркса или Ленина, ставить под сомнение маоистские идеи. И наоборот. Любой маоистский тезис или установка закрывает дорогу для пропаганды противоречащих им марксистских идей.

Механизм функционирования маоистской идеологии также преобразуется. Если раньше, особенно в период VIII съезда КПК, еще возможна была осторожная полемика, направленная против тех или иных маоистских установок (как видно на примере докладов на съезде Лю Шао-ци и Дэн Сяо-пина), если в период "урегулирования" на заседаниях высших партийных органов еще была допустима критика маоистских идей "скачка" и "коммунизации", то после "культурной революции" даже этот род урезанного демократизма становится невозможным. "Идеи Мао Цзэ-дуна" священны и неприкосновенны. Их можно только цитировать и восторженно пропагандировать. За всякую попытку не то что открыто поставить под сомнение, а просто вольно прокомментировать то или иное высказывание Мао Цзэ-дуна - идейная и политическая смерть. Нет бога, кроме аллаха, и Магомет пророк его; в Китае нет теории социализма, кроме маоизма, и Мао Цзэ-дун пророк его.

Это не значит, что идейная борьба после "культурной революции" полностью прекратилась. Это невозможно, сколь бы ни был суров политический режим. Кроме того, перед Китаем стоят настолько сложные и острые проблемы во внутренней и внешней политике, что неизбежно возникают и будут возникать альтернативные предложения, суждения, взгляды. Но вся эта борьба идет под куполом маоизма, малейшее отклонение от которого смерти подобно. Идеологическая дубина при посредстве газеты "Жэньминь жибао", журнала "Хунци", агентства Синьхуа и многих других органов печати, радио, телевидения действует с неослабевающей силой. Она становится важным инструментом власти.

Деятели, которые в тот или иной момент берут верх во внутренней политической борьбе, немедленно пускают в ход эту дубину, чтобы окончательно добить своих противников. Линь Бяо, если судить по его официальным выступлениям, был верным проводником маоистских установок, никогда не допускал ни малейших отклонений от маоистской идеологии, не претендовал на роль идеолога. Тем не менее после политического крушения он был немедленно объявлен врагом "идей Мао Цзэ-дуна". В Китае сейчас нет более опасного обвинения, чем это.

Ты можешь быть буржуа и получать свои проценты от капитала - это никто не поставит тебе в вину. Ты можешь допустить злоупотребление властью, присвоить казенные деньги, обогатиться за счет государства. Тебя будут судить, но к тебе будут снисходительны. Ты можешь быть даже уличен в уголовных преступлениях - кражах, мошенничестве, разбое, членовредительстве. Эти преступления заслуживают наказания, но это не самые тяжкие преступления.

Самый тяжкий преступник, которому нет и не может быть пощады, - это человек, выступивший против "идей Мао Цзэ-дуна". Такого сурового идеологического режима не знало даже европейское средневековье со всеми его религиозными войнами и инквизицией. Прецеденты подобного религиозного фанатизма можно найти, пожалуй, только лишь в китайской истории в определенные периоды, о чем мы еще будем говорить ниже.

Но дело не только в системе наказаний за "идеологические преступления". Маоистский режим отличается существенными особенностями в методах навязывания своей идеологии народу. Духовная власть всегда была важным элементом политической власти в Китае. И все же китайские учения прошлого - конфуцианство, даосизм, легизм и др. в конечном счете апеллировали к разуму, к здравому смыслу, хотя господствующие классы нередко пускали в ход и политические средства для внедрения угодного им образа мыслей. Что же касается маоизма, то он выработал целую систему политических средств вдалбливания и навязывания своей идеологии массам.

В этот набор входят периодические кампании по перевоспитанию типа "чжэнфына" и "культурной революции". Сюда входит и система обязательного изучения "идей Мао Цзэ-дуна" всеми китайцами, включая не только школы и университеты, но и заводы, фабрики, кооперативы и детские сады. Сюда входит и неслыханное сужение и искажение информации о событиях внутренней жизни Китая и, в особенности, жизни других народов и стран. Сюда относится и полный пересмотр учебников и учебных программ с принудительным изъятием всего, что хоть в малейшей степени может быть расценено как не отвечающее "идеям Мао Цзэ-дуна".

Иными словами, не только антимаоизм, но и немаоизм насильственно изгоняются из духовной жизни китайского общества. Никаких альтернатив в сфере духовных ценностей у китайца быть не должно. Выбор один и выбор окончательный.

