Комплекс страха и величия

Мы подошли к поворотному пункту в биографии Мао и в целом в истории КПК. С 1957 года по инициативе Мао начался резкий пересмотр всей прежней экономической, социальной, культурной и внешней политики Китая. Борьба против "правых" элементов, политика под лозунгом "пусть расцветают все цветы", "большой скачок" и "коммуны", а затем после некоторой передышки "культурная революция" - все это звенья одной цепи, одной линии, которая стала развертываться вскоре после VIII съезда КПК.

Каковы причины этого поворота? Имел ли он объективную почву? Каковы психологические побуждения Мао как инициатора новой политики?

Выскажем сразу свое мнение. Несомненно, причины были разные, в том числе такие, которые отражали объективные трудности индустриализации и социалистического строительства в чрезвычайно отсталой стране. В самой Компартии Китая к этому времени в сущности сложились по меньшей мере две мощные группировки, которые то скрытно, то явно противостояли друг другу. И не по каким-нибудь частным, а по коренным проблемам внутренней и внешней политики.

Одна группа выступала за планомерное строительство социализма с использованием помощи и опыта других социалистических стран. Именно такая линия восторжествовала на VIII съезде КПК. Другая группа - "леваков" и экстремистов - отвергала путь постепенных социальных преобразований. Ставя превыше всего возрождение Китая, понимаемое в националистическом духе, она вынашивала реакционные утопии о "военно-коммунистическом" скачке, об опережении других социалистических стран с помощью политического и идеологического насилия.

Какова была позиция Мао? Его подверженность левацкой и националистической идеологии нам уже хорошо известна. Мы еще не раз будем иметь случай познакомиться с ее новыми проявлениями. Именно он (как мы увидим ниже) выступал с подобными установками. Но дело не только в его максимализме, его торопливости и склонности к военным методам, к идеологическим "взбадриваниям" энтузиазма масс.

На наш взгляд, психологические причины коренного пересмотра линии VIII съезда связаны, с одной стороны, с комплексом страха Мао, с его опасением за собственный личный престиж и влияние в КПК и среди всего народа, а с другой стороны, с синдромом величия - национального и личного.

Мы убеждены, что именно тогда в его сознание глубоко проник страх перед возможностью полного торжества политики "анти-Мао" - либо при его жизни, либо после его кончины. Об этом наглядно свидетельствуют два обстоятельства. Во-первых, тот факт, что Мао чрезвычайно обеспокоили решения и весь ход дискуссии на VIII съезде КПК. И, во-вторых, тот факт, что сразу же после съезда Мао организовал новую крупную кампанию против интеллигенции, очередной этап "чжэнфына" - еще до того, как была намечена новая "генеральная линия", "большой скачок" и "коммунизация".

Кампания против "правых элементов", которая вскоре переросла в скрытую критику "советского ревизионизма", предшествовала пересмотру экономической политики - мы хотим привлечь внимание читателей к этому важному обстоятельству. Именно это свидетельствует о подлинных психологических мотивах поворота, совершенного Мао в 1957-1958 годах.

Не появление новой программы экономического развития ("скачок", "коммуны") стимулировало борьбу Мао против "правых", а борьба против "правых" создала условия для торжества экстремистского курса и во внутренней, и во внешней политике. Платой за страх перед "анти-Мао" должна была стать демонстрация величия страны, достигаемого, разумеется, под его руководством, или хотя бы новых величественных целей, выдвигаемых именно им. Подавить противников и одновременно возбудить новую волну поклонения в партии и в народе, адресованного лично Мао как руководителю, который обещает коммунизм не в далеком будущем, а сегодня, завтра, через несколько лет, - таков был его замысел.

В самом деле, почему сразу же после VIII съезда КПК понадобилась столь грандиозная акция, как разгром "правых элементов"? Послесъездовская обстановка не давала никаких поводов для новой идеологической атаки. Тогда в чем дело? Остается предположить только одно: Мао испугался и самого съезда, и обстановки, которая складывалась в партии - складывалась явно не в его пользу. Он понял, что дальнейшее развитие страны в этом направлении будет укреплять позиции интернационалистов, сторонников реалистического курса в КПК.

Особенно его взволновала наметившаяся в КПК тенденция к восстановлению системы коллективного руководства партией, которая нарушалась уже более двух десятилетий (с 1935 г.).

Критика культа личности и субъективизма в докладах Лю Шао-ци, Дэн Сяо-пина и других руководителей не могла не восприниматься Мао Цээ-дуном как достаточно прозрачный намек на него самого, на методы его руководства. Неоднократные призывы к научно обоснованному, реалистическому руководству экономическим строительством, к глубокому освоению опыта Советского Союза и других социалистических стран, которые прозвучали на съезде, как бы специально были направлены против того произвола, с которым так свыкся Мао Цзэ-дун.

Наконец, дело дошло до того, что из устава КПК исчезла формулировка об "идеях Мао Цзэ-дуна" как основе "идеологической" деятельности партии, которую он с таким трудом навязал КПК на предыдущем съезде! Волны, поднятые VIII съездом КПК, грозили затопить построенный Мао Цзэ-дуном (и его приспешниками) корабль личной власти.

Если пользоваться излюбленной терминологией самого Мао, можно сказать, что он имел две гипотетические возможности: либо включиться в общий поток и возглавить работу по оздоровлению партийной жизни и налаживанию коллективного руководства, где он оставался бы первым среди равных - авторитетным руководителем КПК, либо встать на пути потока, пойти против течения, подвергнуть пересмотру линию VIII съезда КПК, осудить решения XX съезда КПСС и вернуть Коммунистическую партию Китая к методам и нормам жизни яньаньского периода.

