Третье посещение Кайсяньгуна (1981 г.)

(Статья составлена на основе доклада, прочитанного в 1981 г. на чтениях, посвященных памяти Т. Гексли, организованных Британским королевским антропологическим обществом.)

Путь полувекового служения науке, на который я вступил в юные годы, был извилист и труден. И вот сегодня, когда мне пора уже подводить жизненные итоги, я неожиданно удостоился чести, о которой раньше мог только мечтать. Радость и смущение - вот, пожалуй, наиболее подходящие слова, которыми я могу описать охватившие меня чувства. Когда год назад Британское королевское антропологическое общество известило меня о том, что я награжден памятной медалью имени Гексли, и пригласило приехать зимой этого года в Лондон для ее получения, это оказалось для меня полной неожиданностью. Древние мудрецы говорили: "Среди почитаемых человеческих достоинств - способность к познанию самого себя". В том, что касается моих научных достижений, то мне не пристало строить особых иллюзий и пытаться ставить себя на одну доску с кем бы то ни было из тех знаменитых ученых, кто удостаивался медали имени Гексли с начала этого века. Однако когда я подумал, что в этот славный список будет впервые включено китайское имя, мое сердце переполнилось искренней радостью. Это свидетельствует о той оценке, которую дает Британское королевское антропологическое общество нашей науке. Дальнейшее ее развитие будет зависеть от совместных усилий ученых различных стран и национальностей. Движимый пониманием этого, я и приехал сюда, в мою альма-матер - Лондонский институт экономических и политических наук,- и вот, спустя тридцать пять лет, вновь стою на этой кафедре. Правда, для меня эта новая встреча несколько омрачена тем, что я уже не смогу увидеть профессора Р. Тауни, который организовал мое первое выступление в этой аудитории.

Что касается Томаса Гексли, то это имя хорошо известно в кругах интеллигенции нашей страны. Еще в 1895 г., за пятнадцать лет до того, как я появился на свет, его известный труд "Эволюция и этика" был изящно переведен на старокитайский литературный язык и издан под названием "Трактат о небесном развитии" китайским ученым цинской эпохи Янь Фу, который в свое время окончил школу Британского военно-морского флота. А в 1976 г. был подготовлен исправленный перевод этой книги на современный китайский язык. Таким образом, идеи Т. Гексли оказали влияние на умы уже по крайней мере четырех поколений китайцев. И то обстоятельство, что в список людей, приглашенных для участия в чтениях, посвященных его памяти, включен китаец, можно считать историческим подтверждением того стимулирующего воздействия, которое оказал этот пионер антропологической науки на воззрения людей всего мира. И заслуга в этом, конечно же, прежде всего принадлежит самому ему.

Сказать откровенно, меня беспокоило, смогу ли я сказать с этой почетной трибуны нечто такое, что удовлетворит столь искренний интерес, обращенный ко мне со стороны аудитории. В этой связи я не могу не выразить благодарность моему учителю сэру Раймонду Фёрсу, присутствующему здесь. В июне этого года, почувствовав, видимо, мои затруднения, он протянул мне руку дружеской помощи. В посланном мне письме он, в частности, писал: "Вы, вероятно, еще не решили, чему посвятить свой доклад... Среди прочих у меня возникло такое соображение на этот счет: вы могли бы рассказать в своем выступлении, как изменился Кайсяньгун с 1938 г. и что вы об этом думаете". Кайсяньгун - это деревня, расположенная в уезде Уцзян провинции Цзянсу, неподалеку от места, откуда я родом. В 1936 г. я обследовал эту деревню и, чтобы типологически выделить ее, присвоил ей "научное название" - "Цзянцунь". А в 1938 г., после поступления в институт, в стенах которого сейчас нахожусь, я под руководством проф. Малиновского, основываясь на собранных мною материалах и подготовленной к тому времени диссертации, опубликовал книгу под названием "Крестьянская жизнь в Китае" (в китайском варианте - "Экономика Цзянцуни").

Еще до того, как я получил письмо от моего учителя, у меня возникла мысль написать на склоне лет своих о новой жизни этой деревни. В октябре нынешнего года мне вместе с сестрой (вероятно, известной вам еще по книге 1938 г.; сейчас ей уже 78 лет) представился случай вновь побывать в Кайсяньгуне. Конечно, это была не столько научная экспедиция, сколько просто поездка в гости к родственникам. Трудно описать всю теплоту устроенного нам приема. Мы были постоянно окружены атмосферой дружбы и внимания. Отголоски тех добрых чувств еще свежи во мне и настраивают меня на лад, быть может не вполне соответствующий строгому тону нашего научного заседания. Полагаясь на вашу снисходительность, я хотел бы именно в духе непринужденной беседы, какой принят между давнишними друзьями, рассказать вам о Кайсяньгуне, многим из вас, наверное, уже знакомом,- о переменах, происшедших в этой деревне за полстолетия, о ее современных проблемах и о перспективах, ожидающих ее в будущем.

