Глава четвертая. В Тяньцзине

Ло Чжэнь-юй

Только в Тяньцзине я обнаружил, что далеко не все уже приготовлено, как уверял Ло Чжэнь-юй. Поэтому мне пришлось на один день остановиться в гостинице "Ямато". На следующий день прибыли Бань Жун, Вэнь Сю и все те, кто находился со мной в японской миссии, и мы перебрались в наскоро приготовленный для нас Чжанюань.

Чжанюань (или "садЧжана") представлял собой огромный сад площадью около двадцати му^*, посреди которого стояло большое здание. Здесь обычно развлекался Чжан Бяо - бывший цинский наместник и командующий войсками в городе Учане.

^* (My - мера площади, один му равен около 0,07 га. - Прим. ред. )

Во время Учанского восстания Чжан Бяо, захватив свои драгоценности и имущество, вместе с семьей бежал в Тяньцзинь, где нашел себе особняк на территории японской концессии. В этом особняке я и устроился. Этот бывший цинский знаменитый полководец решительно не хотел брать с меня денег за квартиру; каждый день рано утром он приходил с метлой и подметал двор, выражая этим свою преданность мне. Впоследствии кто-то отговорил его делать это. В его доме я прожил пять лет. Когда Чжан Бяо умер, его сын стал требовать с меня арендную плату. Поскольку к тому же мне эта квартира не очень подходила, я переехал в Цзинюань (Тихий сад) к Лу Цзу-юю.

Первоначальная цель моего переезда в Тяньцзинь состояла в том, чтобы уехать за границу, но получилось так, что я прожил здесь целых семь лет. Все это время я метался между представителями самых различных группировок. Помощь и поддержка, которую я получил от маньчжурских князей, значительно уменьшилась. Отец вначале редко приезжал в Тяньцзинь, и, хотя позднее он стал наведываться чаще (он жил на английской концессии, в доме, который был сначала куплен для меня), роли ото уже не играло. К тому времени меня покинул и мой наставник Джонстон: он получил новую должность и уехал в Вэйхайвэй.

В 1926 году, после того как Вэйхайвэй отошел к китайскому правительству, он как-то приезжал в Тяньцзинь. Джонстон пытался добиться для меня помощи от У Пэй-фу и других, но безуспешно. Затем он уехал в Англию, где получил титул сэра и стал профессором китайской филологии Лондонского университета и советником Министерства иностранных дел Англии. В течение этих семи лет вокруг меня боролись всевозможные фракции. Их можно было разделить на следующие: некоторую часть старых сановников во главе с Чэнь Бао-шэнем, которая сначала надеялась на восстановление "Льготных условий", а потом согласилась на сохранение существовавшего положения, можно было назвать группой "назад во дворец"; во главе группы, которая возлагала надежды на мой выезд за границу и иностранную помощь (главным образом Японии) и состояла из сторонников восстановления монархии всех возрастов, а также отдельных князей, вроде Пу Вэя, находился Ло Чжэнь-юй. Ее можно было назвать труппой "контактов с Японией", или "выезда за границу". Группу, считавшую, что лучший метод - это контакты с милитаристами и их подкуп, можно было назвать группой "использования военных". Состав ее был весьма неоднороден. В нее входили и бывшие цинские ветераны, и республиканские политики. Ведущей фигурой в этой группе был я сам. Вернувшийся потом снова ко мне Чжэн Сяо-сюй первоначально не примыкал ни к одной из групп. Получилось так, что со всеми группами он вроде бы в какое-то время соглашался, в какое-то время выступал против них, а его собственная, никем ранее не выдвигавшаяся политика "открытых дверей" (связь с любым государством, которое хотело бы помочь реставрации) и так называемое использование иностранцев вызвали возражение других группировок. Когда же он стал твердо проводить линию опоры на Японию, его соперники потерпели поражение. Он не только победил, но и присвоил себе результат многолетней борьбы руководителя группы "контактов с Японией" Ло Чжэнь-юя. Однако об этом несколько позже, сейчас же речь пойдет о Ло Чжэнь-юе. Когда Ло Чжэнь-юй пришел во дворец, ему было чуть больше пятидесяти лет; он был среднего роста, носил очки в золотой оправе (которые снимал в моем присутствии), имел рыжую козлиную бородку и седую косу. Когда я жил во дворце, он всегда носил цинскую дворцовую одежду. После того как я покинул дворец, он стал носить длиннополую верхнюю куртку с широкими и короткими рукавами, из-под которых виднелись узкие манжеты. Говорил он медленно, с шаосинским акцентом, ходил не спеша. К концу правления династии Цин Л о Чжэнь-юй занимал должность помощника секретаря в Министерстве народного просвещения и у меня не могло быть с ним никаких дел. После моей свадьбы по рекомендации Шэн Юня, зная о способностях Ло Чжэнь-юя в области археологии, я принял предложение Чэнь Бао-шэня и сделал его членом Южного кабинета, пригласив принять участие в установлении подлинности древней ритуальной утвари из бронзы, имевшейся во дворце. Среди известных ученых, пришедших почти одновременно, находился его родственник Ван Го-вэй и известный специалист по юаньской истории Кэ Шао-минь. Чэнь Бао-шэнь считал, что присутствие в Южном кабинете таких людей только украсит цинский двор. Конечно, деятельность Ло Чжэнь-юя в деле реставрации монархии привлекала мое внимание больше, чем его талант ученого.

