Праздник лодок-драконов

Лодочные гонки

Весна прошла, началось лето, и изнуряющая жара сменяется ливневыми дождями. Белый слой плесени покрывает туфли, которые вы поставили в угол только вчера; серые пятна сырости пачкают стены; роскошная зелень покрывает сад за ночь. Жизнь в многолюдных городах с их узкими улицами становится почти невыносимой. Ночью нет освежающего сна, потому что температура остается неизменной и холодный, легкий ветерок не продувает комнату. Люди избегают движений и работают как можно меньше; они дремлют в дневную жару и делают только самое нужное и неизбежное, и то лишь рано утром или поздно вечером. Некоторые стараются убежать в горы либо на озера.

Не только физическое воздействие жары и сырости тяжело давит на людей; нечто непреодолимое и неописуемое угнетает сердце каждого. Что это - чувство беспомощности перед силами природы, чувство того, что вас обступают, окружают неведомые враги, скрывшиеся в густых тенях неуемно живучей растительности? Или это сознание того, что этот буйный рост неизбежно кладет начало разрушению, которое принесут осень и зима? В китайской философии с ее вечным дуализмом инь, женской силы, и ян, мужской силы, которые, как бы они ни были соединены, находятся в постоянной борьбе между собой, прежде всегда подчеркивалась та мысль, что слишком большая сила, избыточно крепкая мощь, таит в себе корни увядания и перемены. Темнота скрывается за ярчайшим светом и смерть - за клокочущей жизнью.

Именно мысли о смерти и о темноте омрачают этот период года, пятую луну по китайскому календарю, соответствующую нашему концу июня - началу июля, времени летнего солнцестояния и самого длинного дня года.

Можно думать, что в этот день, двадцать первый день июня, будет праздник, как он был в Европе прошлого, когда большие костры освещали ночь и парни и девушки, взявшись за руки, перепрыгивали через пламя и так очищались от дурных воздействий природы; когда горящие колеса скатывались с гор, символизируя вращающееся солнце, чья мощь с этого дня неизбежно пойдет на убыль.

В Китае действительно есть праздник в этот день, но рядовые граждане едва ли даже знают о нем. В прежние времена в этот день было запрещено в отличие от европейского обычая зажигать какие бы то ни было большие костры или железоплавильные печи. Это было совершенно логично для каждого китайца: как можно пытаться усилить и так слишком великую мощь огня, жары? По той же самой причине не разрешалось зажигать костер в период засухи. В день солнцестояния представителями правительства производилось официальное жертвоприношение. Но это не касалось обыкновенного гражданина. Он не принимал участия в жертвоприношении и не считал этот день праздничным.

Его днем был "пятый пятой", пятый день пятой луны, второй из трех больших "счастливых праздников", или "праздников живущих". Но в отличие от первого из них, праздника Нового года, где каждая деталь проникнута идеей нового начала, новой, неиспорченной жизни, здесь элемент страха и ужаса скрыт в любой церемонии, даже самой веселой и красочной. Человек защищается от опасных врагов, всесокрушающих темных сил. Он знает, что эти враги найдут свои жертвы. Поэтому ему остается только отвести их атаки от себя, направив их на что-то другое, выбрать из своей среды козла отпущения.

Вероятно, следует добавить, что этот праздник двойной пятерки - южный праздник: его корни - в Южном Китае, и здесь его больше всего празднуют, тогда как в Северном Китае этот день отмечается лишь несколькими церемониями.

Когда наступает этот великий день, в прибрежных провинциях Центрального и Южного Китая толпы людей нанимают лодки или отправляются к берегам ближайших рек и озер, надев свои лучшие, праздничные костюмы. Народные песни или мелодии из знаменитых опер, которые поют или играют на китайской флейте, носятся над подернутой туманом гладью романтического Западного озера в Ханчжоу или над устьем Западной реки в Кантоне. Едва ощутимый, легкий ветерок все же обеспечивает лодке постоянное движение. Она плывет без цели или направления, в то время как празднующие закусывают, беседуют или восторгаются лодкой соседа либо новым платьем его дочери.

В толпах на берегу, пожалуй, еще веселее. Люди расхаживают от одного навеса из соломенных матов к другому или сидят под бамбуковым тентом и пьют чай. Они ждут. В воздухе ощущается напряжение, подобное тому, которое испытывает спортсмен перед началом больших соревнований.