По самой структуре своей личности как человек, которому органически чужды методы демократического руководства, как человек, глубоко зараженный идеологией культа правителя, вождя в традиционном китайском духе, Мао смог выбрать и выбрал второй путь.

Но то был нелегкий путь. Мао Цзэ-дуну и его приспешникам предстояло противопоставить себя не только разумным, реалистическим силам внутри КПК, но и всему мировому коммунистическому движению. Чтобы устоять на ногах и выдержать борьбу со значительной частью членов своей партии и ее руководства, Мао Цзэ-дуну понадобилось пустить в ход всю энергию своего изворотливого ума, все свои способности мастера групповой борьбы, все мастерство камуфляжа подлинных целей. Правда, он имел возможность опереться внутри партии на влиятельную группу экстремистов, "леваков" и националистов, что он и сделал.

Первое, о чем позаботился Мао, - это о том, чтобы бросить тень на решения и опыт КПСС, их значимость для КПК. Делал он это не прямо, не в лоб, а исподволь, тщательно обходя вначале те проблемы, которые его больше всего беспокоили, а именно: проблемы борьбы против режима его личной власти. Что дело обстояло именно так - нетрудно убедиться.

Мы уже видели, что на VIII съезде КПК Мао Цзэ-дун дал в сущности двусмысленную оценку решений XX съезда КПСС, которая резко расходилась с оценками других китайских лидеров. Следы внутрипартийной борьбы нетрудно обнаружить в документах КПК "Об историческом опыте диктатуры пролетариата" и "Еще раз об историческом опыте диктатуры пролетариата" (1956 г.), в которых была изложена позиция партии по вопросу о культе личности и мерах преодоления его последствий в коммунистическом движении (См. "Правда", 7 апреля 1956 г. и 30 декабря 1956 г.). Эти документы, несомненно, представляли собой плод компромисса между различными группами в КПК.

Об этом свидетельствует противоречивость позиции, изложенной в названных статьях. С одной стороны, здесь говорится о неприемлемости культа личности для мирового коммунистического движения, а с другой - диктатура пролетариата толкуется в духе личной власти. С одной стороны, говорится о том, что мировое коммунистическое движение должно извлечь все необходимые уроки из этого опыта, а с другой - обходится вопрос о проявлениях культа личности в самой КПК.

В последующих выступлениях Мао Цзэ-дуна более явственно обозначилась его позиция по этому вопросу. Обратимся к его выступлениям на закрытых совещаниях партийных и государственных работников Китая.

Отметим высокую, почти лихорадочную активность, которую проявил в ту пору Мао Цзэ-дун. Впечатление такое, будто он после длительного перерыва вновь обрел "яньаньское дыхание". Вот неполный перечень его выступлений в 1956-1958 годах:

"Выступление на совещании по вопросу об интеллигенции, созванном ЦК КПК" (20 ноября 1956 г.); "О десяти важнейших взаимоотношениях" (доклад на расширенном пленуме ЦК КПК 25 апреля 1956 г.); "Беседа с деятелями музыки" (24 августа 1956 г.); "Заключительное слово на совещании секретарей провинциальных и городских комитетов партии" (январь 1957 г.); "К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа" (речь, произнесенная 27 февраля 1957 г. на Верховном государственном совещании); "Выступление на заседании партийных и кадровых работников Шанхая" (20 марта 1957 г.); "Выступление на заключительном заседании 3-го Пленума ЦК КПК 8-го созыва" (9 октября 1957 г.); "Выступление на Совещании представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран в Москве" (ноябрь 1957 г.); "Выступление на заседании в Ханчжоу" (3 января 1958 г.); "Выступление в Наньнине" (11 января 1958 г.); "Шестьдесят три основных метода работы" (выступление на рабочем совещании ЦК КПК в Чэнду 9 марта 1958 г.); "Выступление на 2-й сессии VIII съезда КПК" (3 мая 1958 г.); "Выступление на заседании руководителей секций расширенного совещания Военного совета ЦК КПК" (23 июня 1958 г.); "Выступление на совещании в Бэйдайхэ" (август 1958 г.); "Выступление на совещании в Чжэнчжоу" (10 ноября 1958 г.); "Выступление на совещании в Учане" (23 ноября 1958 г.) и др. (Здесь и далее упоминаются выступления Мао Цзэ-дуна за период с 1950 по 1967 год, тексты которых ранее не публиковались в китайской печати и были предназначены только для "внутреннего пользования". Как стало известно, пекинское руководство намеревалось выпустить открытым изданием 5 и 6 тома "Избранных произведений Мао Цзэ-дуна", приурочив их выход к IX съезду КПК. Об этом неоднократно говорили китайские лидеры из окружения Мао. Однако эти тома не вышли в свет. Сборник этих выступлений с грифом "для внутреннего пользования" появился за пределами КНР и комментировался иностранной печатью. Цитаты из высказываний Мао Цзэ-дуна на пленумах ЦК КПК и перед активом партийных и государственных работников проникали также на страницы хунвэйбиновских газет "Хунвэйбин", "Дунфанхун" и др. во время "культурной революции".).

Что характерно для всех этих выступлений? Их лейтмотив - пересмотр отношения к Советскому Союзу, к советскому опыту. Если в выступлениях 1956 года об этом говорится еще в довольно осторожной форме, то после VIII съезда КПК этот мотив звучит все более откровенно и недвусмысленно. Мао с присущим ему упорством начинает воздвигать идеологическую стену между китайскими и советскими коммунистами.

