Глава третья. Жизнь в запретном городе и за его пределами

Юань Шикай

По утрам в Запретном городе происходило странное явление: находясь в глубине дворца, человек мог слышать отдаленный шум города. До слуха доносились крики торговцев, стук деревянных колес тяжелых телег; иногда можно было услышать голоса поющих солдат. Евнухи называли это явление "городом звуков". Покинув Запретный город, я потом часто вспоминал "город звуков", вызывавший у меня столько странных ассоциаций. Наиболее глубокое впечатление произвели на меня выступления военного оркестра, звуки которого не раз доносились из парка Чжуннаньхай-резиденции президента республики. - Юань Ши-кай обедает,- сказал мне однажды главноуправляющий придворными евнухами Чжан Цзянь-хэ.- Во время обеда у Юань Ши-кая играет оркестр. Удар гонга - и пища на столе. Пожалуй, повеселей, чем у императора!

Чжан Цзянь-хэ сжимал губы, лицо его выражало негодование. Мне тогда было лет девять, но я уже мог уловить в его голосе печальные ноты. Когда играла военная музыка, у меня перед глазами возникали картины, которые трудно было пережить: перед Юань Ши-каем поставлены множества блюд, еще больше, чем перед императрицей. Толпа людей ухаживает за ним, играет музыка, его обмахивают опахалом...

Однако моим умом постепенно завладел другой "город звуков". О нем я услышал от моих наставников, когда стал заниматься во дворце Юйцингун. То были слухи о реставрации монархии.

Реставрация монархии на языке Запретного города означала "возврат к наследию предков", или, как считали старые сановники, "славный поворот к старым порядкам, возвращение правления Цинам". Движение за реставрацию началось отнюдь не с известных всем "событий годов динцзи"^* и не закончилось раскрытием "заговора цзяцзы"^** в тринадцатом году республики. Можно смело сказать, что с момента моего официального отречения в 1912 году и до образования Маньчжурской империи в 1934 году^*** не было ни одного дня, когда бы во дворце не думали об этом. Сначала я выполнял волю взрослых, а позднее и сам стал действовать, полагаясь на собственную инициативу и классовый инстинкт. (В детстве непосредственные указания давали мне мои наставники, за спиной которых стояли сановники Департамента двора и приглашенный ими с согласия президента республики "батюшка" (так называли они моего отца). Горячие устремления этих людей, их помыслы вовсе не были слабее, чем у кого-либо за пределами Запретного города. Однако позднее я стал постепенно понимать, что реальные силы, опираясь на которые можно было мечтать о реставрации, стоят не за ними. Да и они сами понимали это. Смешно сказать, но действительно, надежды Запретного города возлагались именно на того человека, который правил страной на месте Цинов, то есть на президента Юань Ши-кая.

^* ("События годов динцзи" - неудачная попытка генерала-монархиста Чжан Сюня восстановить на престоле Пу И (июль 1917 года). -Прим. ред. )

^** ("Заговор цзяцзы" - изгнание Пу И и его двора с территорий Запретного города и Зимнего дворца в Пекине частями армии генерала Фэн Юй-сяна. - Прим. ред. )

^*** (Строго говоря, деятельность по реставрации монархии продолжалась даже после создания Маньчжоу-Го, некоторые люди в Центральном Китае не теряли надежду. Позднее, когда Япония заняла Пекин, они вновь выдвинули идею установить "позднюю Цин". Однако вскоре все заглохло, так как Япония не поддержала их. - Прим. автора. )

До сих пор я отчетливо помню, как за короткий срок разочарования в Запретном городе сменились надеждами, страх - радостью, атмосфера изменилась настолько резко, что даже я, восьмилетний мальчик, был крайне удивлен этим.