И вот начинается парад лодок-драконов. Эти лодки отличаются от обычных; они велики - до ста футов в длину - и так узки, что двое членов команды едва усаживаются рядом. Корпус лодки имеет форму дракона, а высокий ее нос сделан в виде жадно распахнутого рта зверя с его опасными клыками; бока пестро раскрашены и позолочены, причем преобладает красный цвет, так как это - цвет числа пять, мужского числа, символа жары, лета и огня. Команда состоит не только из гребцов, но и из других людей, размахивающих флагами, играющих на цимбалах или бьющих в гонг. И поэтому парад лодок-драконов сопровождается оглушительным шумом, волнующим как команды лодок, так и зрителей.

Команды лодок представлены различными гильдиями или клубами либо членами любых двух команд из одной деревни с наследственной или традиционной враждой друг к другу, какая бывает между командами Оксфорда и Кембриджа на гонках по Темзе. Как сильно возрастает престиж команды, выигравшей соревнование в этот день! И какое это волнующее эстетическое зрелище - стройные, блестящие лодки, проносящиеся по воде, как стрела! Движения команды в высшей степени согласованны и ритмичны; одна-единственная ошибка любого из гребцов опрокинет лодку, и это будет не только означать, что она проиграла состязание, но может фатально отразиться на команде.

Вечером, после гонок, происходит другое важнейшее событие праздника, когда по реке идет парад лодок, украшенных разноцветными фонарями. Они медленно проходят мимо толп, появляясь на тихой, тепловатой, темной воде, как феи, и снова исчезая в фосфоресцирующих отблесках летней ночи.

И тем не менее вся красота, которой мы еще не так: давно могли любоваться, - лишь бледный пережиток несравненно более пышных зрелищ и церемоний, которые происходили каких-нибудь сто лет назад. Тогда команды лодок часто состояли из пятидесяти человек и более. Капитан каждой команды был одет в белую парадную форму и держал в правой руке большой белый флаг, взмахами которого он управлял движениями гребцов. Левый рукав его халата был намного длиннее правого и почти касался земли, и взмахи флага сопровождались ритмичными движениями этим рукавом, создавая впечатление размеренного, церемониального танца. В других районах капитаны одевались, как генералы в китайском театре, причем появлялись с настоящим оружием, а не с деревянными мечами, как обыкновенно бывает.

Отчего правительство неоднократно издавало приказы, направленные против этого праздника? От общеизвестного ли презрения китайцев к спорту и всему тому, что связано с физической активностью? Или оттого, что иногда эти "генералы" вели себя, как настоящие генералы, убивая невинную жертву и прикрепляя ее голову к носу корабля? По общему признанию, это случалось, но не могло быть единственной причиной запрета. Гонки были опасны. Лодки могли перевернуться, а ведь не каждый китаец - хороший пловец; когда происходил несчастный случай, почему-то никто не спешил спасать погибающих.

Но существует и гораздо более глубокая причина: когда читаешь сообщения о лодочных гонках, то возникает ощущение, что несчастные случаи не всегда были случайными, а скорее представляли собой нечто такое, что было заранее рассчитано: по крайней мере одна из лодок должна была перевернуться и по крайней мере один человек должен был погибнуть. Это был своего рода суд - некий бог ждал жертвы и выбирал ее из числа гребцов. Вот поэтому никто и не приходил на выручку этой команде: не следует препятствовать исполнению воли бога. Пусть он сам выберет себе жертву. В пробивном случае он может взамен забрать спасителя.

Если вы спросите, что сам народ говорит об этом празднике и его происхождении, то вам поведают трогательно красивую историю.