Тогда обстановка для прямой атаки на решения VIII съезда КПК, по мнению Мао, еще не созрела, и он обнаруживает еще раз свое высокое мастерство боковых ударов, косвенных мер, ведущих к намеченной цели. Мао активизирует кампанию под неожиданным на первый взгляд лозунгом "пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все ученые". Это был точно рассчитанный шаг - сразу после VIII съезда КПК вызвать широкие выступления в печати со стороны откровенно враждебных социализму сил, чтобы показать тем самым всей партии, куда могут привести борьба с культом Мао, отказ от его идей, "демократизация" в партии и стране. Мао рассчитывал на практике убедить китайских коммунистов, что линия VIII съезда КПК способна будто бы лишь расшатать режим народной власти, что она вредна и ошибочна.

Среди исследователей современного Китая до сих пор идут споры по поводу характера и целей политики, проводившейся под лозунгом "пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все ученые". Эта кампания длилась около года - с лета 1956 года до лета 1957 года. Споры же по поводу нее вызваны прежде всего весьма противоречивым толкованием, которое давалось ей в самой китайской печати.

Когда появились первые сообщения о новой линии под этим лозунгом, можно было предположить, что речь идет о сравнительно стабильной и рассчитанной на длительный период политике партии, ставящей своей целью укрепление союза с интеллигенцией. Когда же эта кампания была быстро и довольно неожиданно свернута и заменена самыми жестокими за всю историю КПК преследованиями людей, которые скопом изображались "правыми оппортунистами и реставраторами капитализма", появились сообщения, будто бы вся эта кампания была специально задумана, чтобы спровоцировать "рост сорняков, а затем срубить им головы".

Спор по поводу характера и целей политики "пусть расцветают все цветы" вряд ли может быть решен однозначно. Скорее всего, ее можно понять, если рассматривать под углом зрения столкновения двух разных подходов внутри руководства КПК к вопросу о политике в отношении интеллигенции. Впрочем, эта проблема имеет более широкое значение, она касается самого понимания принципов социалистической демократии.

С этих позиций логично предположить, что для сторонников реалистического курса лозунг "пусть расцветают все цветы" мог означать попытку укрепить авторитет партии среди интеллигенции и демократизацию самой партии. А для Мао Цзэ-дуна и его ближайших приспешников этот лозунг действительно являлся не чем иным, как заранее продуманной провокацией, которая использовалась не только для избиения "буржуазных интеллигентов", но и для преследования партийной интеллигенции. Нет сомнений, что это была первая публичная акция Мао Цзэ-дуна в ответ на решения VIII съезда КПК, по сути дела прямая оппозиция в отношении его установок.

Как развертывались события? Еще в начале 1956 года, выступая на Всекитайской партийной конференции, Чжоу Энь-лай заявил, что партия будет проявлять больше заботы об укреплении своих связей с интеллигенцией, о привлечении ее к деятельности КПК, об улучшении условий ее жизни. В ту пору несколько тысяч интеллигентов-китайцев, которые находились за границей, были приглашены вернуться на родину, причем им обещали создать самые благоприятные условия для научной и творческой деятельности.

Сам лозунг "пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все ученые" был провозглашен в мае 1956 года заведующим отделом агитации и пропаганды ЦК Лy Дин-и, который сослался при этом на неопубликованное выступление Мао Цзэ-дуна на Верховном государственном совещании.

В связи с довольно скупыми сообщениями китайской печати у некоторых западных исследователей сложилось не совсем верное впечатление, будто речь Лу Дин-и содержала призыв к безбрежной критике и развязывала тем самым любые, в том числе контрреволюционные, пропагандистские выступления. Но это не так.

В его речи подчеркивалось, что искусство и литература являются оружием классовой борьбы и что никакой свободы врагам революции предоставлено не будет. Он требовал дальнейшей работы по очистке рядов от "контрреволюционеров", в отношении которых должна проводиться политика, "убивающая одним ударом". Эти важные положения в речи Лу Дин-и как раз и наводят на мысль, что со стороны таких деятелей, как он, кампания "ста цветов" была вполне искренней. Иначе зачем нужны подобные оговорки, явно направленные на то, чтобы не допустить появления, так сказать, "ядовитых цветов"?

Заметим также, что лозунг "пусть расцветают все цветы" уже упоминался в более ранних работах Мао. Но тогда на него не обратили особого внимания, поскольку руководство КПК проводило довольно жесткий курс: периодически одна за другой следовали кампании по проработке интеллигенции. Для Мао Цзэ-дун-а подобный лозунг отнюдь не мог означать новой политики в отношении деятелей искусства, литературы, науки, а был прямым продолжением прежнего курса с той только разницей, что печать на короткое время предоставила свои страницы для критических публикаций с целью выявления скрытых противников "идей Мао Цзэ-дуна".

Заверения, которые были даны руководителем Компартии Китая, возымели действие. В китайской печати стали появляться одна за другой критические статьи, которые вначале касались тех или иных аспектов политики КПК по сравнительно второстепенным и частным вопросам, а затем все больше стали затрагиваться и самые ее основы. Эти критические публикации носили далеко не однозначный характер. Одни из них действительно имели целью подвергнуть критике те или иные недостатки в работе и улучшить дело социалистического строительства. Другие же были направлены в целом против политики КПК, против социализма, против СССР.

