В последний день старого года женщины в доме с головой уходят в работу. Они заняты на кухне приготовлением всех лакомств на завтра. Эти блюда отличаются от тех, какие едят в будни, - теперь мясо играет самую важную роль. Средний китаец редко ест мясо; те, кто победнее, едят его только в этот день за весь год. Такая трапеза становится большим событием. А все приготовления должны быть сделаны накануне, потому что ножом или другим острым орудием нельзя пользоваться в день Нового года - можно отрезать счастье наступающего года.
Мужчины были заняты днем раньше, когда они должны были сделать свои новогодние визиты всем дальним родственникам, друзьям и учителям в городе. Точно так же как и их западные собратья, они захватывают свои визитные карточки, представляющие собой полоски красной бумаги, на которых напечатаны имя, место рождения и домашний адрес. Обычно оказывается, что человек, к которому они пришли с визитом, вышел совершать свой обход, и они, радуясь, что сберегли немного времени, оставляют одну из своих визитных карточек. Этот практичный обычай карточек имеет по крайней мере тысячелетнюю историю в Китае. Однако визитные карточки прежде писались от руки и не оставлялись визитером; их уносили с собой.
Когда приготовление пищи закончено и сделаны последние нужные покупки в магазинах, наружная дверь дома закрывается и запечатывается полосками красной бумаги - красный цвет - цвет счастья, - чтобы счастье дома не покинуло его. Отныне не принимают никаких посетителей; весь остаток последнего дня года посвящается семье и дому. (Полоски красной бумаги, которыми запечатана дверь, снимаются утром, чтобы благоприятные знамения Нового года могли войти внутрь.)
Теперь наступило время прибытия всех домашних богов, принимающих участие в пиршестве. Отец семейства должен приветствовать не только бога домашнего очага, нашего старого друга, который тем временем возвратился из своей "командировки" на небо, но также и бога богатства. Он должен также пойти к колодцу в центре двора и положить какие-нибудь жертвы для бога колодца, снабжавшего дом водой в течение прошедшего года, в корзину из ивовых веточек, используемую для зачерпывания воды. Он также кладет немного чая, вина, фруктов и лепешек перед своей кроватью для бога и богини кровати как знак признательности за защиту, которую те предоставляли ему по ночам, обеспечивая ему здоровый сон. Зажигаются красные свечи и ярко освещают красным светом спальню, которая пустует этой ночью, так как никто и не думает ложиться спать.
Церемонии еще не закончены: глава семьи как представитель всего клана совершает жертвоприношение небу и земле и дощечкам предков - главный момент религиозной церемонии. Вся семья в сборе, иногда представляя собой, если она богата, целую толпу, состоящую из пятидесяти и более человек. В противоположность положению в Соединенных Штатах семьи, относящиеся к высшему классу общества, обычно велики и живут вместе кланом, тогда как в крестьянских семьях - более низкий коэффициент рождаемости и тенденция к дроблению. Большинство крестьян в Китае - бедняки, живущие на жалкие доходы и находящиеся постоянно на грани голода1. У них не хватает земли и нет возможностей получать больше. Китай страшно перенаселен. Когда в семье прибавляется детей, это не означает, что будет больше помощников в хозяйстве, а говорит об увеличении едоков, которых нужно кормить.
1 (Автор характеризует положение крестьян в гоминьдановском Китае (Прим. пер.))
Однако для джентри, или высшего класса общества, дети жизненно необходимы. Они дают возможность семье поддерживать дружеские отношения с другими влиятельными семьями и оберегать свое положение. Вся структура власти старого китайского общества диктует потребность в детях, так как власть осуществляется семьями или группами семей, связанными между собой брачными союзами. Так, дети необходимы для того, чтобы защищать статус и могущество семьи, занимающей ключевые позиции в администрации. А малая семья просто не сможет сохранить свое положение в этой сети различных групп. Она пропадает. В целом такая ситуация все еще существует и сегодня. Индустриализация породила тенденцию к распаду старой системы, но более вероятно, что эта система изменит только свою внешнюю форму, сохраняя свои структурные особенности; точно так же обстоит дело в высшем классе Японии, где феодальная империя превратилась в современное, европеизированное государство.