Во время Синьхайской революции Ло Чжэнь-юй уехал в Японию и прожил там десять лет, занимаясь археологией и научной деятельностью. Когда Шэн Юнь и Шань Ци действовали в Японии в интересах реставрации, они встретились и установили друг с другом связь. Позднее Шэн Юнь отошел от дел, прожил некоторое время в Циндао, а затем приехал в Тяньцзинь, где поселился на территории японской концессии. Шань Ци избрал своим местожительством Люйшунь и Далянь, находясь на содержании японцев. Но Ло Чжэнь-юй оказался активнее их всех. В 1919 году, по возвращении на родину, он, живя сначала в Тяньцзине, установил связи с японцами. Потом переехал в Далянь, где в порту открыл антикварную лавку, перепродавая контрабандой антикварные вещи. Одновременно он продолжал поддерживать контакты с японцами й в Широких масштабах вел поиски сочувствующих реставрации.

Ло Чжэнь-юй уже имел многолетний опыт в накоплении богатств путем продажи антикварных изделий, старинных картин, каллиграфических надписей, драгоценных камней и черепашьих панцирей.

Он родился в уезде Шаосин провинции Чжэцзян в семье книготорговца старого типа. В молодые годы в провинции Цзянси служил учителем в семье одного знатного сановника, который был книголюбом и имел большую библиотеку.

Когда хозяин внезапно умер, Ло Чжэнь-юй решил воспользоваться невежеством хозяйки и, притворившись, что опечален смертью сановника, отказался от вознаграждения за целый год, чтобы таким путем выразить свое соболезнование. Он только попросил разрешения оставить себе на память о покойном несколько старых книг, картин и каллиграфических надписей. Хозяйка, тронутая его благородством, предложила самому выбрать в библиотеке покойного мужа любые книги и картины. Таким образом этот потомственный книжник смог отобрать "на память" несколько корзин книг, среди которых находилось свыше сотни текстов танской династии и более пятисот картин и свитков с каллиграфическими надписями династии Тан, Суп, Юань и Мин. Нагрузившись "подарками", он вернулся домой. Вскоре его маленькая книжная лавка превратилась в солидный антикварный магазин. Торговля расширялась, росла его известность как крупного специалиста по антикварным предметам. Постепенно именно это и помогло ому установить связь с японцами. IB те годы, когда Ло Чжэнь-юй жил в Японии, благодаря книготорговцам он завязал дружбу со многими известными японцами; многие из них, считая Ло Чжэнь-юя авторитетом в области древних китайских памятников культуры, часто просили его определить достоверность и оценить картины и каллиграфические надписи. Ло Чжэнь-юй наделал себе множество печатей с надписями: "Определено Ло Чжэнь-юем", "Оценено Ло Чжэнь-юем". За один отпечаток такой печати японские антиквары платили ему три японские йены. В конце концов Ло Чжэнь-юй дошел до того, что стал вырезать поддельные печати знаменитых людей древности и ставить их на безымянные картины; рядом с такими печатями он ставил свою печать и продавал картины по высокой цене. Когда его Просили оценить редкие бронзовые сосуды, он, часто, ссылаясь на занятость, задерживал их у себя, стремясь снять с них как можно больше отпечатков, а затем продать их. Говорят, что все проданные им книги сунской эпохи оказались искусной подделкой. Некоторые считали, что хотя человек он не совсем порядочный, но все же талантливый и эрудированный. По-моему, в этом можно было усомниться. Однажды, уже во время Маньчжоу-Го, он принес мне показать несколько вещей из ханьского нефрита. Я не был большим специалистом по нефриту, однако имел кое-какие коллекции. Так называемый ханьский нефрит всего лишь название и вовсе не должен обязательно относиться к эпохе Хань. Разглядев то, что принес Ло Чжэнь-юй, я невольно разочаровался в его "таланте и эрудиции", ибо все это оказалось чистой подделкой.