III век до н. э. был периодом так называемых Воюющих царств, эпохой нескончаемой борьбы между крупными феодальными правителями за гегемонию. Уже исчезло большинство феодальных княжеств; оставалось только семь, и княжество Чу на юге, на территории современных провинций Хубэй и Хунань, было одним из сильнейших. Это было отчасти варварское княжество, и "истинные" китайцы презирали его. Но у него был изысканный, роскошный двор, центр политической жизни и утонченной культуры. Цюй Юань, принадлежавший с одной из самых аристократических туземных семей, был министром и советником князя Чу. Он одновременно был и придворным поэтом, пользовавшимся большой известностью. Будучи глубоко озабочен судьбой страны, он старался воздействовать на князя, с тем чтобы тот делала все от него зависящее для родины. Его советы были отклонены, и он был вынужден оставить столицу. Он ушел и, не зная покоя, странствовал всюду в глубоком отчаянии и все растущем унынии. Так он пришел реке. Он увидел бесконечный поток воды, несущийся Янцзы, к океану. Здесь он написал одно из самых лучших своих стихотворений, итог своей жизни и деятельности, идеалов и достижений, прощальное слово, обращенное к миру, к своей стране и к своему князю. Затем бросился в воду. На его родине люди из сочувствия к нему бросили рис в реку - жертву покойнику, потому что душа, не получающая приношений, стала бы страдать от мук голода. Но душа Цюй Юаня появилась перед группой рыбаков и рассказала им, что он все еще голодает, так как огромный дракон отнял у него рис, который они тогда принесли ему в жертву. Им надо завернуть рис в маленькие кусочки шелка и связать свертки шелковыми нитями пяти различных цветов. Они так и сделали, тем и успокоили душу верного министра Чу. И теперь еще пекут рисовые лепешки, которые завертываются не в шелк, а в листья. Все любят эти рисовые лепешки, а жертвоприношение Цюй Юаню теперь уже забыто. Но лодки рыбаков по-прежнему отчаливают для жертвоприношения. Таково происхождение праздника лодок-драконов.

Цюй Юань, несомненно, является исторической фигурой, а стихотворение, которое он написал, по общему мнению, как раз перед самоубийством, одна из "Чуских строф", принадлежит к числу прекраснейших произведений китайской классической поэзии. Все это - правда, а остальное легенда.

Фольклорист не отмахнется от легенды; он начинает проявлять интерес там, где останавливается историк. Нам хорошо известно, что семья Цюй Юаня жила в провинции Хунань. И мы знаем, что в период существования в этой провинции княжества Чу китайцев там было совсем немного, а основное население составляли туземцы, принадлежавшие к различным культурным группам. Яо жили на сопках и возделывали склоны с помощью своей примитивной техники подсечного земледелия. Но тай предпочитали долины и равнины вблизи рек и озер, где и размещали свои прямоугольные рисовые поля, которые обводнялись при помощи сложной системы каналов. Более чем вероятно, что семья Цюй Юаня первоначально принадлежала к одной из этих туземных этнических групп, прежде чем она приняла китайские образ жизни и культуру. Нам известно, что стиль "Чуских строф" типичен для фольклора туземных этнических групп; он применялся в жертвенных текстах, которые распевались под аккомпанемент барабанов во время праздников. Некоторые из этих "элегий", очевидно, представляют собой образцы или подражания жертвенным или обрядовым песням.

У тай были свои весенний и летний праздники, связанные с ходом произрастания риса. Рис для них означал жизнь и смерть, и поэтому первой их заботой было обеспечить его рост и качество. Идея плодородия составляла центр их примитивного миропонимания, и плодородие для них было жизнью - жизнью в растениях, животных и человеке. Для того чтобы добиться плодородия полей, необходимо было дать им силу и энергию. Поскольку человек был самым сильным созданием во вселенной, постольку человеческая жертва была самой лучшей из возможных. Мы знаем, что племена тай в Южном Китае приносили в жертву людей в то время, когда уже не было слышно о таком обычае ни в какой другой части Китая. Способ добывания жертвы всегда был один и тот же: охота за черепами. (Правда, в древнем Китае, за тысячу лет до эпохи, о которой мы здесь говорим, были распространены человеческие жертвоприношения. И, насколько нам известно, эти жертвоприношения были совсем другого характера и никогда не принимали форму охоты за черепами.) Самой удобной жертвой был чужестранец, потому что в этом случае устранялась возможность кровной мести со стороны его родственников или его племени. Таким образом, в течение некоторого времени китайские поселенцы являлись желанными жертвами в Южном Китае. Кроме того, поскольку человек с бородой казался представителям племени тай более сильным, постольку китайские ученые, которые всегда с гордостью носили бороду, оказывались большой опасности. В литературе есть много свидетельств о таких несчастных ученых, во время своих путешествий по сопкам и горам юга схваченных туземцами из засады и уведенных в их деревни. Здесь в течение некоторого времени, до дня праздника, с ними обращались вполне прилично: не только хорошо кормили, но снабжали девушками, чтобы их физическая сила и способность давать потомство не пострадали. Любовные отношения между незадачливым ученым и туземной девушкой были нередки; иногда любящие убегали и продолжали жить вместе в Китае. Но пленники в большинстве случаев приносились в жертву. Куски тела раздавались жителям, которые приносили свои доли на поля там предавали их земле, таким образом гарантируя себе плодородие земли. Тот, кому доставалась голова с бородой, был самым счастливым человеком и выставлял на своем поле этот трофей на палке.