Глава семьи, власть которого в наши дни менее сильна, чем прежде, но который эмоционально и традиционно остается центром и символом семейства, "конституционным монархом", тогда как прежде он был "абсолютным правителем", ведет теперь свою семью внутрь двора. Там при свете многочисленных больших и круглых шелковых или бумажных фонарей он опускается на колени на шелковую подушку перед алтарем с таблицей всех богов и кланяется трижды, прикасаясь лбом к земле. Так он благодарит богов за все, что они сделали для семьи и дома в течение прошедшего года. Молитва заканчивается сжиганием большого листа бумаги с изображением нескольких десятков богов. На другой день церемония повторяется как молитва на будущий год.
Последняя церемония в канун Нового года - это жертвоприношение предкам семьи, кульминационный пункт всех религиозных обрядов, так как оно, соединяет живущих членов семьи с их божественными предками, которые жили сотни, даже более тысячи лет назад и заложили основы могущества и славы семьи. Этой ночью они приходят и празднуют вместе с живущими в одной большой общине. У больших, богатых семей бывает особый зал предков - отдельное здание или по крайней мере специальная комната в особняке, расположенном на отдельном участке; у бедных семей только полка, на которой стоят дощечки предков. Конечно, даже в залах предков хранятся дощечки только определенных предков, тогда как сведения о более далеких предшественниках записываются в семейный регистр. Я видел такую генеалогическую хронику крестьянской семьи - ряд печатных и рукописных книг толщиной не меньше метра. Здесь можно найти все сведения о семье за одно или два тысячелетия - неоценимый источник для социологов, психологов и биологов. Эти хроники составляют гордость семьи; они рассказывают о славе и счастье, невзгодах и лишениях, пережитых семьей. Никто не жил напрасно; каждый новорожденный ребенок записывается в книгу; его имя и судьба, его успехи и неудачи передаются .позднейшим поколениям. У каждого свое место в этой никогда не прерывающейся цепи поколений.
Стоит поразмыслить над этим обычаем в связи с развалом семьи в нашем сегодняшнем обществе. Наши психологи твердят нам о том, что многие наши внутренние трудности и невзгоды представляют собой результат затаенного чувства опасности, которое порождается в ранние дни детства, когда ребенок чувствует себя одиноким в этом мире, живя в группе людей, называющейся "семья", но представляющей не более чем экономическую единицу. Здесь, в китайской структуре отношений, каждый член семьи внутренне чувствует себя в безопасности с самого дня рождения; каждый индивидуум знает, что для него будет место в хронике после его ухода из жизни на все грядущие времена. Он член общины, что бы ни случилось, и останется им даже после своей смерти. Он даже тогда будет участвовать в жертвоприношении в канун Нового года.
Святилище предков не может, конечно, вместить дощечек всех предков - нет зданий, способных вместить их. Но здесь обычно представлены последние пять поколений, причем прямой предок главы семьи занимает особо почетное место.
Дощечки предков представляют собой просто длинные, узкие планки, устанавливаемые на пьедестале. Имя покойного предка, его титулы и даты рождения и смерти пишутся обычно черной типографской краской или, в более состоятельных семьях, позолоченными иероглифами. В этой надписи только одна-единственная точка, доставляющая часть какого-нибудь иероглифа, красная; она наносится красной краской или кровью петуха. Так предков "открывается", или оживляется, чтобы дух покойного мог спускаться на нее во время жертвоприношения.
Однажды я спросил китайского школьника о происхождении дощечки предков, и он поведал мне следующую историю:
"Давным-давно жил очень жестокий и дурной человек, который не любил своей матери. Он никогда не слушался, а только бранил ее. Когда он приходил домой, и требовал, чтобы немедленно подавалась еда. Но кто может так быстро приготовить обед? А он бил и ругал свою мать. Но добрая женщина не жаловалась. Однажды, работая в поле, сын услышал карканье ворон высоко в небе и увидел, как откуда-то издалека летит ворона, неся что-то в клюве к дереву на краю поля, чтобы покормить птенца. Он растрогался и подумал: "Ведь эти вороны всего-навсего птицы, но и они заботятся о своих птенцах и добывают им еду, а я, выходит, хуже птицы. Я неблагодарен по отношению к матери. Мой отец давно умер, и я должен был бы вести себя как можно лучше, чтобы заставить ее забыть о его смерти. Позор мне". Он решил быть отныне добрым к матери.