Плоской и убогой становится интеллектуальная жизнь и внутри самой партии. Если раньше те или иные руководители еще могли позволить себе иметь собственное суждение по поводу намечаемых политических решений, то сейчас это исключается. Робко высказывая то или иное частное или чисто профессиональное суждение, они должны тут же сослаться на цитату из Мао Цзэ-дуна. Все взоры обращены к пьедесталу, на котором он восседает. А на пьедестале нередко царит безмолвие (не белое безмолвие, описанное Джеком Лондоном, а скорее "белая радость" - символ смерти, о котором говорил Мао). И тогда образуется вакуум в решении многих проблем. Все боятся ошибиться, проводя "линию Мао", представляющую набор противоречивых постулатов.

Специфическая особенность маоистского идеологического режима - это так называемая "линия масс". Некоторые ее внешние формы могут показаться даже весьма демократичными поверхностному наблюдателю. Публикация дацзыбао, в которых критикуются те или иные руководители; участие молодежи "на равных" в дискуссиях со старшими - студентов с профессорами, школьников с учителями; коллективное творчество рабочих и крестьян, сочиняющих стихи, поэмы, драмы, рассказы,- все это на первый взгляд выглядит пусть наивными, но все же какими-то средствами выяснения общественного мнения.

Однако направленность этой общественной активности разбивает в прах всякие иллюзии на ее счет. Массы могут творить только в духе официальной идеологической линии, в духе самых последних маоистских установок. Если сегодня поощряется критика Лю Шао-ци - критикуйте сколько угодно, где угодно и как угодно, в самых крайних выражениях. Критикуйте его, но не трогайте Линь Бяо. Если завтра выяснится, что Линь Бяо является заговорщиком, "агентом социал-империализма", вы можете сколько угодно и как угодно поносить Линь Бяо, но не трогайте Чжоу Энь-лая. Еще вчера было разрешено критиковать Дэн Сяо-пина, но сегодня он снова вошел в состав высшего партийного руководства. Поспешите взять обратно все свои критические замечания на его счет, если не хотите серьезных неприятностей. И, конечно, везде и всегда прославляйте "красное солнце" - Мао Цзэ-дуна.

Иными словами, "линия масс" - это метод манипулирования народом и опоры вождя на народ, воплощающий его "идеи". Это метод направления общественной активности по строго ограниченным каналам. Одновременно это способ отстранения или преследования активной части интеллигенции и сознательной части рабочего класса, и беспартийной, и партийной, поскольку через их голову Председатель прямо и непосредственно апеллирует к простым душам простых "представителей" народа.

"В настоящее время сложилось положение, когда повсюду на первом месте стоит боязнь беспорядков... Если не заниматься смутой, то что же делать?.. Для того чтобы навести порядок среди кадровых работников, нужно провести массовое движение",- говорил Мао в своем выступлении в Чанша 24 сентября 1967 г.

Такой подход не означает установки на демократию. Наоборот, Мао - решительный противник представительных учреждений. "Некоторые говорят, что выборы - это очень хорошо, очень демократично. По-моему, выборы - это просто благопристойность",- говорил Мао Цзэ-дун в беседе с албанской военной делегацией в мае 1967 года. Масса для него - толпа, опора его власти, орудие для борьбы против политических противников в партии, средство для достижения целей, а не сама цель.

Массы, в понимании Мао, - это не только опора идеологической власти, но и инструмент для "разрешения противоречий внутри народа", иными словами - орудие для преследования более культурных и критически настроенных групп населения, прежде всего интеллигенции.

Пожалуй, свое наиболее законченное выражение "идея Мао" об удивительной простоте интеллектуальной деятельности нашла воплощение в пресловутом соревновании по производству стихов, песен, повестей и романов, которое распространилось в период "большого скачка" по инициативе маоистов. В китайской печати в ту пору появилось восторженное описание наиболее высоких производственных достижений группы рабочих и солдат Шанхая, которые в течение вечера произвели на свет 3000 стихов и 360 песен, разумеется, в честь Мао Цзэ-дуна. Не будем спорить: подобное одописательство - действительно "очень простое дело"...

Идеологически обработанные массы прямо подключаются к осуществлению политических и уголовных санкций в отношении колеблющихся или несогласных групп населения и конкретных лиц.

Руководители 'культурной революции': Чжоу Энь-лай, Цзян Цин, Кан Шэн и др

Хунвэйбины

Не случайно периодически проводимые идеологические кампании тесно переплетаются с практикой репрессий. Так было в 40-х годах в период "чжэнфына", так было и во всех последующих кампаниях: борьбы с "правыми", "исправления стиля", "культурной революции" и т.д. Механизм насаждения маоистской идеологии и политики приобретал все более изощренные формы. Вот некоторые факты.