Фатализм этой церемонии избавлял участников от всякого чувства вины: жертва была им ниспослана божеством; она была избрана на суде божьем, а туземцы просто исполняли его приговор. Эта идея суда божьего распространена среди тайских и родственных им племен. Она является центральной идеей их правосудия: обвиняемый может доказать свою невиновность или вину, опустив руку в горящее масло или бросившись на землю впереди идущего слона, - если слон его покалечит, он заслуживает наказания.

Когда охота за черепами окончательно прекратилась, широко распространилась другая форма судилища - искусственный бой между двумя группами. Есть сведения о таких битвах между жителями двух деревень, когда обе группы бросали камнями друг в друга до тех пор, пока не попадали в кого-нибудь и не убивали его. Бывают другие обряды, исполняемые на берегу реки. Две группы людей выстраиваются по обе стороны, поют и танцуют. Потом они пытаются перейти реку вброд. Состязание часто оканчивается гибелью одного или нескольких участников, тогда как другие празднуют победу, а вся церемония завершается оргией в прилегающих рощах. Полагают, что это была первоначальная форма праздника лодок-драконов, причем лодки были добавлены позднее в прибрежных районах Центрального и Южного Китая взамен первоначального обычая перехода через реку вброд.

Гибель Цюй Юаня в реке Юань, говорит легенда, была добровольной, но это было и своего рода жертвоприношение реке. Это становится совершенно очевидным из дальнейшего исследования. Из Центрального Китая сообщают об интересной аналогии этой легенде. Как нам известно, жертвоприношения большим рекам были очень распространены в тех районах - не только в период наводнения, когда измученное население не знало иного способа ослабить мощь и ярость воды, кроме принесения жертвы, обычно ребенка, которого бросали в брешь в стене, защищающей речные берега, но и в качестве ежегодного обряда. Интересно, что китайская литература не упоминает об этом как о постоянном обычае, но говорит о нем только в связи с рассказом о правителе, который, как передают, упразднил этот жестокий обряд. Текст, которым мы располагаем, был написан в дохристианские времена, а происходило это все предположительно за несколько сот лет до того, как он был написан. Но в современном фольклоре сохраняется тот же мотив, только теперь в буддийских выражениях. Рассказ, содержащийся в древнем тексте, повествует о том, что в одном краю колдуны каждый год выдавали молодую, красивую девушку за бога реки. Эту девушку, одетую в лучшее свадебное платье, сперва торжественно передавали богу реки, а затем сажали на плот, связанный из легкого материала и травы. Она плыла вниз по реке, пока плот со своей жертвой не тонул в стремнинах, оставаясь все еще в виду жрецов и народа. Как-то прибыл в эту местность вновь назначенный правитель, который, не одобрив этого обычая, нашел хорошее средство раз и навсегда положить конец жестокому зрелищу. Он послал самих колдунов в воду сообщить богу реки о приближении его "невесты". Так как эти люди, естественно, не вернулись, то правитель убедил население в ненадобности принесения девушки в жертву.

В современной, буддийской интерпретации эта сказка, связанная с праздником середины лета, выглядит так.

"В некотором месте, не помню где, был пруд с лотосами. Каждый год в июне и июле цветы раскрывались, большие, как голова человека. Происходило нечто удивительное: эти цветы вырастали из воды в течение ночи и исчезали рано утром. Никто не мог объяснить этого. Более того, когда на цветок помещали какой-нибудь предмет, он также исчезал в воде.

И вот случился монах, который знал это явление, а также его скрытую причину. Он сказал жителям деревни: "Этот цветок лотоса связан с Западным раем; он - лотосовое седалище, точно такое же, как то, на котором восседали будды прошлого, настоящего и будущего. Если человек высоких добродетелей сядет на этот цветок, то он придет в Западный рай Будды". Через несколько дней мужчины и женщины в городе услышали это сообщение, и многие люди, которым было по шестьдесят лет, стали приходить. Они садились на цветы и уносились в Западный рай.