Немногим больше месяца (с начала мая до начала июня 1957 г.) продолжались публикации критических материалов, причем печатались они в органах партийной печати без всяких комментариев. А уже в начале июня развернулась кампания против "буржуазных правых элементов", в ходе которой были подвергнуты гонениям отнюдь не только действительные противники социализма, но и многие люди, стоявшие на социалистических позициях и высказывавшие те или иные критические замечания. Вот что писала по поводу всей этой кампании газета "Жэньминь жибао" 1 июля 1957 г.:

"За период с 8 мая по 7 июня наша газета и вся партийная печать по указанию ЦК почти не выступали против неправильных взглядов, которые высказывались публично. Это было сделано для того, чтобы... ядовитые травы могли разрастись пышно-пышно и народ увидел бы все это и содрогнулся, поразившись, что в мире еще существуют такие явления, чтобы народ своими руками уничтожил всю эту мерзость... Чтобы дать возможность буржуазии и буржуазной интеллигенции развязать эту войну, газеты в течение определенного времени либо совсем не помещали, либо помещали очень немногие положительные высказывания и не наносили ответного удара по буржуазным правым элементам, перешедшим в бешеное наступление... А теперь реакционные классовые враги попали в ловушку... Некоторые говорят, что это тайные замыслы. Мы говорим, что это открытые замыслы, ведь мы заранее сказали врагам: темные силы можно уничтожить, лишь выманив их из засады, и ведь ядовитую траву удобнее выполоть, если дать ей прорасти... Выполотые же сорняки можно использовать как удобрение".

Проблема интеллигенции имела особое значение для КПК, не располагавшей сколько-нибудь широким слоем специалистов в различных областях экономики, науки и техники. Тем более ошибочной (не говоря о морально- этической стороне дела) явилась политика Мао Цзэ-дуна и его группы в отношении интеллигенции в 1957 и в последующие годы.

Нигилизм в подходе к культуре был характерен для маоистов на протяжении всего периода существования новой власти. Шумные кампании по "перевоспитанию", "перестройке мышления интеллектуалов" сопровождались изъятием "реакционной литературы", к которой причислялись тысячи произведений, воплощавших замечательное культурное наследие Китая и всего мира. Именно в этой обстановке росла и воспитывалась будущая многочисленная армия хунвэйбинов, столь охотно включившаяся в массовое избиение "интеллектуалов" и сожжение книг в период "культурной революции".

Свое теоретическое обоснование политика "борьбы с правыми" нашла в речи Мао Цзэ-дуна, произнесенной в конце февраля 1957 года на Верховном государственном совещании. Впоследствии она была опубликована в виде статьи под названием "К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа". Остановимся подробнее на изложенных в ней идеях, поскольку они характерны для всей его политики.

Основной тезис этой статьи сводится к следующему: в китайском обществе существуют противоречия двух типов - это, во-первых, противоречия между новой властью и ее врагами и, во-вторых, противоречия внутри народа. К "врагам народа" Мао относит все те общественные силы и общественные группы, которые сопротивляются социалистической революции, враждебно относятся к социалистическому строительству и подрывают его (См. Мао Цзэ-дун, К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа, "Народный Китай", 1957 г., № 13, стр. 3.). К "народу" он относит все классы, прослойки и общественные группы, которые одобряют и поддерживают дело социалистического строительства и принимают в нем участие.

Противоречия между рабочим классом и национальной буржуазией Мао относит к противоречиям внутри народа. Это мотивируется тем, что национальная буржуазия отличается от империалистов, помещиков и бюрократической буржуазии. Он считает, что в принципе противоречия между рабочим классом и национальной буржуазией являются противоречиями между эксплуатируемыми и эксплуататорами.

"Однако в конкретных условиях нашей страны, если соответствующим образом регулировать антагонистические противоречия между этими двумя классами, они могут превратиться в неантагонистические, могут разрешаться мирным путем".

Для разрешения противоречий внутри народа используются методы убеждения и воспитания, а также административные приказы. Мао Цзэ-дун ссылается при этом на опыт яньаньского периода, в особенности на метод "сплочение - критика - сплочение", который использовался в 1942 году, иными словами, на печально знаменитую кампанию "чжэнфын". "Через несколько лет после этого, во время состоявшегося в 1945 году VII Всекитайского съезда Коммунистической партии Китая, цель сплочения всей партии была действительно достигнута. Благодаря этому Народная революция одержала великую победу".

Итак, "чжэнфын" должен быть взят за образец, но теперь уже не только как метод борьбы внутри КПК, но и как средство разрешения противоречий в рамках всей системы власти, именуемой демократической диктатурой народа. Мао прямо говорит, что этот метод должен быть применен для разрешения внутренних противоречий на всех заводах и фабриках, во всех производственных кооперативах, в учебных заведениях, в учреждениях, общественных организациях, короче говоря, среди всего многомиллионного китайского населения.

Дальше Мао начинает скрытую полемику с некими силами внутри КПК, которые не согласны с такой позицией. Он заявляет, будто многие не решаются открыто признать, что внутри китайского народа все еще существуют противоречия. Сталкиваясь с проявляющимися внутри общества противоречиями, они робеют, проявляют нерешительность, делаются пассивными. Они де не понимают, что в процессе "непрерывного разрешения противоречий" будет неуклонно укрепляться внутреннее единство и сплоченность социалистического общества (Там же, стр. 1-4.).

Кто эти "многие"? Скорее всего речь шла о тех китайских руководителях, которые выступали на VIII съезде за развитие социалистической демократии, а не за нагнетание искусственным путем противоречий внутри КПК и во всей системе власти в Китае.