В период борьбы с "правыми" (1957 г.) широко применялась не только судебная, но и внесудебная расправа. По данным обследований, проведенных самим ЦК КПК, в одном из уездов столичной провинции Хэбэй в это время было избито 230 человек, в одном из уездов провинции Шэньси из 158 "правых элементов" подверглись физическим методам воздействия 79 (были связаны, избиты, подвешены на веревках и т. д., и т. п.) (См. Б. Занегин, А. Миронов, Я. Михайлов, К событиям в Китае, М" 1967, стр. 38-39.).

1 августа 1957 г. Госсовет принимает постановление по вопросам трудового воспитания, которое отменило важные конституционные гарантии гражданских прав и узаконило практику внесудебного лишения свободы. Административные органы получили право отправлять любых граждан КНР, заподозренных в идеологических "преступлениях", в специальные лагеря на неопределенный срок (См. "Основные нормативные акты о местных органах государственной власти и государственного управления КНР", М., 1959, стр. 455-457.).

Одной из жертв этого постановления стал талантливый казахский писатель Кажыкумар Шабданов. В 1957 году он был сослан в воспитательно-трудовой лагерь и там покончил с собой, не выдержав "трудового воспитания" (См. Т. Р. Рахимов, Национализм и шовинизм - основа политики группы Мао Цзэ-дуна, М., 1968, стр. 84-85.).

Репрессии за "неправильные" взгляды широко применялись и в период "скачка" и "коммун". В ту пору (1958 г.) были созданы специальные объединенные оперативные группы из представителей органов общественной безопасности, суда и прокуратуры. Эти группы, как писал китайский юридический журнал "Чжэнфа янь-цзю", "проводили обследования, допросы, проверки и очень быстро удостоверились в фактах подрывной деятельности соответствующих преступников, своевременно просили санкции у парткома и тут же проводили открытые судебные разбирательства". Жертвами деятельности этих групп стали многие специалисты, выступавшие против установки Мао на "малую металлургию" и против "скачка" в целом. Точно так же расправлялись и с теми, кто сопротивлялся маоистской политике "коммунизации".

Кампания "за социалистическое воспитание" (1964 - 1965 гг.) повлекла за собой новую волну идеологических репрессий. Тогда распространилась такая форма, как направление на места так называемых рабочих групп, в которые входили партийные работники, представители органов общественной безопасности, суда и прокуратуры, а также студенты. Эти группы популяризировали "идеи Мао Цзэ-дуна" на бесчисленных собраниях и одновременно творили расправу над подозреваемыми в идеологической ереси. Сам Мао установил тогда твердую "норму", указав, что в китайском народе 5% "врагов". Такой процент следовало выявить в каждой единице, и лица, в него попавшие, подлежали различным репрессиям (См. Л. М. Гудошников, указ. соч., стр. 110.). Политических работников и юристов призывали действовать по формуле "как скажет Председатель Мао Цзэ-дун, так я и сделаю" (См. "Критика теоретических концепций Мао Цзэ-дуна", М., 1970, стр. 155.).

Политическим и юридическим преступлением в период кампании "за социалистическое воспитание" являлись высказывания в пользу дружбы с КПСС и советским народом. После публикации в китайской печати антисоветских статей защита марксистских позиций, симпатии к СССР, мировому коммунистическому движению были приравнены к политическому преступлению.

Мы уже рассказывали о методах внесудебной расправы за идеологические "преступления", которые применялись хунвэйбинами, но к концу "культурной революции" они сами стали жертвой таких методов.

Хунвэйбины

"Маленькие застрельщики культурной революции" перед IX съездом КПК стали объектом массовых репрессий. По сообщениям зарубежной печати, 27 января 1969 г. на одном из стадионов Пекина после своего рода митинга, именуемого судом масс (где имитируется процесс судопроизводства), были публично казнены 19 юношей из числа бывших хунвэйбинов. Аналогичные расправы проводились 10 и 11 февраля того же года в городе Янчэнсяне в присутствии 50 тыс. человек.

В механизме политического режима, утвердившегося в Китае со времени "культурной революции", особое место отведено школам кадровых работников ("школы 7 мая"), главной задачей которых является "идеологическое перевоспитание". Эти "школы" возникли по прямой инициативе Мао в соответствии с его указанием от 7 мая 1967 г. Первая из них была основана недалеко от местечка Люхэ провинции Хэйлунцзян, высоко в горах Малого Хингана. Сосланные туда кадровые работники (вначале их было 141) жили в труднейших условиях в пещерах, голыми руками строили для себя глинобитные дома, поднимали целину, используя для этого минимальные финансовые вложения со стороны государства. В числе первых воспитанников "школ" были и участники "великого похода". В период "культурной революции" в такие "школы" направлялись тысячи людей.