Ло Чжэнь-юй не часто ходил во дворец. Вместо него "на службу" являлся его родственник Ван Го-вэй, который всегда ему рассказывал, что произошло во дворце в его отсутствие. Ван Го-вэй во всем слушался Ло Чжэнь-юя главным образом потому, что всегда чувствовал себя чем-то обязанным ему.

Ло Чжэнь-юй знал это и помыкал им как хотел. Лишь позднее я узнал, что известность Ло Чжэнь-юя во многом была связана с его особыми родственными отношениями с Ван Го-вэем. Когда Ван Го-вэй начал учиться, он был очень бедным человеком, и Ло Чжэнь-юй оказывал ему большую помощь, полностью оплачивая его расходы во время учебы в Японии. tB знак глубокой признательности свои первые несколько произведений Ван Го-вэй издал под именем Ло Чжэнь-юя. Изданный впоследствии в Японии нашумевший трактат о древних гадательных надписях эпохи Инь фактически явился плагиатом большой исследовательской работы Ван Го-вэя. Семьи Ло и Ван позднее породнились. Казалось, положение изменится, но не тут-то было. Ло Чжэнь-юй по-прежнему оставался строг и требователен, поэтому Ван Го-вэй во всем слушался его. Когда я приехал в Тяньцзинь, уже после того как Ван Го-вэй стал профессором китайского языка в университете Цинхуа, не знаю из-за чего, но вдруг Ло Чжэнь-юй стал требовать у Ван Го-вэя уплаты долгов, неоднократно угрожая ему. Доведенный до отчаяния Ван Го-вэй, который и так жил в нищете, не вынес унижений и 2 июня 1927 года покончил с собой, утопившись в озере Кунь-минху в парке летнего дворца Ихэюань.

После смерти Ван Го-вэя в общественных кругах прошли слухи, что он погиб за династию Цин, сохранив ей верность до самой смерти.

В действительности все это сочинил Ло Чжэнь-юй, а я невольно стал его соучастником. Дело было так. Ло Чжэнь-юй тайно прислал мне в Тяныгзинь "предсмертное послание" Ван Го-вея. Преданность и верность Ван Го-вэя глубоко взволновали меня. Я посоветовался с наставниками и издал указ, в котором жаловал Ван Го-вэю посмертный титул "верный", послав вместе с Пу Синем, который должен был принять участие в обряде похоронных жертвоприношений, подарки и две тысячи юаней. Ло Чжэнь-юй устроил поминки по Ван Го-вэю, пригласив на них многих китайских и японских ученых. Ло Чжэнь-юй говорил, что никогда не было такого честного и преданного человека, как Ван Го-вэй. Во время обряда жертвоприношений он уверял, что скоро встретится с Ван Го-вэем у "девяти источников". Однако, как оказалось, предсмертное послание было фальшивым и его автором явился сам Ло Чжэнь-юй.

B то время меня окружали несколько больших любителей интриг, пытавшихся всеми правдами и неправдами разузнать о действиях своих соперников. Подкуп слуг противников был одним из методов их действий, и некоторые слуги в связи с этим стали наживать капитал. Именно таким способом Чжэн Сяо-сюй узнал о подделке Ло Чжэнь-юем "предсмертного послания" Ван Го-вэя, и весть об этом быстро распространилась среди ветеранов-монархистов. Тогда я всего этого не знал. Дело замяли, и лишь после смерти Ло Чжэнь-юя мне рассказали, что же произошло в действительности. Недавно я снова просматривал это "предсмертное послание". Иероглифы в нем, написанные рукой мастера-каллиграфа, не были похожи на почерк Ван Го-вэя. Тогда мне не пришло в голову, что вряд ли человек, замышляющий самоубийство, будет просить другого писать за него предсмертное послание.