Мао Цзэ-дун дает высокую оценку методам безжалостного подавления контрреволюции, применявшимся в Китае. Он полагает, что именно это гарантировало страну от контрреволюционных потрясений, подобных тем, которые произошли в Венгрии в 1956 году. Венгерские события, замечает он, вызвали некоторые колебания среди интеллигенции в Китае, но не вызвали никаких беспорядков. Одна из причин состоит в том, что "мы довольно основательно искоренили контрреволюционеров. Наши успехи в области искоренения контрреволюционеров, несомненно, являются одной из важных причин прочности нашего государства".

Мао, как было упомянуто, высоко оценивает курс "пусть расцветают все цветы". Он утверждает, что этот курс был выдвинут на основе изучения конкретной обстановки в Китае и отражает признание того, что в социалистическом обществе все еще существуют различные противоречия. Целью курса является стимулирование быстрого развития экономики и культуры. В науке и искусстве могут соперничать разные школы. Принудительное распространение одной школы, одного жанра силой административной власти принесет вред развитию искусства и науки. "Вопрос о правде и неправде в искусстве и науке должен разрешаться путем свободной дискуссии в кругах деятелей искусства и науки, должен разрешаться путем практики в искусстве и науке. Он не должен разрешаться упрощенческими методами". Дальше идут рассуждения о том, что правильное, хорошее люди поначалу принимают за "ядовитую траву" и только впоследствии они признают, что это "благоухающий цветок". Мао ссылается на судьбу учения Коперника о солнечной системе, на теорию эволюции Дарвина. "Поэтому к вопросу о правде и неправде в науке и искусстве надо подходить осторожно, поощрять свободную дискуссию и не делать скороспелых заключений" (Там же, стр. 19.).

Затем наступает очередь совершенно противоположных рассуждений. Идеологическая борьба рассматривается вовсе не под углом зрения соперничества школ, сопоставления идей, применения метода свободных дискуссий, а как важнейшая часть классовой борьбы со всеми присущими такой борьбе методами подавления. Классовая борьба еще не закончилась, замечает Мао Цзэ-дун, классовая борьба между пролетариатом и буржуазией, между различными политическими силами, классовая борьба в области идеологии сохраняется длительное время, принимает сложный, а иногда и очень ожесточенный характер. Мао пытается выработать рецепты, характеризующие методы такой борьбы. Что касается антисоциалистических взглядов, то их носителей следует "попросту лишать свободы слова". Другие ошибочные взгляды следует критиковать. "Если появляются ядовитые травы, надо бороться с ними" (Там же, стр. 20.). Мао призывает "к длительному сосуществованию и взаимному контролю", разъясняя, что это означает следующее: не только КПК может контролировать демократические партии, но и "демократические партии также могут контролировать коммунистическую партию" (Там же, стр. 22.).

Как видим, само это выступление полно противоречий. С одной стороны, в нем содержится недвусмысленное напоминание о кампаниях яньаньского периода со всеми их жестокостями, содержится принципиальная установка на углубление противоречий внутри народа, с другой стороны - призывы к самой широкой демократии внутри науки и искусства и даже к контролю со стороны демократических партий за Коммунистической партией Китая. Призывы Мао к демократическому контролю за КПК, к свободному изложению мнений представителями науки и искусства, как это показала последующая практика, были рассчитаны - и в этом Мао Цзэ-дун впоследствии признавался неоднократно - на то, чтобы вызвать к жизни "ядовитые травы" и вырвать их с корнем. Это была изощренно коварная политика.

Не лишены двусмысленности и сопоставления Мао значимости для Китая опыта СССР и опыта стран капитализма. "Советский Союз строит социализм уже 40 лет, его опыт является весьма ценным для КПК. Только опираясь на этот опыт, можно превратить Китай в индустриальную державу. Безусловно, мы должны изучать хороший опыт всех стран,- замечает Мао Цзэ-дун, - независимо от того, являются ли они социалистическими или капиталистическими, в этом не может быть сомнения. Однако главное все же заключается в том, чтобы учиться у Советского Союза" (Там же, стр. 26.).

Куда более откровенно и недвусмысленно звучали его высказывания на закрытых совещаниях в КПК. Выступая в Циндао в июле 1957 года перед секретарями партийных комитетов провинций и городов, Мао интерпретировал кампанию против "правых элементов" исключительно как провокационную акцию. Обращают на себя внимание следующие моменты его выступления:

"Буржуазные правые элементы - это реакционеры и контрреволюционеры".

"Буржуазные правые элементы, о которых здесь идет речь, включают в себя и людей, пролезших в коммунистическую партию и в комсомол, но по своему политическому облику ничем не отличающихся от правых элементов, находящихся вне партии и вне комсомола".

"Не следует недооценивать значение критики буржуазных элементов. Это - великая социалистическая революция на политическом и идеологическом фронте".

"Начиная с настоящего времени борьба, возможно, будет продолжаться еще 10-15 лет. Если мы ее будем правильно вести, то доведем до конца за более короткий срок".