Это продолжалось около двух лет. Многие-многие старые мужчины и женщины за это время достигли Западного рая с помощью цветов лотоса. Однажды мать местного чиновника праздновала день своего шестидесятилетия. Она тоже слышала об этой истории и вознамерилась попасть в Западный рай. Она сказала своему сыну: "Мой дорогой сын, я такая же, как и все другие женщины. Все они восходят в рай. Теперь мне тоже шестьдесят, и я не хочу больше ждать. Я решила уйти завтра. Надеюсь, ты честно проживешь жизнь и подготовишь себя к жизни в ином мире. Я смогу видеть тебя из рая, и пусть это будет утешением для тебя".

Чиновник слушал эти слова как громом пораженный. Служанка матери рассказала ему всю историю о пруде с лотосами. Но, выслушав ее, он сказал: "Дорогая мама, как ты можешь верить в эту сказку? Постарайся забыть о ней. Я хочу, чтобы ты была здесь, в этом мире, еще несколько лет, и не позволю тебе уходить". Но его мать совсем рассердилась и сказала: "Ты как будто окружной чиновник, но ты даже не знаешь, как обращаться со своей собственной матерью. Каждый сын, каждая дочь и каждая супруга рады узнать средство, с помощью которого их родители смогли бы попасть в Западный рай, а ты хочешь помешать мне. Неужели ты не любишь свою мать?"

На это сын мог ответить лишь: "Прости меня, мама, прости! Сейчас я принесу тебе необходимые припасы и подготовлю все, что тебе нужно для путешествия в рай". Но прежде чем он закончил фразу, Она прервала его: "Мне ничего не нужно! В Западном рае я буду в стране Будды, и там не нужно ни есть, ни пить. Единственное, что мне может понадобиться, - это трость и немного фимиама. Еще прикажи приготовить переносное кресло, чтобы я могла отправиться завтра рано утром, до восхода солнца!" Чиновник пообещал все сделать, а затем ушел в свое учреждение.

Он задумался обо всем, что случилось; он думал и думал до тех пор, пока у него не созрел план. Он велел своим слугам и служащим пойти и собрать столько мешков извести, сколько возможно, и приказал перевезти их на берег пруда. За ночь в пруд пришли два корабля, дополна нагруженных известью. Вот раскрылся один большой цветок лотоса, поднявшись на несколько футов над уровнем воды. Тогда чиновник приказал своим слугам сыпать известь на цветок мешок за мешком. И цветок раскрывался и закрывался, проглатывая один за другим все мешки, пока вся известь не попала в Западный рай.

На следующее утро чиновник со своими сыновьями и женами и многими другими провожал свою мать к пруду, откуда она собиралась отправиться в рай. Но когда они прибыли к месту, где был пруд с лотосами, к ним подошло множество людей, говоря: "Пруд с лотосами превратился в большую реку - огромную змею". Слуги чиновника стали разрубать реку-змею. Они разрубали ее три дня и три ночи и нашли в теле змеи три бушеля пуговиц - пуговиц с одежды тех старых мужчин и женщин, которые мечтали попасть в рай. Известь все еще дымилась и горела в желудке животного. Так люди узнали, что цветок лотоса был не что иное, как язык громадной змеи..."

Шестьдесят лет составляют великий цикл китайской хронологии, и жизнь должна согласовываться с этим циклом; человек не должен жить больше одного цикла. Река или пруд должны получить свои жертвы в летнее время, во время великого праздника. Примитивный мотив любви и смерти, присутствующий в более древнем варианте сказки, исчез и уступил место вере в рай Будды. Внешний облик змееобразного бога реки не изменился, но этот бог получает свои жертвы с помощью божье-то суда в безличной форме, типичной для всех вариантов праздника середины лета.

То, что сказка о Цюй Юане, несчастливом поэте и государственном деятеле, является лишь одной из попыток рационалистического объяснения освященного веками обычая человеческих жертвоприношений, можно понять не только из этой волшебной сказки, но и из многих других источников, в которых рассказывается о религиозных верованиях того же самого характера. Существует легенда о Цзинь-хуа фу-жэнь, богине, почитаемой в районе Кантона. Она сначала была девушкой, утонувшей во время весеннего праздника на реке, и стала богиней с местным культом, когда люди обнаружили, что от ее тела исходит удивительное благоухание и что она красивее, чем при жизни. С тех пор она стала покровительницей праздника пятого дня пятой луны. В районе к югу от Шанхая она - девушка, которая покончила с собой после того, как ее отец утонул во время церемоний весеннего праздника. Сверхъестественность ее личности была признана людьми, когда ее труп поплыл против течения и был найден много дней спустя без признаков разложения.

