Матери и сын

Когда меня ввели во дворец в качестве приемного сына императоров Тунчжи и Гуавсюя, все их жены стали моими матерями. Я был преемником императора Тунчжи и лишь поклонялся храму предков императора Гуансюя. Это означало, что законная династия представлена императором Тунчжи; однако вдова Гуансюя, императрица Лун Юй, не считалась с этим. Пользуясь своей властью императрицы, она объявила "холодную войну" осмелившимся спорить с ней наложницам третьего ранга Юй, Сюнь и Цзинь и вообще перестала считать их моими матерями. Когда все мы встречались за обедом, Лун Юй и я сидели, а они должны были стоять. Лишь в день ее смерти наложницы императоров Тунчжи и Гуансюя потребовали у князей восстановления справедливости и все были возведены в императорские наложницы первого ранга. С того дня каждую из них я стал называть "августейшей матерью".

У меня было много матерей, но материнской ласки я никогда не знал. Теперь я вижу, что вся забота наложниц проявлялась в том, чтобы присылать мне блюда да выслушивать доклады евнухов о том, что я "вкушал с аппетитом".

На самом же деле я не мог "вкушать с аппетитом". С детства у меня был больной желудок. Возможно, что причина заболевания как раз и связана с "материнской любовью". Однажды, когда мне было шесть лет, я объелся каштанами. Свыше месяца императрица Лун Юй разрешала мне есть только рисовый отвар. И хотя я каждый день плакал и кричал, что голоден, это никого не трогало. Как-то во время прогулки по парку Чжуннаньхай императрица велела принести сухие пампушки, чтобы я покормил рыбок. Не удержавшись, я запихал в рот целую пампушку. Этот случай не только не образумил Лун Юй, а, напротив, заставил ее прибегнуть к еще более строгим запретам. И чем строже были запреты, тем сильнее возникало у меня желание стащить что-нибудь поесть. Однажды в подарок императрице из резиденции князей были присланы различные продукты в коробках. Я бросился к одной из них и открыл крышку - она была полна окороками в сое. Я схватил один и вцепился в него зубами. Следивший за мной евнух, побледнев от ужаса, стал его отнимать. Я отбивался, как мог, но силы были неравны и в конце концов ароматный кусок окорока уплыл у меня из-под носа.

Даже когда я вернулся к обычной пище, не обходилось без постоянных неприятностей. Как-то за один присест я съел шесть новогодних лепешек, и об этом узнал дежурный евнух. Испугавшись, что я объелся, он применил фантастическое средство профилактики. Два евнуха взяли меня под мыптки и, словно сваю, стали вколачивать в пол. Позднее они с довольным видом говорили, что я не заболел только благодаря их методу лечения.

Все это может показаться диким, но бывали случаи и похуже. До восьми-девяти лет каждый раз, когда я был возбужден и начинал проявлять свой дурной характер и капризничать, главные евнухи Чжан Цзянь-хэ или Юань Цзинь-пгоу ставили диагноз и прописывали мне следующее лечение: "Владыка десяти тысяч лет сильно взволнован, пусть попоет немного, чтобы охладить свой пыл!" С этими словами меня вталкивали в маленькую комнату и закрывали дверь на засов. Чаще это была комната во дворце Юйцингун, в которой обычно держали горшки. Как я ни кричал, ни бил ногами в дверь, умолял, плакал, запертый один в комнате, никто не отзывался, пока я вдоволь не наревусь. И лишь когда, по их словам, я, "напоюсь" и "охлажу пыл", меня выпускали. Такие странные методы "лечения" не являлись каким-либо самоуправством евнухов или изобретением императрицы Лун Юй, а были своего рода традицией императорской семьи.

С моими младшими братьями и сестрами в княжеской резиденции обращались так же.

Императрица Лун Юй умерла, когда мне было восемь лет, и сказанное выше - единственное воспоминание об ее "материнской любви".

Дольше всего я находился с четырьмя наложницами второго ранга. Обычно мы виделись очень редко. А посидеть вместе, как это бывает в семьях, поговорить тепло и по-родственному - такого вообще никогда не случалось. Каждое утро в знак почтения я должен был отвешивать поклоны наложницам. Евнух подстилал желтый атлас, я становился на колени, затем подымался и отходил в сторону, ожидая, покуда наложница не скажет несколько фраз, полагавшихся по этикету. В это время евнухи обычно причесывали наложниц, а те задавали вопросы: "Император хорошо спал?"; "Похолодало, императору нужно одеваться потеплее"; "Что император сейчас изучает?" Эти ничего не значащие вопросы повторялись тысячи раз. Иногда наложницы дарили мне различные глиняные фигурки. В заключение не обходилось без фразы: "Пойдите поиграйте теперь, император!" Встреча на этом заканчивалась, и больше в тот день мы не виделись.