Я помню, что при жизни императрицы во дворце очень редко можно было увидеть смеющееся лицо. Евнухи тяжело вздыхали, словно ждали, что вот-вот на них обрушится беда. Тогда я еще не переехал во дворцовую палату Янсиньдянь и жил в палате Чанчуньдянь, принадлежавшей императрице. Приходя к ней выразить свое почтение, я часто заставал ее в слезах. Однажды, прогуливаясь по дворцу, я увидел группу евнухов, выносивших из палаты Тиюаньдянь огромные часы с боем, большие вазы и другую утварь. Чжан Цзянь-хэ, нахмурив брови, грустно причитал:

- Это императрица приказала перевезти в Ихэюань.

Привезут туда, а поди знай, что там дальше будет!

К этому времени побеги евнухов стали обычным явлением. Евнухи распускали слухи, что, попав единожды в Ихэюань, никто живым оттуда уже не выйдет. Чжан Цзянь-хэ бубнил об этом целыми днями, но потом непременно успокаивал меня и говорил: "Куда отправится владыка десяти тысяч лет, туда последует и его раб охранять императора. Не то что эти трусливые черти!" Я даже помню, что в те дни по утрам, когда он у моей "драконовой постели" читал вслух уроки, его голос был полон бессильного гнева.

В преддверии второго года республики появились признаки намечавшихся изменений. В канун Нового года во дворец Юйцингун пришел наставник Чэнь. Вместо того чтобы, как обычно, взять кисть для красной туши и начать делать отметки в тексте, он улыбнулся, поглядел на меня и сказал:

- Завтра по европейскому календарю Новый год.

Правительство республики пришлет людей поздравить императора. Людей пришлет их президент.

Я не помню, было ли это первым его советом в управлении государством, но такое сияющее лицо у него я, пожалуй, видел впервые. От наставника Чэня я узнал, что на этот раз я должен принимать посланцев республики так же, как министров иностранных государств. На встрече самому мне говорить не придется, обо всем позаботится сановник Шао Ин. Я должен только сидеть за драконовым столом и наблюдать за церемонией.

В первый день Нового года меня нарядили в халат с золотыми драконами, надели шапку, украшенную жемчужиной, повесили на шею жемчужные регалии, и я уселся на троне во дворцовой палате Цяньциндянь. С двух сторон от меня стояли генерал-адъютанты, свита и флигель-адъютанты императорских телохранителей с обнаженными мечами. Посланный президентом чиновник Министерства церемоний Чжу Ци-цянь, войдя в палату, поклонился мне издали, затем сделал несколько шагов вперед и поклонился снова. Приблизившись к трону, он низко поклонился в третий раз и передал поздравления от правительства республики. После этого к трону подошел Шао Ин и стал передо мной на колени. Из деревянной шкатулки, накрытой желтым платком, я достал заранее написанный текст ответа и вручил ему. Шао Ин поднялся, прочел текст и вернул мне. Чжу Ци-цянь сделал поклон и удалился. На этом церемония закончилась.

Утром следующего дня появились признаки некоторых изменений. Прежде всего я почувствовал это по звонкому голосу Чжан Цзянь-хэ у полога моей кровати. Во дворце Юйцингун наставник Чэнь, поглаживая свою седую бороду и покачивая головой, сказал улыбаясь:

- "Льготные условия" находятся теперь в государственном архиве и признаны всеми государствами. Даже президент не может не считаться с ними!

Вскоре после Нового года, в день моего рождения, президент Юань Ши-кай снова прислал чиновника с поздравлениями и добрыми пожеланиями. Проявления Юань Ши-каем такого настойчивого внимания оживили притихших было в первый год республики князей и сановников. Они вновь надели свои халаты с изображениями драконов, шапки с красным верхом и павлиньими перьями. Некоторые даже опять начали держать верховых и свиту. Перед воротами Шэньумень и в самом Запретном городе сразу стало очень оживленно. В первый год республики большинство людей приходили в Запретный город в обычной одежде и уже там переодевались в дворцовую одежду. Со второго года республики на улицах замелькали дворцовые одеяния.