Иной мотив праздника на реке в Юго-Западном Китае. Здесь люди ныряют в пруд и стараются найти какой-нибудь предмет на дне. Кто найдет камень, у того будет сын; если же находкой окажется осколок глиняного сосуда, то родится дочь. Как и во всех других сказках, идея плодородия здесь выражена совершенно очевидно. Любовь, оргии, обрядовое соитие и смерть соединены у южнокитайских жителей и их потомков воедино, так же как и во многих других частях мира.

Другой обычай, который относится к этому празднику и в какой-то мере является заменой церемонии общественного плодородия, устраивавшейся на воде, представляет собой церемониальную ванну, которую принимают в этот праздничный день во многих частях Южного Китая. Отношение различных этнических групп к этой ванне очень интересно и поучительно. На Дальнем Востоке мы находим все возможные вариации этой темы - от распространенных на западной окраине Китая среди тибетцев, которые питают отвращение к воде и не прикасаются к ней, до форм, существующих у фанатиков воды - племен яо, которые, как и их дальние родственники японцы, увлекаются купанием и плаванием. Надо признать, что китайцы вообще не слишком любят воду и для них, как и для тайских племен, вода представляет собой магическую силу. Эта идея выражается в многочисленных народных сказках. Мы узнаем об амазонках юга, которые живут без мужчин и беременеют путем купания в реке. Они рожают детей обоего пола, но в течение первых трех месяцев после рождения все мальчики умирают, а девочки остаются и составляют следующее поколение амазонок. Пожалуй, самое изящное выражение этой идеи, относящейся к данному празднику, содержится в исключительно трогательной народной сказке, недавно записанной на Формозе.

"Когда император Ши Хуан-ди [246 - 210 гг. до н. э.] приступил к строительству знаменитой Великой китайской стены, он собрал молодежь страны и отправил ее на север в помощь строителям.

Среди отправляемых был молодой ученый по имени Хань Чжи-лан, который был настолько хрупок, что был не способен к физическому труду. Кроме того, он был единственный сын, живший вместе со старой матерью. Как он мог покинуть дом и уйти на военную службу? Для него оставался единственный выход - бежать, скрываться в дневное время и идти по ночам, чтобы не встретиться с чиновниками-вербовщиками.

И вот в день праздника "драконовых лодок" он сбился с пути и очутился в саду богатого человека. К его счастью, в саду росло высокое дерево; он взобрался на это дерево и спрятался в ветвях.

По нашему обычаю, в этот праздничный день приготовляют ирисовый отвар, чтобы мужчины и женщины принимали ирисовую ванну. Так вот молодая дочь богача принимала ванну в большой кадке под деревом в своем саду. Человек, скрывавшийся в ветвях, смотрел на ее нагое молодое тело. Вдруг она увидела отражение случайного наблюдателя в своей ванне. Она была испугана. Мэн-цзян - так звали девушку - была воспитанная девушка с хорошими манерами, и, не зная, кто это такой, она дала себе клятву, что выйдет замуж за этого человека, потому что он видел ее в ванне. Она сообщила о своем намерении Хань Чжи-лану, и так как он пожелал взять ее в жены, то немедленно была отпразднована настоящая свадьба.

Эта богатая семья поставила великолепные угощения и пригласила всех родственников, где бы они ни сходились - далеко или близко. К несчастью, они забыли пригласить местного полицейского офицера, и этот человек, знавший тайну Хань Чжи-лана, донес на него в провинциальный суд. Хань был схвачен и вынужден был покинуть свою молодую жену на третий день после свадьбы. Он умер от тяжелых испытаний, выпавших на его долю на строительстве стены, куда он был отправлен. Товарищи похоронили его останки в фундаменте Великой стены.

Мэн-цзян не знала о его печальной судьбе и, как верная и преданная жена, пустилась в долгий путь на север, чтобы отвезти ему на зиму теплую одежду.

Когда она после бесчисленных лишений наконец прибыла к Великой стене и услышала от других рабочих, что ее муж, не выдержав испытаний на тяжелых работах, давно умер, она нигде не смогла найти даже его костей.

Мэн-цзян была в отчаянии; она рыдала так долго, что ее слезы подмыли Великую стену, и та обвалилась на всю свою длину - восемьсот ли. Показалось бесчисленное множество скелетов, но бедная Мэн-цзян не знала, который из них принадлежит ее мужу. Затем вдруг подошел к ней какой-то старик и сказал ей: "Укуси палец и капай кровью на кости. Если кости покраснеют, значит, они принадлежат твоему мужу". И она сделала гак, как ей было сказано, и наконец нашла кости своего возлюбленного.