Императрица и наложницы, мои родители и бабушка называли меня "императором". Остальные обращались ко мне "ваше величество". И хотя у меня тоже было имя, ни одна мать не называла его. Кто-то рассказывал, что, покинув родной дом и уехав на учебу за границу, он каждый раз во время болезни вспоминал свою мать, которая ласкала его, когда он в детстве болел. В зрелом возрасте болезни у меня были частым явлением, но теплых воспоминаний о материнской ласке они не вызывали.

В детстве с наступлением холодов я часто простужался и болел гриппом. В таких случаях поочередно появлялись императорские наложницы и каждая из них произносила одно и то же: "Императору лучше? Пропотели?" Минуты через две-три они уходили. Больше запомнилась мне толпа следовавших за ними евнухов, которая заполняла мою маленькую спальню. За несколько минут каждый такой приход и уход изменяли дух всей комнаты. Не успевала уйти одна наложница, приходила другая, и снова комната заполнялась до отказа. В течение дня обычно бывало четыре таких посещения, и четыре раза изменялась атмосфера в моей спальне. К счастью, мое здоровье на второй день заметно улучшалось и ветер и волны Ё спальне утихали.

Лекарства для меня всегда приготавливались в аптеке дворца Юнхэгун. В этом дворце жила императорская наложница первого ранга Дуань Кан. Ее аптека имела лучшее оборудование, чем аптеки других наложниц. Дуань Кан была преемницей императрицы Лун Юй. Она больше других смотрела за мной и с достоинством заняла положение своей предшественницы. Такое несоблюдение традиций цинского двора произошло не без вмешательства Юань Ши-кая. После смерти Лун Юй Юань Ши-кай предложил Департаменту двора повысить в ранге четырех наложниц императоров Тунчжи и Гуансюя, присвоив им почетные титулы, и признать наложницу Цзинь старшей из четырех. Почему Юань Ши-кай вмешался не в свое дело, я не знаю. Некоторые говорили, что в данном случае действовал брат наложницы Цзинь. Так ли это, неизвестно. Знаю только, что мой отец, Цзай Фэн, и другие князья - все согласились с этим вмешательством: императорским наложницам Юй и Сюнь были пожалованы почетные титулы Цзин И и Чжуан Хэ, а две' другие наложницы были возведены в императорские наложницы первого ранга и им пожаловали почетные титулы Жун Хуэй и Дуань Кан.

Дуань Кан стала моей первой матерью. С этого времени она начала относиться ко мне все строже и строже, пока однажды не разразился грандиозный скандал.

Так я рос до 13-14 лет. Как и все дети, я очень любил новые игрушки. Некоторые евнухи, стараясь угодить мне, время от времени покупали для меня что-нибудь интересное. Однажды один из них подарил мне парадную форму, которую носили республиканские генералы. На шапке красовался султанчик, похожий на метелочку из белых петушиных перьев. К форме прилагались сабля и кожаный пояс. Я надел все на себя и был в восторге. Прослышав об этом, Дуань Кан цришла в ярость. Она ужаснулась, когда узнала, что я носил еще и заморские чулки, купленные евнухами. Немедленно вызвав к себе во дворец Юнхэгун евнухов Ли Чан-аня и Ли Янь-няня, подаривших мне форму и чулки, она велела наказать их палками, а затем понизила в должности, послав их на грязную работу по уборке помещений. После этого она послала за мной и прочитала мне нотацию: "Великий цинский император надевает республиканскую одежду и заморские чулки. На что это похоже!" Мне оставалось лишь спрятать свою любимую форму и саблю, облачиться в дворцовые одеяния и сменить заморские чулки на матерчатые, с вышитыми на них драконами.