Речь Ло Чжэнь-юя о Ван Го-вэе по крайней мере ввела меня в заблуждение. B ней он говорил, что не знаком с содержанием предсмертного послания, выражая тем самым мне свою верность и честность. Далее он подчеркнул, что трижды хотел умереть, но не умер. Дважды, когда я покинул дворец и когда переехал в японскую миссию, он хотел покончить с собой. В третий раз это было совсем недавно, он решил завершить все неоконченные дела и умереть. Но неожиданно "покойный опередил меня..." Ло Чжэиь-юй в своей речи также всячески пытался показать, что Ван Го-вэй только ему был обязан своими моральными качествами и творческими успехами. /Именно такое впечатление оставила у меня тогда эта речь.

Хотя я долго не мог понять истинного характера Ло Чжэнь-юя, его желаниям, связанным со мною, никогда не суждено было сбыться.

Под конец он проиграл Чжэн Сяо-сюю, но и до этого времени также не мог оказывать сопротивления борьбе Чэнь Бао-шэня и Ху Сы-юаня. В этих вопросах я сам не имел твердого мнения и действовал нерешительно.

Спор между Ло Чжэнь-юем и Чжэн Сяо-сюем касался главным образом моего выезда за границу. После того как из японской миссии в Пекине я переехал в Тяньцзинь, на меня обрушилась новая волна общественной критики. В Тяньцзине возникла Антицинская лига, выступавшая против меня. Ло Чжэнь-юй и его сторонники воспользовались этим, чтобы еще раз убедить меня в том, что единственный выход в создавшейся обстановке - мой выезд за границу. Влияние этих людей в то время было очень велико. Некий Чэнь Бо-тао из провинции Гуандун прислал мне письмо-меморандум, в котором говорил, что "невыезд за границу не обеспечивает безопасности и тем более не способствует реставрации".

По его мнению, после путешествия по Европе и Америке мне можно будет остановиться в Японии и там выждать, пока изменится ситуация. А Чэнь Бао-шэнь и его сторонники считали выезд за границу делом опрометчивым. Во-первых, говорили они, вряд ли Фэн Юй-сян прочно удержится и потому опасность не так велика; во-вторых, где гарантия, что в Японии меня хорошо встретят?

Если же я не смогу жить ни в Японии, ни в самом Китае, тем более нет оснований думать, что Дуань Ци-жуй, Чжан Цзо-линь и им подобные дадут мне возможность вернуться в Запретный город и восстановить прежние порядки. Меня не привлекали предложения Чэнь Бао-шэня, однако его предостережения заставили усомниться в доводах Ло Чжэнь-юя.

В 1926 году политическое положение в стране изменилось так, как того желала группа Чэнь Бао-шэня. Чжан Цзо-линь неожиданно объединился с У Пэй-фу и выступил против своего бывшего союзника Фэн Юй-сяна. Армия фэн Юй-сяна была остановлена фэнтяньскими войсками Чжан Цзо-линя, и Фэн Юй-сяну пришлось вывести свои войска из Тяньцзиня. В Пекине его войска оказались в окружении. Когда Фэн Юй-сян обнаружил, что между Дуань Ци-жуем и Чжан Цзо-линем существует сговор, Дуань Ци-жуй бежал. Сам Фэн Юй-сян не мог удержаться в Пекине и со своими войсками отступил на юг. В столицу вошла фэнтяньская армия под командованием Чжан Цзун-чана. В июле оба маршала - Чжан Цзо-линь и У Пэй-фу - встретились в Пекине, вызвав тем самым беспредельную радость у так называемой группы "назад во дворец".

Чэнь Бао-шэнь лично отправился в Пекин установить связь со своим старым другом, ныне вновь назначенным премьером Ду Си-гуем. Кан Ю-вэй в это время слал телеграммы У Пэй-фу, Чжан Цзо-линю, Чжан Цзун-чану и другим, призывая восстановить "Льготные условия". Кан Ю-вэй написал большое письмо У Пэй-фу, в котором перечислял "заслуги" цинской династии. Используя в качестве аргумента тот факт, что Китай стал республикой с добровольного согласия цинской династии, а не благодаря собственным усилиям, он просил У Пэй-фу, пользуясь моментом, реставрировать монархию, подчеркивая, что со стороны Чжан Цзо-линя и других препятствий быть не может, что в дипломатических кругах тоже имеются единомышленники. Даже среди "гоминьдановцев нет таких, которые не хотели бы реставрации,- писал Кан Ю-вэй.- Среди образованных людей страны нет таких, кто бы не сомневался в республике и не приветствовал реставрацию". Поэтому "ныне все ждут Вашего мудрого решения"!