Празднование дня рождения императрицы Лун Юй и траурная церемония в связи с внезапной ее кончиной окончательно возродили во дворце дух прежнего великолепия. День рождения Лун Юй праздновали 15 марта, а спустя семь дней ее не стало. В день ее рождения Юань Ши-кай прислал начальника секретариата Лян Ши-и со своими поздравлениями. На поздравительном адресе было написано: "Ее величеству императрице великой цинской династии Лун Юй от президента великой Китайской республики". После ухода Лян Ши-и прибыли премьер-министр Чжао Бин-чунь и все члены кабинета. Еще больше удивили и тронули людей действия Юань

Шикая после смерти Лун Юй. Сам он надел на рукав черную повязку и приказал приспустить флаги. Гражданские и военные чиновники должны были 27 дней носить траур. Юань Ши-кай велел всем женам членов кабинета проводить императрицу в последний путь. Вслед за этим в палате Тайхэдянь был устроен так называемый государственный траурный митинг, который вел председатель сената У Цзин-цзянь. В военных кругах также был проведен траурный митинг. Его вел другой близкий друг Юань Ши-кая - генерал-лейтенант Дуань Ци-жуй. В Запретном городе слышались причитания ж вой евнухов, повсюду пестрели халаты сановников прежней династии и парадные европейские костюмы. Члены императорской семьи и знать, которые должны были носить траур сто дней, сияли от удовольствия. Больше всего их радовало, что Сюй Ши-чан тоже примчался из Циндао, чтобы принять почетную награду цинского двора - разрешение носить шапку с двухочковыми павлиньими перьями. После объявления об отречении цинской династии этот старший императорский наставник при Цинах, придерживая косу, сбежал в захваченный немцами Циндао и поселился там в качестве беженца. Зачем он снова появился в Пекине, я скажу позже.

Не успели похоронить императрицу, как на Юге началось движение против Юань Ши-кая - так называемая "вторая революция". Через несколько дней она завершилась победой Юань Ши-кая. Потом, окружив полицией Государственный совет, он принудил его избрать себя официальным президентом. Тогда-то он и направил мне доклад следующего содержания:

"Его величеству императору великой цинской династии.

Президент Китайской республики имеет честь сообщить Его величеству, что в соответствии с высочайшим указом вдовствующей императрицы великой цинской династии Лун Юй от 25-го дня двенадцатого месяца третьего года правления Сюаньтуна в стране была учреждена республика и создана конституция. Юань Ши-каю было приказано сформировать временное правительство республики и объединить "пять национальностей и земли страны" в единую Китайскую республику. Я был выдвинут народом на пост временного президента Китайской республики. После двух долгих лет тяжелых испытаний ныне в стране воцарилось спокойствие, беспорядки прекращены, и 6-го дня десятого месяца второго года Китайской республики я был официально избран президентом. Государственная власть стала единой и признана всеми странами. 10-то дня десятого месяца я приступили исполнению своих обязанностей. Все народы страны стремятся к прогрессу и мечтают о мире... Приношу благодарность вдовствующей императрице великой цинской династии Лун Юй и великому пинскому императору за благосклонное внимание... Правительство будет руководить народом, установит порядок и станет строго соблюдать "Льготные условия", с тем чтобы укрепить республику, сплотить национальности страны и утешить душу покойной императрицы Лун Юй.

Почтительно докладываю и имею честь пожелать великого счастья!