Как раз в это время мать шла к нему с завтраком. Едва завидев ее, он пустился бегом взять у нее завтрак, чтобы избавить ее от необходимости тащиться и так далеко. Ему хотелось обрадовать старую женщину добрым поступком. Но как она могла знать, что он переменился? Она решила, что он будет бить ее, как обычно. Поэтому она бросила на землю корзину с завтраком и побежала прочь. Случилось так, что она споткнулась о деревце, упала и умерла. Сын был глубоко опечален и, чтобы навсегда сохранить в душе память матери и происшедшем несчастье, срубил деревце и сделал маленькую дощечку, которую хранил при себе. Так появилась дощечка предков".
Возможно, ученые правы, когда объясняют, что дочки происходят от более древних скульптурных изображений покойников, замененных дощечками в процессе общего движения к рационализации и гуманизации, которое так заметно в китайской цивилизации. Каменные, глиняные или деревянные скульптуры могут быть только изображениями популярных богов и божеств, чтимых лишь буддистами. Предок же был земным человеком, и его тело теперь в гробу на семейном кладбище. А представить себе, что у него вдруг окажется два тела - одно в гробу, а другое в храме, для образованного китайца было бы невозможным даже во времена Конфуция.
После того как жертвоприношения совершены, пора подумать и о живых: подан запоздавший обед, но только для членов семьи; исключаются даже близкие друзья. Теперь все, усталые, как европейские хозяйки накануне рождества, наслаждаются традиционным праздничным обедом или теми блюдами, которые приберегли специально для этого дня. Они сидят вокруг переносного очага - ведь на дворе зима, и даже в Центральном Китае стоят резкие холода. Дети играют, старшие пьют вино; все поют, шутят и рассказывают сказки. Но никто не должен забывать об осторожности: каждое слово, произнесенное этой ночью, каждое действие должны иметь счастливый смысл, и ничто не вызывает большего возмущения, чем даже упоминание слова "гроб" (гуань) или омофоничного ему "чин" (также гуань). Китайский язык с его очень ограниченным звуковым составом представляет идеальное поле действия для любителей каламбуров: рисунок оленя (лу) выражает, пожелание, чтобы человек, которому этот рисунок преподнесен, получил большой доход (также лу); летучая мышь (фу) символизирует счастье (фу). Но равным образом легко употребить нечаянно слово, у которого очень несчастливый второй смысл, и осторожному человеку лучше следить за своими словами, особенно в такое важное время, как новогодняя ночь.
В это время рассказываются самые романтические сказки, полные надежды и неисполненных желаний. Особенно характерна следующая.
"Давным-давно в заброшенной печи для обжига, за городом, жил очень бедный человек, который зарабатывал на жизнь, батрача на других или собирая дрова на холмах или навоз для топлива на улицах. Он жил один. Иногда ничего не зарабатывал и был голоден; иногда ему удавалось набрать сколько-то сотен медных монет.
Пришел Новый год, и все начали покупать не только рыбу, мясо, вино и овощи, но также и курительные свечи, хлопушки, бумагу для надписей на дверях и подобные вещи - всего нельзя и перечислить. Когда наступил последний день года, бедняк тоже пошел по магазинам с двумя сотнями медных монет, которые он сберег. Он прошел по улицам, но не увидел ничего, что ему бы хотелось, пока не заметил портрета прекрасной девушки, висевшего в одной из лавок на рынке. Он был очарован не мог оторвать глаз от картины; наконец лавочник спросил: "Хотите купить портрет?" Он только кивнул. "Цена шестьсот медных монет". Бедняк не колебался ни секунды и не стал торговаться, а побежал домой, взял все свои сбережения из ниши в печи для обжига, считал и обнаружил пятьсот монет. Он стал рассчитывать: "Если добавлю две сотни, которые у меня с бой, то у меня останется денег только на два фунта риса на праздник и больше ничего". Он прибежал обратно на рынок, купил портрет девушки, фунт риса и немного капусты и вернулся к себе в печь для обжига.