"...Мы не должны затевать у себя в партии борьбу не на жизнь, а на смерть. В эпоху Сун (960- 1276 годы.) была установлена стела с заповедью - не казнить кадровых работников налево и направо",- так говорит Мао. Но тут же прорываются противоположные установки:

"Цинь Шихуан (Цинь Шихуан - основатель цинской династии (221-207 гг. до н. э.), при котором в результате многолетних войн были покорены независимые царства, существовавшие на территории Китая в V-III вв. до н. э., и создана первая в истории Китая единая империя с деспотическим режимом власти. В 213 году до н. э. учинил массовую расправу над конфуцианскими учеными, заподозрив их в антиправительственной деятельности: были сожжены все произведения конфуцианской литературы, хранившиеся в частных собраниях; 460 человек из арестованных конфуцианцев были заживо закопаны в землю.) казнил только четыре сотни конфуцианцев и в результате потерпел неудачу: не были уничтожены Чжан Лян и Чэнь Пин (Чжан Лян и Чэнь Пин - государственные деятели Китая (III в. до н. э.).) и ханьский император Гао-цзун (Гао-цзун - храмовое имя Лю Бана, основателя династии Хань, оказавшегося победителем во внутренних войнах (конец III в. до н. э.).) использовал их. Это и является примером не доведенного до конца подавления контрреволюции".

Легко заметить, насколько расходятся эти высказывания по поводу "правых" с теми, которые цитировались выше. В закрытом выступлении мы не находим ни слова о демагогическом лозунге "пусть расцветают все цветы", о желательности критики со стороны других партий в адрес КПК, о методе убеждения и перевоспитания "правых элементов". Напротив, здесь все выдержано в жестких тонах, все построено на угрозах, на требовании суровых санкций. Подавить до конца тех, кого называют контрреволюционерами (казнить не всех, но значит многих!), - вот каким языком заговорил Мао перед партийным активом, разъясняя "либеральный" курс "ста цветов"!

Больше того, в этом выступлении, как мы видим, уже содержатся наметки будущей "культурной революции". Уже в 1957 году Мао ищет контрреволюционеров в среде коммунистов и комсомольцев и думает о том, не надо ли начать в самой партии "борьбу не на жизнь, а на смерть". А ведь речь как будто шла лишь о борьбе с контрреволюционными элементами, находившимися вне партии. Вот еще одно наглядное подтверждение той мысли, что кампания против "правых" имела в виду внутрипартийные дела и была прямым ответом на линию VIII съезда КПК.

Здесь же говорится о том, что подобные кампании будут проводиться многократно (это явное предупреждение партийным кадрам), и прокламируется идея "великой социалистической революции на политическом и идеологическом фронте". Ну и, конечно же, уже здесь возникает любимый образ Цинь Шихуана, который впоследствии на многие годы получил большое место в официальной китайской пропаганде.

Комплекс "анти-Мао", который возник в 1957 году, впоследствии, как мы увидим, стал занимать все большее место в сознании Председателя КПК как внутренний мотив его политики, направленной на пересмотр линии VIII съезда партии. Любой ценой гарантировать партию и страну от возможной критики идеологии маоизма даже в далеком будущем - это становится навязчивой идеей Мао. Себя он все более отождествляет с самой революцией в Китае - другие руководители могут считаться революционерами лишь тогда, когда поклоняются ему. Выступать против "идей Мао", против режима его личной власти - значит выступать против самой революции, значит защищать "советский ревизионизм", значит "идти по капиталистическому пути". Этот комплекс стоит, так сказать, за кадром новой линии, которая нашла свое выражение в политике "большого скачка" и "народных коммун".

Пересмотр внутренней политики, естественно, переплелся с пересмотром отношения к СССР и советскому опыту, в котором наиболее разумные деятели КПК черпали поддержку для обоснования реалистического курса строительства социализма в Китае. Закрытые совещания в КПК в 1957-1958 годах проходят в сущности под лозунгом критики КПСС и Советского Союза. Это мотивируется как "ошибками" КПСС, так и тем, что Китаю необходимо выработать свою собственную политику индустриализации и социалистического строительства, не только более пригодную для Китая, но и представляющую собой новую ступень в развитии марксистской теории вообще.

В ноябре 1957 года Мао приехал в Москву на Совещание представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран. Его поведение в этот второй - и последний - приезд в СССР резко отличалось от того, как он вел себя во время первого визита. Он выступал на Совещании в манере этакого учителя, который наставляет других, обучая правильному пониманию и теории, и политики. Он говорил о значении диалектики, и особенно об анализе противоположностей в социалистическом обществе; он говорил об американском империализме как о "бумажном тигре", которого не надо бояться; он говорил о 100-процентных и 10-процентных марксистах, которые должны научиться ладить между собой, и о других предметах. Присутствовавшим было дано понять, что все это - истины последней инстанции, которые должны быть приняты к руководству всеми другими партиями.

"Я считаю, что следует вывести диалектический метод из ограниченных рамок философии и распространить его среди широких народных масс. Предлагаю обсудить этот вопрос на заседаниях политбюро и пленумах ЦК партий всех стран, а также на заседаниях местных партийных комитетов всех ступеней", - сказал Мао.

И далее: "Может быть, вам надоело, что я на этом совещании излагаю такого рода вопросы. Я ведь любитель поговорить (!) на отвлеченные темы, да и говорю я уж очень долго, поэтому заканчиваю".

Подобные сентенции вызывали лишь недоумение у представителей компартий социалистических стран, а также настороженность в отношении дальнейшей политики китайского руководства.

Выступая на Совещании представителей компартий социалистических стран, Мао еще отмечал большое международное значение социалистического лагеря и ведущую роль в нем Советского Союза. Совсем иначе звучала эта тема на закрытых совещаниях в самом Китае в тот же самый период.

В секретной директиве съезду Всекитайской ассоциации промышленников и торговцев (8 декабря 1956 г.) Мао пишет: "Развалится ли социалистический лагерь? Я думаю, даже если он развалился бы, в этом не было бы ничего страшного, ничего неслыханного".