19-го дня десятого месяца второго года Китайской республики

Юань Ши-кай

Зимой того же года происходило захоронение останков Гуансюя и Лун Юй. ОВ Лянгэчжуане, в Зале духов, был разыгран целый спектакль, главную роль в котором исполнял Лян Дин-фэнь - большой любитель демонстрировать свои чувства. Тогда он еще не являлся моим наставником. Его партнером в разыгрываемом спектакле был Лао Най-сюань, называвший себя одиноким чиновником. В третий гад правления Сюаньтуна он занимал должность заместителя министра народного просвещения и главного инспектора учебных заведений столицы, а после Синьхайской революции обосновался в Циндао и ведал делами в Ассоциации почитания Конфуция, специально организованной немцами для укрытия людей такого типа. В роли шута в этом спектакле выступал бывший цинский военный губернатор в провинции Шаньдун, член Государственного совета в правительстве Юань Ши-кая Сунь Бао-ци. Тогда он только что занял пост министра иностранных дел (отец Сунь Бао-ци - Сунь И-цзин - считался одним из видных сановников времен правления Тунчжи и Гуансюя). В тот день, перед церемонией захоронения, Чжао БиН-цзюНь, пришедший с группой членов кабинета, переоделся в дворцовую траурную одежду и совершил церемонию трех коленопреклонений и девяти земных поклонов. Мой наставник Лян Дин-фэнь был крайне взволнован в тот день. Случайно среди членов кабинета, явившихся в обычной одежде, он заметил Сунь Бао-ци; Лян Дин-фэнь подбежал к нему и, тыча кулаком в нос, стал спрашивать:

- Ты кто такой? Ты кто по национальности?

Сунь Бао-ци оторопел от такого вопроса своего старого друга. Да и другие, что стояли рядом, ничего не могли понять. Пальцы Лян Дин-фэня дрожали, но голос становился звонче:

- Ты забыл, что ты сын Сунь И-цзина! Ты был цин-ским чиновником, а теперь явился сюда в такой одежде и хочешь почтить усопших императора и императрицу. Есть ли у тебя стыд? Ты - что ты за тварь?!

- Правильно сказано! Что ты за тварь? - сказал подошедший Лао Най-сюань. Тут же их окружила толпа людей. Побледневший Сунь Бао-ци, опустив голову, бормотал:

- Верно, правильно! Я тварь! Я тварь!

Впоследствии, рассказывая об этой сценке из жизни, наставник Лян всегда изображал ее в лицах. Эта история и последовавшая за ней "охрана могилы и сосен", можно считать, были самыми радостными днями его жизни. Он часто рассказывал мне об этом и с каждым разом все подробней и увлекательней.

Третий год республики некоторые тназывали годом "реставрации" монархии. Событий, разжигавших страсти, становилось все больше и больше: Юань Ши-кай совершил обряд жертвоприношения Конфуцию, стал использовать феодальные чиновничьи титулы, образовал Институт цинской истории, использовал на службе прежних цинских чиновников. Особенно поразило всех назначение бывшего цинского губернатора трех Севоро-Восточных провинций Чжао Эр-суня главой Института цинской истории. Наставник Чэнь и другие считали его ренегатом, однако сам он говорил о себе так: "Я - цинский чиновник, я составляю цинскую историю, я ем цинский рис, я работаю для Цинов". Лао Най-сюань - тот самый, что в паре с Лян Дин-фэнем "выступал" в Лянгэчжуане,- написал в Циндао статью, в которой открыто агитировал за необходимость "возвращения правления Цинам". Помимо статьи, он написал письмо Сюй Ши-чану, который был старшим наставником при пинском дворе и государственным секретарем в республиканском правительстве, с просьбой поговорить об этом же с самим Юань Шикаем. Сюй Ши-чан показал статью Лао Най-сюаня Юань Ши-каю, и тот попросил передать Лао Най-сюаню письмо с просьбой приехать в Пекин в качестве консультанта. Одновременно бывший преподаватель учебного заведения в Пекине Лю Тин-шэнь написал статью аналогичного содержания. Сун Юй-жэнь -служащий государственного аппарата - выступил с докладом, где высказался за "возвращение власти Цинам". Все эти новости моментально становились достоянием всех. Говорят, что в год "реставрации" даже некий бандит, по кличке Тринадцатый Брат, из провинции Сычуань тоже надел одежду цинского двора, ездил в паланкине, покрытом зеленым сукном, и рассчитывал на свою долю после "реставрации".