А когда она с плачем начала свой путь домой, ее слезы увлажнили кости, которые обросли ножей и плотью, и казалось, будто мертвец вот-вот воскреснет. Снова появился старик и сказал: "Видишь, как тебе трудно и утомительно. Гораздо удобнее было бы тебе положить кости в мешок и нести на спине!" Юна так и сделала, но когда она впоследствии открыла мешок, мясо и кожа на костях были высохшие и снова мертвые. Она пришла в ярость и в гневе своем отказалась разрешить старику покинуть то место, где она наконец похоронила мужа. Люди говорят, что изображение бога земли на той могиле и есть этот старик".

Эта сказка о любящей жене известна повсюду в Центральном Китае, а ее мотив магической ванны напоминает нам о другой серии верований, связанных с рассматриваемым праздником. Вместо купания в ирисовом отваре можно принять ванну из отвара орхидеи или выпить вина, выдержанного с ирисом. Хорошо также повесить на дверных петлях побеги полыни или ириса, связанные в пучки пятицветными шелковыми нитями. Это еще одна форма обычая прогонять злых духов и магические силы с помощью какого-нибудь сильного средства. Но есть и другое объяснение. Говорят, что, когда бандиты угрожали жителям одной деревни, оттуда бежала мать, неся своего маленького сына на руках и малолетнюю падчерицу на спине. Бандиты схватили ее, но, узнав, что эта женщина пыталась спасти не только своего собственного мальчика, но и трехлетнюю падчерицу, они были тронуты такой большой любовью и приказали ей вернуться в деревню и обозначить свой дом стеблями ириса и полыни. Когда бандиты впоследствии вошли в деревню, они не причинили вреда ее дому и ближайшим соседям. Вот почему теперь каждая семья вешает цветы на дверные петли в день праздника "драконовых лодок".

Эта сказка не дает удовлетворительного объяснения указанному обычаю. Мы не виним рассказчика и удовлетворяемся тем фактом, что в ней присутствует главный мотив, который повсюду один и тот же - любовь и смерть. Обратим внимание на параллельный обычай - обычай обвязывания рук цветным шелком как амулет против войны, злых духов или эпидемий либо с целью достижения долгой жизни или просто в качестве знака, свидетельствующего о том, что женщины занимаются выращиванием шелкопряда, тогда как мужчины работают в пола

Некоторые собирали упомянутые выше и другие растения в день праздника и сохраняли их как предупредительные средства против всех видов болезней или связывали их в форме маленьких фигурок для амулетов. Существует действительно огромное разнообразие этих обычаев и поверий. Одна занимательная сказка, записанная в провинции Фуцзянь, воистину поучительна.

Семья Го в Цюаньчжоу имела обычай выставлять в пятый день пятой луны все старые картины, которыми она владела, чтобы каждый мог посмотреть их. Хозяин угощал гостей обедом и всячески развлекал их и, кроме того, выносил чашку воды, полученной при полировке старого священного камня. Посетители отведывают этой воды, потому что она является очень ценным лекарством. Если полируют камень в полдень пятого дня пятой луны, то вода, которая остается, представляет собой средство от всех видов болезней. Поэтому каждому хочется попробовать ее. Между тем этот камень от бога грома, и картины, выставляемые вместе с водой, изображают ветер, облака, дождь и гром.

После празднества картины убирают, а камень заворачивают в материю. Все это идет от Дун Бо-хуа, о котором рассказывают следующее: Дун, святой, очень любил своих родителей, и, так как его матери нравилась свиная печенка, он каждый день очень рано отправлялся на рынок и покупал немного печени. Молодой человек из семьи Го, который любил родителей не меньше, делал то же самое, потому что его отцу нравилась свиная печенка. Поэтому оба юноши встречались каждое утро в мясной лавке. А так как молодой господин Го помимо службы в округе держал винный магазин, то Дун ежедневно заходил в магазин выпить. Поскольку у него не было денег, Го записывал сумму на его счет, пока маленький магазин не обанкротился из-за никогда не платившего клиента. Дун, узнав об этом, был весьма огорчен случившимся и посоветовал Го наполнить пустые бочонки мандариновым маслом. Он сказал Го, что тот обязательно заработает на этом много денег. Го сделал так, как ему было сказано, потому что верил Дуну. В том году случилась в Цюаньчжоу великая эпидемия. Больным не помогало никакое другое лекарство, кроме мандаринового масла. Теперь Го продавал свое масло и очень разбогател.