"Сейчас еще находятся отдельные люди, которые... говорят, что можно занять позицию середины, стать между Советским Союзом и Америкой и тем самым взять на себя функцию моста. Этот метод означает: брать деньги у обеих сторон, брать здесь что-нибудь и там что-нибудь.

Разве хорошо так поступать? Я думаю, что занять позицию середины - никудышный метод, и он не принес бы стране никакой выгоды. Дело в том, что на одной стороне оказывается могущественный империализм. Китай долгое время подвергался эксплуатации со стороны империализма. Если бы мы стали между Советским Союзом и Америкой, это выглядело бы прекрасно. Мы были бы независимы, но на самом деле это не было бы независимостью.

На США полагаться нельзя, американец подкинет кое-что, но опять же не очень много - можно подумать, что империализм способен накормить нас досыта. Он не станет никого кормить досыта"

(Цит. по "Der Spiegel", 7. Okt., 1974.).

Итак, развал социалистического лагеря - не страшное дело. Но пока Китаю выгодно в нем оставаться: американский империализм ненадежен и платит не так уж много за выход из социалистического лагеря...

А что если впоследствии конфронтация с СССР станет выгодной для Китая? Ответ напрашивается сам собой, и он был дан, как мы увидим, всего лишь через несколько лет.

Впрочем, Мао задумывается не только о целесообразности для Китая занять позицию "моста" между СССР и США. Жажда величия и национального превосходства привела его к наивной мечте в короткий срок превзойти в экономическом и военном отношении обе эти страны, а значит и все страны мира.

"Не должно случиться так, что спустя несколько десятилетий мы все еще не станем первой державой мира. Сейчас Америка имеет всего немногим больше десятка водородных бомб, 100 млн. т стали. Я не считаю это чем- то особенным. Китай должен превзойти Америку i:a несколько сот миллионов тонн стали", - говорил Мао Цзэ-дун на совещании по вопросу об интеллигенции, созванном ЦК КПК 20 января 1956 г.

Эта идея - обеспечить ведущее положение Китая во всем мире - впоследствии заняла главное место в идеологии Мао. Борясь за эту цель, нужно преодолеть "сравнительно медленные темпы" экономического развития Советского Союза, его "односторонность и ошибки", выработать свои, более эффективные методы индустриализации, а заодно и ускоренного перехода к коммунизму.

Естественно, Мао особенно интересует вопрос о методах и темпах индустриализации. Выступая в том же 1956 году по вопросу "Десяти важнейших взаимоотношений" (впоследствии этот документ рекламировался как начало выработки КПК своей самостоятельной экономической и социальной политики), Мао говорит о наличии двух методов индустриализации: один метод - развитие тяжелой промышленности в ущерб развитию легкой промышленности и сельского хозяйства; второй метод - развитие тяжелой промышленности путем стимулирования развития легкой промышленности и сельского хозяйства. Первый метод, как он недвусмысленно дает понять, был осуществлен в СССР. В Китае, по его мнению, должен быть принят второй метод. А раз так, то нужно критически отнестись ко всему опыту Советского Союза.

"Мы выдвинули лозунг учиться у других стран, - отмечает Мао Цзэ-дун. - Мы хотим учиться положительному у всех стран мира, у всех народов. Однако некоторые не анализируют какое бы то ни было явление. Они целиком полагаются на "ветер". Сегодня дует ветер с севера, и они - "сторонники северного ветра". А завтра подует западный ветер, и они становятся "сторонниками западного ветра". А там, смотришь, опять подул северный ветер, и опять они стали "сторонниками северного ветра"" (На политическом языке Пекина под выражением "северный ветер" подразумевается Советский Союз, под выражением "западный ветер"- США и Западная Европа.).

Выдвигая тезис об одновременном развитии тяжелой, легкой промышленности и сельского хозяйства, Мао обходит суть проблемы. Страна, которая стоит перед необходимостью в короткие исторические сроки преодолеть многовековую отсталость, не может идти тем путем, которым шли капиталистические страны в классический период своего развития. Следуя их путем, она по-прежнему отставала бы от развитых стран. Больше того, не исключено, что это отставание прогрессировало бы. Реальная проблема такова: либо ускоренными темпами развить тяжелую промышленность, с тем чтобы впоследствии подтянуть другие отрасли народного хозяйства, либо ориентироваться на медленное эволюционное развитие всего хозяйства, рассчитанное на многие десятилетия, а возможно, и столетия.

Вот этой-то проблемы Мао Цзэ-дун явно не понимает, пытаясь совместить несовместимое. Он мечтает в короткие сроки догнать и перегнать все промышленно развитые страны и одновременно гармонично развивать все отрасли хозяйства. Как этого добиться? Неизвестно. Отсюда не только постоянные разочарования маоистов в практических результатах экономической деятельности, но и не менее постоянные метания из крайности в крайность.

В тот же период Мао Цзэ-дун предпринимает одну из первых попыток поставить под сомнение ценность опыта социалистического строительства СССР для Китая. Мы имеем в виду его беседу с деятелями музыки (август 1956 г.). Правда, здесь Мао еще отмечает, что "руководящее положение Советского Союза в социалистическом лагере является оправданным", что "Советский Союз обладает также немалым передовым опытом". "Лозунг "учиться у Советского Союза" должен выдвигаться, только ничего нельзя насаждать силой, слепо и догматически. Равным образом можно учиться хорошему и у буржуазных стран, так как любому государству присущи как достоинства, так и недостатки. Для нас же главное - перенять достоинства других".