Если бы наставления Дуань Кан этим и ограничились, вряд ли бы позднее я проявил к ней непочтение. Наставления такого рода только еще больше заставляли меня почувствовать свою исключительность, и это как раз соответствовало всему тому, чему меня учили во дворце Юй-цингун. Я верил, что наказание евнухов и нотации преследовали именно эту воспитательную цель. Дуань Кан стремилась во всем подражать Цы Си, даже несмотря на то, что ее родная сестра, наложница Чжэнь, погибла от руки этой деспотичной императрицы. Она научилась не только избивать евнухов, но и подсылать их следить за императором. Расправившись с Ли Чан-анем и Ли Янь-нянем, Дуань Кан прислала ко мне своего близкого евнуха, чтобы тот ухаживал за мной. Евнух должен был докладывать ей ежедневно о каждом моем шаге, то есть все было точь-в-точь как -с императором Гуансюем. Это больно ударило по моему самолюбию. Мой наставник Чэнь Бао-шэнь тоже был сильно этим возмущен. Он объяснил мне разницу между первой и второй женой императора, что еще больше усилило мой гнев.

Вскоре из императорской больницы был уволен врач по имени Фань И-мэй. Этот факт послужил поводом к взрыву. Доктор Фань был одним из тех, кто лечил Дуань Кан. Случившееся, в общем, меня никак не касалось, но до моего слуха снова дошли слова возмущения поведением Дуань Кан. Чэнь Бао-шэнь заметил: "Всего лишь наложница, а ее самоуправство начинает переходить границы". Главный евнух Чжан Сянь-хэ - тот самый, что донес о покупке формы и заморских чулок,- также выражал свое недовольство: "Разве не становится владыка десяти тысяч лет вторым Гуансюем? Ведь все, что касается императорской больницы, тоже должно решаться владыкой десяти тысяч лет! Даже ваш раб не может этого перенести". Я вспыхнул, все во мне закипело от злобы, и, разъяренный, я бросился во дворец Юнхэгун. Увидев Дуань Кан, я закричал:

- Почему ты уволила Фань И-мэя? Не слишком ли много ты берешь на себя? Император я или нет? Кто здесь распоряжается? Твое самоуправство переходит всякие границы!..

И, не дожидаясь, что ответит побелевшая от злости Дуань Кан, выбежал из зала. Когда я возвратился во дворец Юйцингун, наставники стали наперебой хвалить меня.

Разгневанная Дуань Кан не послала за мной, а велела позвать отца и князей. Она рыдала, кричала, просила у них совета, однако никто не осмеливался что-нибудь советовать. Узнав об этом, я позвал их к себе и сказал:

- Кто она такая? Всего лишь наложница. Никогда еще в истории нашей династии император не называл наложницу матерью! Должна быть разница между первой и второй женой императора или нет? Если нет, почему мой брат Пу Цзе не называет вторую жену отца матерью? Почему же я должен так называть и слушаться ее?

Князья выслушали мою тираду, но ничего не сказали.

Наложница Цзин И была с Дуань Кан не в ладах. Как-то она предупредила меня: "Говорят, госпожу и бабушку хотят пригласить во дворец. Император, будьте осторожны!"^*

^* (У маньчжуров госпожой называли бабушку, а бабушкой - мать. )

Действительно, мои бабушка и мать были вызваны во дворец. Если Дуань Кан ничего не могла сделать с князьями, то на мать и особенно бабушку ее крик возымел действие. В конце концов они, став на колени, умоляли Дуань Кан смилостивить свой гнев, обещая уговорить меня извиниться. Прибыв во дворец Юнхэгун, я увидел бабушку и мать. Из главного зала еще доносился крик императрицы, и я хотел было снова ринуться туда, но слезы и мольбы бабушки и матери сдержали меня. Я пообещал им извиниться.

Подойдя к Дуань Кан и даже не взглянув на нее, я поклонился, невнятно пробормотал что-то вроде: "Августейшая матушка, я виноват" - и удалился.

Дуань Кан успокоилась и перестала рыдать. Через два дня я узнал о том, что мать наложила на себя руки.

Рассказывали, что с детства на мою мать никто никогда не кричал. Она была очень самолюбива, и этот удар был для нее слишком жестоким. Вернувшись из дворца, она приняла опиум. После этого Дуань Кан резко изменилa ко мне отношение. Она не только перестала поучать меня, а, наоборот, стала необычайно сговорчивой. Жизнь вошла в прежнюю колею, между мной и наложницами восстановились нормальные отношения, но все это было достигнуто ценой гибели моей матери.