Сейчас "школы 7 мая" существуют как постоянные институты маоистского режима. В них направляют кадры аппарата управления и даже армии. По сообщению "Жэньминь жибао" (1 февраля 1971 г.), только при аппарате ЦК КПК и Госсовета создано более ста "школ 7 мая", в которых одновременно проходят курс "перевоспитания" приблизительно 90 тыс. работников партийных и государственных органов. Воспитание бездумной верности "идеям Мао Цзэ-дуна", страха и покорности - главное назначение этих "школ".

Наряду со "школами 7 мая" важное место в системе идеологической обработки заняли так называемые "курсы идей Мао Цзэ-дуна", или "группы политучебы", куда входит практически все взрослое население страны. Их начали создавать с весны 1967 года, затем они возникли во всех учреждениях, на заводах, в кооперативах и даже в отдельных семьях.

Как видим, механизм "промывания мозгов", созданный еще в период "чжэнфына", разросся и стал составной частью военно-бюрократического режима в Китае.

Идейной основой "линии масс" служит мысль Мао, что народ является инструментом для осуществления идеологии и политики вождя. Сокровенная его мысль выражена в словах, что народ подобен "листу белой бумаги", одна сторона которого исписана, хорошей статьи на ней уже не напишешь, а на другой стороне еще не писали, она чистая, и на ней удобно писать любые самые красивые слова, можно рисовать самые новейшие статьи". Иными словами, народу всего лишь надлежит повиноваться воле "всесильной" и "всезнающей" личности. А таким "всемогущим" человеком, прямо-таки божественным олицетворением мудрости и власти представляют Мао Цзэ-дуна.

Как мы видели выше, Мао пытается обосновать необходимость существования своего идеологического режима ссылками на марксизм-ленинизм. Что можно сказать по этому поводу? Марксизм не отрицает роли личности в истории, но он решительно отвергает суеверное преклонение перед нею. Карл Маркс заявлял, что его и Фридриха Энгельса вступление в "Союз коммунистов" "произошло под тем непременным условием, что из устава будет выброшено все, что содействует суеверному преклонению перед авторитетами" (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 34, стр. 241.). В этих словах - не просто личное мнение Маркса, а принципиальная позиция коммунистических и рабочих партий.

Марксизм отнюдь не отрицает авторитета вождей и идеологов рабочего класса. Но авторитет вождей и культ личности Мао в Китае - это совершенно несовместимые понятия. Авторитет приходит к руководителям рабочего класса как результат их целеустремленной, самоотверженной, длительной борьбы за интересы народа, за дело социализма, как признание их выдающихся заслуг самими массами, его нельзя насаждать сверху да еще методами массового террора, как в Китае.

Посмотрите только, как изображается руководитель КПК в официальных документах и в печатных органах этой партии! Он "величайший марксист-ленинец современности", "величайший военный стратег". И даже "величайший поэт Китая". Обожествление Мао Цзэ-дуна дошло до того, что в печати он уже не сравнивается с солнцем, а солнце уподобляется ему. На плакатах, распространяемых по всей стране, Мао изображается на фоне солнца, лучи которого согревают всю китайскую землю!..

Вот она разгадка всех тайн политической жизни современного Китая! Создатель нового символа веры и неограниченный верховный правитель - к этому ли была устремлена великая народная революция в Китае?! Это ли составляло цель деятельности Компартии Китая?

Иные западные исследователи ищут оправдания обожествления Мао в специфических условиях Китая (в таком роде пишет, например, Э. Сноу). Что можно сказать по этому поводу?

Социалистическое строительство в Китае, стране отсталой в экономическом отношении с огромным преобладанием крестьянского населения, не могло не приобрести некоторых - и даже весьма существенных - специфических особенностей. Верно, что степень централизации и концентрации власти неизбежно должна была стать более высокой, чем в других странах социализма, и в силу вековых традиций власти, и в силу гигантских размеров этой многомиллионной страны, и в силу того факта, что революция в Китае осуществлялась в форме ожесточенной гражданской войны.

Более того, на определенных этапах развития Китая сильная концентрация политической власти, военная дисциплина могли играть более или менее положительную роль, особенно в годы гражданской войны. Но чем дальше, тем больше обнаруживалась непригодность такой формы власти, таких методов руководства для решения экономических и социальных проблем, для эффективного управления государством.

Иные, правда, ошибочно утверждают, что нынешний идеологический режим, построенный на обожествлении Мао, служит фактором, цементирующим национальное единство Китая. Здесь, быть может, скрывается один из источников поддержки этого режима многими партийными кадрами в КПК. Они, видимо, надеются такой ценой преодолевать различные идейные течения в самой партии да и в стране. Но это - ларчик с двойным дном. Сверху - видимость объединения, а внутри - часто скрытая и поэтому особенно опасная разобщенность.