Однако это уже были последние дни бэйянских милитаристов. Хотя неожиданно северные милитаристы вновь стали сотрудничать друг с другом, а кандидатура Чжан Цзо-линя даже была предложена на пост главнокомандующего армией установления мира в стране, уже в 1924 году впервые было осуществлено сотрудничество коммунистов с Гоминьданом, а в 1925 году начался Северный поход национально-революционной армии.

К 1926 году передовые позиции северных милитаристов были смяты. Войска Сунь Чуань-фана, У Пэй-фу, Чжан Цзо-линя без конца терпели крупные поражения. В это время им было не до "Льготных условий". Усилия Чэнь Бао-шэня и Кан Ю-вэя оказались напрасными. Сам Кан Ю-вэй, так и не осуществив своей мечты, спустя год умер в Циндао.

Надежды группы "назад во дворец" были уничтожены. Чэнь Бао-шэнь пал духом, а Ло Чжэнь-юй оживился вновь. В марте 1926 года, в то время когда приближение армии Северного похода стало меня сильно тревожить, Пу Вэй прислал из Люйшуня человека с докладом для меня и письмом для Ло Чжэнь-юя. Он сообщал, что с японцами достигнута полная договоренность, и выражал надежду, что я приеду в Люйшунь. "Необходимо сначала покинуть опасное место, а потом уж составлять далеко идущие планы... Перед выездом за границу следует сначала обосноваться",- писал Пу Вэй. Я многого наслышался о Ло Чжэнь-юе, и это меня несколько тревожило. Пу Вэй же произвел очень хорошее впечатление. Когда я только приехал в Тяньцзинь, он специально прибыл из Люйшуня повидать меня. Этот великий князь Гун, которого я видел впервые, при встрече произнес фразу, тронувшую меня. Он сказал: "Пока есть я - Пу Вэй, династия Цин не погибнет". Письмо Пу Вэя, естественно, взволновало меня. Так как все эти советы были переданы мне через Ло Чжэнь-юя, я стал менее подозрителен к нему, чем раньше. Армия Северного похода в то время заняла Учан. Позиции Северной армии на всех фронтах пошатнулись. Ло Чжэнь-юй уверял меня, что революционная армия подобна бурному паводку и лютым зверям. Она предает все огню и мечу. Попасть в ее руки -значит наверняка погибнуть. Услышав это, я собрался уехать с ним в Далянь, но мне отсоветовал Чэнь Бао-шэнь, и я решил повременить. Чэнь Бао-шэнь узнал в японской миссии, что дела не так уж плохи, как это казалось. Вскоре гоминьдановцы начали проводить чистку партии. Чан Кай-ши совершал бесчисленные массовые убийства коммунистов. В это время одна новость поступала за другой: английские корабли обстреляли Нанкин; в провинции Шаньдун происходило передвижение японских войск, чтобы задержать продвижение на север Южной армии. Эти новости убеждали меня в том, что группа Чэнь Бао-шэня более уравновешенна и что события не столь серьезны, как утверждал Ло Чжэнь-юй. Поскольку Чан Кай-ши так же боялся иностранцев, как Юань Ши-кай, Дуань Ци-жуй и Чжан Цзо-линь, то, пока я жил на территории иностранной концессии, я находился в безопасности, как и прежде.

И сторонники возвращения во дворец, и сторонники выезда за границу в конечном счете мечтали об одном - о реставрации. После того как надежды вернуться во дворец потерпели крах, Чэнь Бао-шэнь и его сторонники взялись за старую песенку - спокойно выжидать и наблюдать за изменениями. Что же касается союза с Японией, то в этом вопросе они фактически не были против группировки Ло Чжэнь-юя. Сам Чэнь Бао-шэнь допускал, что если все же мне придется выехать за границу, то основная проблема будет связана с выбором сопровождающего. Сейчас я могу вспомнить лишь нескольких цин-ских ветеранов, которые были принципиально против моего выезда за границу, однако их было очень мало. Один из них говорил, что Япония заинтересована лишь в собственной выгоде и не сможет оказать помощь реставрации. Такие люди, как этот, верили, что реставрация может быть достигнута только благодаря цинским ветеранам, поэтому они хотели исключить из своих рядов Ло Чжэнь-юя.

Поскольку борьба шла не за убеждения и не за методы, а за господствующее положение отдельных лиц, то, кроме открытых дискуссий, велась и закулисная война. К каким уловкам ни прибегал Ло Чжэнь-юй, все же он потерпел поражение.

Однажды Ло Чжэнь-юй вошел в мою маленькую приемную, держа в руках небольшой сверток.