Теперь в Запретном городе никто больше не заговаривал о переезде. Осторожный Ши Сюй, чтобы чувствовать себя поуверенней, как-то специально навестил Юань Ши-кая, своего побратима. Новости, с которыми он вернулся, еще больше всех взбудоражили, ибо Юань Шикай сказал следующее: "Братец, а ты разве еще не понял? Ведь все условия были для того, чтобы справиться с южанами. Храм предков находится в самом городе, как же может император куда-нибудь переезжать? Кроме всего, кто может жить во дворце, как не император?" Об этом много времени спустя мне рассказал один человек, служивший в Департаменте двора. В то время Ши Сюй и мой отец вообще не говорили со мной о таких делах, а в случаях необходимости все передавалось мне обычно через наставника Чэня. Он придерживался следующего взгляда: "Судя по всему, их президент вроде бы благоволит Цинам. "Льготные условия" лежат в государственном архиве и..."

Мысли наставника всегда казались недосказанными. Вспоминая об этом сейчас, я думаю, что в этом проявлялся его осторожный характер. Оптимизм, царивший в Запретном городе, в сравнении с тем, что было вне его, в самом деле отличался некоторой настороженностью. Различные действия Юань Ши-кая - ют открытого поминания "души Лун Юй на небе" до конфиденциальных заверений в том, что "его величество" не может покинуть дворец и храм предков, несомненно, дали немало пиши для догадок обитателям Запретного города. Однако все ограничивалось этими заверениями. Поэтому в Запретном городе не было больших оснований бурно выражать восторг. Изменение политического климата в Пекине к концу года - года "реставрации" - показало, что подобная "осторожность" была не напрасной.

Началось все с того, что один чиновник-инспектор подал мысль расследовать распускаемые слухи о реставрации. Юань Ши-кай предложил Департаменту двора "разобраться и принять меры". Вслед за этим выступивший с призывом возврата к Цинам Сун Юй-жэнь в сопровождении эскорта солдат был возвращен к себе на родину. Многие забеспокоились: исчезли и статьи с советами, прекратились речи. Собравшийся было приехать на службу в Пекин Лао Най-сюань тоже побоялся оставить Циндао. Однако многое оставалось неясным, так как Юань Ши-кай на документе о расследовании слухов о реставрации написал загадочную резолюцию: "Запретить распускать сплетни о реставрации, но не очень строго". Например, когда Сун Юй-жэнь был отослан в свой родной город, Юань Ши-кай подарил ему 3 тысячи мексиканских долларов, а все канцелярии на пути следования устраивали в его честь торжественные банкеты, то есть никто так и не понял, наказали его или наградили. На четвертый год республики американский советник в правительстве Юань Ши-кая Фрэнк Гудноу опубликовал статью, в которой писал, что республиканский строй не подходит к китайским условиям^*. Вскоре возникло общество "Чоу-аньхуэй", предлагавшее выдвинуть Юань Ши-кая на пост императора китайской империи. Только тогда тучи рассеялись и все поняли, что за реставрацию хотел провести Юань Ши-кай. А когда стало ясным, куда дует ветер, атмосфера в Запретном городе тоже изменилась.

^* (Гудноу прежде был профессором Политического университета в США. В опубликованной им статье "О республике и монархии" говорилось, что "для Китая монархическая система более приемлема, чем республика". Статья послужила теоретической основой для восстановления монархии Юань Ши-каем.)

(Тогда-то я и слышал военную музыку из парка Чжун-наньхай - резиденции Юань Ши-кая. В те времена в трех больших палатах его дворца производились ремонтные работы. Со ступенек дворцовой палаты Янсиньдянь можно было отчетливо видеть, как на лесах работали маляры. Как объяснил Чжан Цзянъ-хэ, это шли приготовления к восшествию Юань Ши-кая на престол. Несколько позже Пу Лунь от имени императорского дома и личного состава восьми маньчжурских знамен обратился к Юань Ши-каю с петицией - просьбой принять трон. Юань Шикай пожаловал ему титул двойного великого князя и направил во дворец к императорским наложницам за скипетром и императорской печатью. Все эти известия угнетали, огорчали и вместе с тем пугали меня. И хотя мой наставник Чэнь не хотел что-либо мне разъяснять, я все же понимал старое выражение: "Небо не может иметь двух солнц, а государство - двух монархов". Разве мог Юань Ши-кай, став монархом, допустить, чтобы существовал и я - еще один император.