Дун вскоре покинул Го и стал путешествовать среди бессмертных. Однажды один бессмертный дал ему "громовой камень" и сказал: "Если хочешь вернуться домой, иди только на восток, и ты найдешь дорогу. Камень будет твоими дорожными деньгами. Когда они тебе понадобятся, крикни только: "Я продаю удары грома" - и, если кто-нибудь захочет купить удар грома, пиши слово на его ладони и проси закрыть ее. Когда он снова ее откроет, то услышит страшный удар грома". Бессмертный исчез, а Дун поступил так, как ему было сказано. Он шел днями и спал ночами, направляясь на восток и проходя через множество больших и малых городов. Когда бы он ни нуждался в деньгах, он делал так, как сказал ему бессмертный. Многим нравилось покупать удары грома, и поэтому он легко добывал деньги для путешествия.

Через несколько месяцев он прибыл в Цюаньчжоу и снова повидался с матерью, а также со своим старым другом Го. Время от времени Дун продавал удары грома. Так вот, однажды купил у него несколько ударов грома человек, который должен был присутствовать на заседании у окружного начальника, и, когда он и его друзья во время заседания раскрыли ладони, послышались раскаты грома. Публика развеселилась и стала покупать больше ударов грома, производя больше шума. Начальник округа был сбит с толку, услышав гром, когда солнце светило и небо было голубое, а увидев смеющихся людей, послал слуг навести справки. Он услышал, что Дун продает удары грома, и посадил его в тюрьму, обвинив в колдовстве и нарушении порядка.

К счастью, друг Дуна Го должен был решать дело в суде. Однажды, когда поблизости не было начальника округа, Дун сказал: "С начальником скоро произойдет несчастный случай. Пожалуйста, не сопровождай его, когда он покинет свой дом". Го сказал: "Как я смогу избежать этого?" Тогда Дун дал ему пилюлю, которая защитит его; причем он настоял, чтобы его друг проглотил ее тут же, при нем.

Го заболел, как только он проглотил пилюлю, и его состояние стало ухудшаться с каждым днем.

Вскоре, когда в округе появились бандиты, начальник округа взял на себя командование местной армией; он скоро потерпел поражение и был убит, потому что его армия оказалась слишком слабой. Го в это время был настолько болен, что не мог участвовать в походе, и таким образом был спасен.

Тогда Дун подарил ему громовой камень и картины изображением ветра, грома, дождя и облаков, которые и написал во время пребывания в тюрьме, где он и умер вскоре после этого. Вот почему потомки Го выставляют эти картины и камень в каждый пятый день пятой луны.

В некоторых частях Китая употребляемые там амулеты конкретно называются "амулеты против пяти видов грома". А мы знаем, что гром является скорее символом плодородия, чем воплощением опасности. Число пять представляет собой одно из тех классификационных чисел, которые так любят китайцы.

Камень Дуна, возможно, был серой. Во многих частях Китая пьют вместе с вином порошок серы как защитное средство против болезней и мажут ею лица младенцев. Сера - камень, который может произвести огонь, - рассматривается и почитается как сильнодействующее лекарство, которое убивает животных и духов.

Все эти амулеты защищают людей от непосредственной опасности. Но этого недостаточно. День самого праздника, как, впрочем, и вся пятая луна, порождает много опасностей. Например, чиновник, назначенный в эту луну, никогда больше не будет повышен в чине, течение пятой луны не следует взбираться на крышу, хотя в той части Китая, где распространены плоские крыши, иногда бывает необходимо подняться на них для того, чтобы выровнять там землю, особенно после дождя. Если кому случится подняться на крышу, то он, возможно, увидит свою душу, потому что в эту луну человек меняет свою душу, как змея свою шкуру, и тогда заболеет. Более того, не следует и покрывать крышу, чтобы не облысеть. Кровати и матрацы не должны выставляться на солнце, ибо в таком случае дети семьи окажутся беззащитны перед кровью волшебной совы и скоро умрут. Для того чтобы предотвратить эту опасность, дети пьют совиный бульон, который рекомендуется многими знатоками.

Дети, родившиеся в день этого праздника, не должны жить, так как они непременно убьют своих родителей, как делают совы. Такие дети после смерти никогда не разлагаются. Это поверье, о котором все еще говорят в некоторых частях страны.