- Ваш покорный слуга заслуживает десяти тысяч смертей за то, что осмелился побеспокоить вас. Однако, если бы я стал скрывать проступки человека ради личной дружбы, я был бы неверным и несправедливым.

- О чем ты говоришь? -Я посмотрел на него с недоумением и стал наблюдать, как он медленно, не спеша Начал развязывать свой узелок. В нем находились два свитка. Ло Чжэнь-юй стал их постепенно раскручивать. Я сразу узнал в них парные надписи, написанные мною специально для Чэнь Бао-шэня.

- Ваш покорный слуга нашел эти произведения императорской кисти на рынке. Благодаря счастливой случайности я смог получить их обратно.

Я тогда не знал, что Ло Чжэнь-юй и его друзья занимаются подкупом слуг своих противников, и искренне поверил, что Чэнь Бао-шэнь настолько неучтив к "милостивому дару" императора, что разрешил продать его на базарном лотке. Разгневанный, я не знал, что сказать Ло Чжэнь-юю, и только приказал ему удалиться.

Сам Чэнь Бао-шэнь в это время находился в Пекине. Когда об этом поступке прослышал его друг Ху Сы-юань, он стал уверять меня, что Чэнь Бао-шэнь невиновен. Не верил он и тому, что его слуги посмели украсть свитки для того, чтобы продать их на рынке. Украсть и продать частным образом они могли. Но кому? Каким образом эти свитки попали в руки Ло Чжэнь-юя? На это Ху Сы-юань не мог ответить. Когда же я стал настаивать, он рассказал историю об одном сановнике, служившем при моих предках, который не хотел открыто сказать императору об угрожавшей тому опасности:

"В годы правления императора Цзяцина (1796-1820) жил при дворе ученый по имени Суп Юнь. Император знал, что это очень преданный ему человек. На двадцать четвертом году своего правления (1810) император Цзя-цин задумал объехать свои владения. Сун Юнь, узнав об этом, забеспокоился. Во-первых, он знал, что император не совсем здоров и утомительная поездка будет ему не под силу. Во-вторых, вокруг было неспокойно, и Сун Юнь боялся, что поездка императора навлечет несчастье. Однако он не мог открыто высказать императору свои опасения. Тогда Сун Юнь составил доклад, в котором дал императору понять, что поездку лучше отложить.

Император, прочитав доклад, страшно разгневался и сказал: "С давних пор небо поощряет тех, кто правит Поднебесной, соблюдая сыновнюю почтительность. Может ли быть моя поездка неблагоприятной, если я еду поклониться могилам своих предков?"

И он направил Сун Юня в армию в качестве одного из нижних чинов.

Во время поездки император Цзяцин (посмертное храмовое имя Жэньцзун) был убит в своем загородном дворце в провинции Жэхэ. На (Престол вступил его сын Дао-гуан (храмовое имя Сюаньцзун). Вернувшись в столицу, у ворот Сичжимэнь Даогуан увидел Сун Юня, подметавшего вместе с группой солдат улицу. Он вспомнил, как Сун Юнь убеждал его отца не предпринимать поездку, и догадался, что означали его намеки. Он понял, какого преданного сановника имеет династия в лице Сун Юня, и немедленно вернул ему прежнюю должность..." Ху Сы-юань замолчал.

- Что же дальше? - нетерпеливо спросил я.- Какое это все имеет отношение к Чэнь Бао-шэню?

- Я говорю, что Чэнь Бао-пгэнь, как и Сун Юнь, боится прямо сказать то, что думает...

- Кто же в таком случае я - Жэньцзун или Сюань-цзун?

- Нет, нет... - от страха Ху Сы-юань не мог вымолвить ни слова. Я нетерпеливо продолжал:

- Вы человек прямой, нечего ходить вокруг да около, говорите прямо!

- Я хочу сказать, что Чэнь Бао-шэнь вам искренне предан, но он избегает давать советы вышестоящим. Вы, мудрый император, можете его понять.

Хотя я по-прежнему не понимал подтекста рассказанной истории, добрые слова, сказанные в адрес Чэнь Бао-шэня, стерли неприятный осадок от истории со свитками.

После ряда неудач Ло Чжэнь-юй совсем потерял мое доверие и в конце концов в 1928 году переехал в Люйшунь, где занялся другими делами.

Теперь, оставив в стороне распри между цинскими ветеранами, рассмотрим другую причину, из-за которой я остался в Тяньцзине и не уехал за границу. Эта причина была связана с моими надеждами на милитаристов.