B те дни малейшее движение в трех больших дворцовых палатах около ворот Цяньцинмэнь отмечалось всеми живущими во дворце. Кто бы ни шел по дворцу, обязательно поглядывал в сторону палат - не закончились ли малярные работы, касавшиеся теперь судьбы каждого из них. Императорские наложницы ежедневно жгли ароматные свечи и поклонялись Будде, прося у духа - хранителя государства "помощи и защиты императора". Скипетр поспешно унес Пу Лунь, а императорская печать осталась, так как была на китайском и маньчжурском языках и поэтому не удовлетворяла Юань Ши-кая.

Заметные изменения произошли и во дворце Юйцин-гун, где я занимался. Мои наставники стали необычайно вежливы с Юй Чуном. Он был первым человеком у императорских наложниц, и ему часто дарили всякие безделушки вроде табакерок и перстней. Стоило мне упомянуть имя Юань Ши-кая, как наставники тут же делали знаки, чтобы я замолчал, дабы Юй Чун ненароком не услышал и не передал своему отцу Пу Луню.

Однажды Юй Чун был приглашен к императорским наложницам. Чэнь Бао-шэнь, подождав, когда тот скроется из виду, достал из-за пазухи листочек бумаги и сказал:

- Ваш слуга вчера погадал. Посмотрите, ваше величество!

Я взял листочек и прочел: "Мой враг болен, он не сможет подступиться ко мне. Благоприятствие!"

Наставник Чэнь разъяснил мне, что у моего врага Юань Ши-кая будущее неблагоприятное. Он не может мне повредить, и это хорошее предзнаменование. Чэнь Бао-шэнь после этого еще погадал: жег черепашьи панцири, справлялся по травам - всюду предзнаменования были хорошими. Он убеждал меня хранить спокойствие. Этот старик ради меня перепробовал все способы гадания, существовавшие еще в первобытном обществе. Заключения его были весьма оптимистичны.

Для того чтобы "враг не мог подступиться ко мне" и чтобы сохранить "Льготные условия", мои наставники, отец и придворные помимо гаданий действовали еще и по-йному. И хотя мне об этом не рассказывалось, кое-что я все-таки знал. Они вступили с Юань Ши-каем в негласный сговор, по которому цинский двор должен был выразить поддержку императору Юаню, а император Юань Ши-кай в свою очередь - признать "Льготные условия". Департамент двора и Юань Ши-кай обменялись по этому поводу документами. На тексте "Льготных условий" Юань Ши-кай собственной рукой написал:

"Политическая власть династии не смогла быть сохранена. Остался лишь почетный титул императора, о чем до сих пор не забыто. Все разделы "Льготных условий" не подлежат изменениям ни при каких обстоятельствах и будут включены в конституцию.

Зима четвертого года республики

Юань Ши-кай".

Оба эти документа можно встретить в "Приказах президента" от 16 декабря 1915 года. За несколько дней до их объявления в дневнике моего отца появилась следующая запись:

"10-го дня десятого месяца (16 ноября) прибыл во дворец. Вместе с князьями и старшими наставниками обсуждался вопрос о породнении императорской семьи с семьей президента Юань Ши-кая. Пришли к согласию, велено было подготовиться. Обсуждался секретный документ, пришли к единому мнению. Все хорошо".

Этим "секретным документом" и явились те несколько строчек, которые Юань Ши-кай написал собственной рукой на "Льготных условиях". А "вопрос о породнении" заключался в том, что Юань Ши-кай через командующего сухопутными войсками Цзян Гао-цзуна предложил моему отцу и Ши Сюю взять его дочь мне в жены. Императорские наложницы в душе были не согласны, но повиновались. Кончилось же все тем, что "Льготные условия" не были внесены в конституцию, да и я не женился на дочери Юань Ши-кая, ибо он процарствовал всего лишь восемьдесят три дня и умер при сплошном гуле оппозиции.