На следующее утро, когда каждый обычно поздравляет своих соседей, он повесил портрет на стену в своей печи для обжига и положил на пол под ним чашку капусты - свою жертву по случаю Нового года. Затем он тал на колени и поклонился красоте девушки. И с этого дня он кланялся ей каждый день, садясь за еду, уходя из дома или приходя домой.
Так продолжалось полгода, и за это время не случилось ничего особенного, за исключением того, что он всегда был бодр и полон сил, тогда как прежде он чувствовал усталость.
Но в один прекрасный день, когда он пришел с работы усталый и голодный, ему почудился запах риса, как только он отворил дверь. А когда он открыл горшок, отвесив обычный свой поклон портрету, то оказалось, что сосуд полон риса, от которого идет горячий жар. Он был очень напуган и не осмеливался есть. Наконец он, как обычно, положил чашку риса перед портретом, низко поклонился и стал есть, пока не наелся.
После полудня он опять ушел собирать хворост. А когда он вернулся к себе вечером, то было то же самое, что в обед. Он захотел узнать, кто же варит ему еду, и на другое утро вышел, как будто отправляясь собирать навоз, а сам спрятался за печью для обжига, наблюдая, не войдет ли кто туда. Никто не приходил туда, но через некоторое время послышалось движение в печи. Он подкрался к двери, посмотрел в комнату и увидел, как прекрасная девушка начинает зажигать огонь в очаге. А на стене висел только кусок чистой, белой бумаги. Он удивился и был вне себя от радости, но не знал, что делать. Отойдя на несколько шагов, он кашлянул и подошел, громко ступая; открыв Дверь, он увидел портрет девушки, висящий на стене, горшок с готовым наполовину рисом и огонь, горящий в очаге.
Он опять вышел и подождал за печью для обжига, пока не послышались там чьи-то легкие шаги, стук горшков и сковородок, журчание переливаемой в чашки воды, мерное пыхтение воздуходувных мехов, лязг щипцов и шорох углей. Затаив дыхание, он подошел к двери, а затем стремительно вошел, свернул лист белой бумаги и спрятал. Оглянувшись вокруг, он увидел прекрасную девушку в углу своей печи для обжига. Он опустился на колени перед ней, но она притянула его к себе и сказала просто: "Раз так выходит, давайте жить вместе, чтобы вы больше не были одиноки".
Она была хорошей хозяйкой, и они богатели с каждым днем, как будто у них деньги вырастали из земли. Через полгода у них было уже столько золота и серебра, что они начали строить большой дом с приемной, павильоном и верандой; у них было много других красивых вещей и много-много красивой одежды. Здесь они жили счастливо. Все прохожие удивлялись: "Как странно: полгода назад здесь была только старая печь для обжига, а теперь стоит дворец. Возможно ли это?"
Этот человек часто спрашивал жену, кто она на самом деле, но она только улыбалась. Когда же он слишком настаивал, она говорила полушутя: "Я черная девушка с девятого неба. Должна прожить несколько лет на земле в наказание за проступок". Но когда он спрашивал ее, сколько лет она проживет на земле, она никогда не отвечала.
Когда через три года она родила дочь, они зажили еще счастливее. Но вскоре она приуныла; что-то, казалось, гнетет ее. В конце концов она перестала есть. Ее муж считал, что она, возможно, болеет, и спрашивал, идти ли ему за доктором, но она всегда отказывалась. Однажды она спросила его без всякой связи: "У тебя еще хранится тот свиток белой бумаги?" И когда он кивнул, она продолжала: "Я хотела бы посмотреть на его". - "Мы прожили вместе три года, и у нас дочь. Чего мне бояться?" - подумал он. И, не долго думая, он отыскал тот свиток и показал ей, говоря: "Смотри, от..." Но она вдруг исчезла - и снова появилась прекрасная девушка на листе бумаги. Он с плачем пал ниц, ребенок кричал вместе с ним, но портрет оставался безучастным. Ему оставалось только снова повесить его на стену и чтить, как прежде. Позднее его дочь делала то же самое, но прекрасная девушка больше никогда не возвращалась к жизни".