Итак, Мао Цзэ-дун все еще продолжает считать советский опыт позитивным примером для Китая. Но он делает существенные оговорки в отношении "негативных сторон" советского опыта и предлагает "равным образом" учиться у буржуазных стран (позже он придет к мысли, что вообще не нужно ни у кого учиться, надо учить других).

Большое место в высказываниях Мао Цзэ-дуна еще в середине 50-х годов занимала проблема опережения Китаем сроков индустриализации и социалистического строительства в СССР. Анализ его работ показывает, как постепенно в его сознании созревала идея "большого скачка" и "народных коммун".

Выступая в октябре 1955 года на 6-м расширенном пленуме ЦК КПК, Мао говорил, что международная обстановка благоприятствует Китаю в выполнении генеральной задачи переходного периода, что лет через 12 Китай сможет в основном построить социализм, а примерно за 50-70 лет, то есть приблизительно за 10 - 15 пятилеток, сможет догнать и перегнать Америку. Нет нужды доказывать, что эти цифры были целиком взяты с потолка и ни в какой мере не основаны на научных расчетах. Этот прогноз - пожелание, не более того. Но скоро оказалось, что и этот прогноз слишком пессимистичен для Мао.

Несколько месяцев спустя в выступлении "О борьбе против правого уклона и консерватизма" (декабрь 1955 г.) Мао Цзэ-дун специально останавливается на сравнительном анализе развития Китая и Советского Союза. Он говорит, что Китай имеет возможность значительно опередить СССР в отношении сроков экономического и социалистического строительства. В пользу этого он приводит три довода: более чем 20-летний опыт революционных войн, чрезвычайно богатый опыт; помощь Советского Союза и других стран народной демократии; многочисленное население, его усердие и трудолюбие; очень хорошее географическое положение страны. На этом основании он выдвинул положение о том, что можно осуществить строительство социализма, не оглядываясь все время на Советский Союз.

В 1957 году под влиянием исторического события - запуска Советским Союзом первого спутника Земли - Мао Цзэ-дун снова стал склоняться к мысли об эффективности советского опыта экономического и социального строительства. Выступая на 3-м пленуме ЦК КПК 8-го созыва (октябрь 1957 г.), он говорил: "Раньше в Китае кое-кто... утверждал, что опыт Советского Союза для нас неприемлем. Америка тоже игнорировала этот опыт. Но Советский Союз запустил эту штуку, и она вращается вокруг Земли вот уже пять дней..." Эта "штука" произвела впечатление даже на скептически настроенного Мао.

Однако свободно рассуждая в этой связи о возможности полетов "на Луну", "на Венеру и на Марс тоже", Мао Цзэ-дун тут же снова ставит вопрос об опережении СССР по темпам развития. Он спрашивает, можно ли развиваться быстрее и лучше, чем Советский Союз? И отвечает, что за три пятилетки или за несколько больший период Китай добьется выпуска 20 млн. т стали. Одним из способов решения этой задачи он считал создание малых сталелитейных предприятий, что впоследствии сыграло такую пагубную роль в экономической жизни страны.

1956 год проходит под знаком дальнейшего критического пересмотра значения опыта СССР для Китая. И на этот раз (как было уже в середине 30-х годов) кампания ведется под видом борьбы с "догматизмом". Таким путем Мао обосновывает ориентацию на ускоренный, скачкообразный путь развития Китая.

"Советскому Союзу потребовалось 40 лет, - замечает он, - чтобы производить не такое уж значительное количество продовольствия и других товаров. Конечно, хорошо, если наши 8-10 лет будут равнозначны их 40 годам. Так оно и должно быть, ибо у нас большое население и совсем другие политические условия,- у нас больше жизни и бодрости, больше ленинизма (!)". Мао отмечает даже, что "линия строительства социализма еще разрабатывается, но уже намечены основные ее положения".

Было бы прекрасно, если бы в основе этой линии при всех ее издержках лежало стремление выработать основанную на точном знании, на трезвом расчете эффективную программу индустриализации Китая, если бы Китай сумел учесть не только огромный положительный опыт КПСС, но и опыт преодоления трудностей, которые не могли не возникать перед партией, первой прокладывавшей путь строительства нового общества. Но ведь в основе поисков Мао лежали совсем иные мотивы.

Выступая на совещании в Учане (4 ноября 1958 г.), Мао Цзэ-дун говорил: "Сколько нужно времени для вступления всего Китая в коммунизм? Сейчас этого никто не знает, это трудно предсказать. 10 лет? 15 лет? 20 лет? 30 лет?.. Если даже через 10 лет, к 1968 году, мы будем готовы вступить в коммунизм, мы этого делать не будем. Подождем самое меньшее 2-3 года после вступления Советского Союза в коммунизм, а затем вступим сами, чтобы не поставить в неудобное положение партию Ленина и страну Октября. Ведь можно не вступать уже и тогда, когда условия для вступления в коммунизм по сути дела уже готовы".

Сейчас у нас не 1968, а 1975 год. И прогнозы Мао вряд ли нуждаются в комментариях. Но даже эти сроки были слишком большими для его "революционного нетерпения". Уже через год-два после названного выступления Мао отказался "ждать вступления" Советского Союза в коммунизм и стал форсировать переход к "коммунизму" одного Китая.

Так определилась программная цель, отражавшая комплекс национального превосходства (как иначе назвать это наивное мессианство?). Определилась и негативная часть программы - отвергнуть опыт СССР, который якобы "топчется на месте". Дело было за малым: выработать позитивную часть программы. Ее место заняла политика "большого скачка" и "народных коммун" - одного из наиболее трагических экспериментов не только в истории Китая, но и всего человечества.