Морис Фридман говорил, что ученый, занимающийся "микросоциологическим" исследованием ограниченного объекта, не должен отождествлять частное с общим, равно как и довольствоваться, анализом статичного исторического среза изучаемого явления, не рассматривая его в развитии. Поэтому прежде всего мне следует напомнить, что Кайсяньгун - это всего лишь одна из сотен тысяч китайских деревень. (Всего в стране насчитывается около пяти миллионов производственных бригад, а в состав Цзянцуни сейчас входят две производственные бригады, или две деревни.) Это китайская деревня, и поэтому у нее есть много общего с сотнями тысяч остальных деревень страны; это одна из сотен тысяч китайских деревень, и поэтому у нее вместе с тем имеются особенности, отличающие ее от других деревень Китая. Я полагаю, что, только уяснив надлежащим образом, каково это общее и это особенное, мы сможем избежать ошибки, о которой предупреждал М. Фридман.

Деревня Кайсяньгун находится на берегу оз. Тайху, на полпути между городами Сучжоу и Ханчжоу. Это изобильный и плодородный край, о чем свидетельствует известная пословица: "Вверху - рай небесный, внизу - Сучжоу и Ханчжоу". Передовые экономические позиции региона находят выражение не только в превосходных природных условиях и высокопроизводительном земледелии, но и в развитой аграрной промышленности, сырьем для которой служит продукция сельского хозяйства. Такое положение существовало с давних пор, сохранилось оно и по сей день. Согласно данным, полученным в 1979 г., в результате общенационального выборочного обследования семисот тысяч производственных бригад, средний годовой доход на душу населения был меньше 100 юаней, а бригад со среднедушевым доходом, превышающим 300 юаней, насчитывалось всего 1632. В Сучжоу средний показатель душевого дохода оказался равным 280 юаням^*, что ясно указывает на благоприятное экономическое положение этого региона. Что касается Кайсяньгуна, то здесь доход на душу населения составляет 300 юаней, т. е. примерно столько же или немногим больше, чем по району Сучжоу в целом. Изучая такую деревню, типичную для экономически передового региона, мы получаем возможность сравнить ее с другими деревнями, более и менее зажиточными, и тем самым выработать представление о характере изменений, происходящих в жизни китайского села, а значит, и о возможных путях подъема аграрного сектора народного хозяйства КНР.

^* (Китайский сельскохозяйственный ежегодник. 1980, с. 5, 383 (на кит. яз.).)

Задача изучения экономики Кайсяньгуна в общегосударственном и региональном контекстах облегчается тем обстоятельством, что история полевых изыскании в этой деревне насчитывает на сегодняшний день уже без малого пятьдесят лет. За этот период в Китае произошли огромные и во многом беспримерные в мировой истории свершения и перемены, превратившие полуколониальную и полуфеодальную страну в социалистическое государство. Перемены затронули каждую деревню и каждого человека. Обретенный опыт и уроки, из него извлеченные, представляют ценность не только для нас, китайцев, но и для многих за рубежом.

Со времени моей первой поездки в 1936 г. деревня обследовалась пять раз. Вторым Кайсяньгун посетил в мае 1956 г. проф. Сиднейского университета У. Геддес. Собранные тогда материалы вошли в его монографию "Крестьянская жизнь в Китае", опубликованную в 1963 г. Через год после экспедиции У. Геддеса я повторно работал в деревне, однако мои рукописи того времени были утрачены в недавний период смуты, и сейчас я как раз пытаюсь их разыскать. В сентябре 1980 г. в Кайсяньгуне была 'Нэнси Гонсалес из Мэрилендского университета. Первоначально я предполагал присоединиться к ней, однако из-за болезни мне пришлось перенести срок поездки на октябрь. Хотя это последнее мое пребывание по времени было непродолжительным, мне удалось собрать некоторые важные сведения.

Путь, пройденный Кайсяньгуном за последние полвека, был во многом схож с тем, что пришлось пережить другим деревням Китая, однако он вместе с тем не лишен своеобразия. В 1938 г., через два года после моего возвращения из Кайсяньгуна, весь этот регион был оккупирован войсками японских агрессоров. В книге "Крестьянская жизнь в Китае" я отмечал, что главной проблемой китайской деревни стала проблема голода. И надо сказать, что в период с 1936 по 1949 г. проблема эта не только не была решена, но еще более обострилась. К концу 40-х годов помещикам принадлежало 56,5% всей обрабатываемой земли; 75% крестьянских хозяйств существовало за счет арендованной земли и займов, взятых у ростовщиков. Поэтому большинство крестьян жили в долг. Чаще всего они продавали свое зерно сразу же после сбора урожая, чтобы рассчитаться по займам, а затем снова занимали деньги, чтобы купить себе продовольствие на текущий год. Бедность и прозябание крестьянского населения усугублялись постоянными наводнениями, наносившими народу неисчислимый ущерб; официальные власти никаких защитных мер на случай стихийных бедствий не принимали.

Сельскохозяйственное производство находилось в состоянии стагнации. Если в 1936 г. урожайность зерновых, по моим данным, составляла 300-400 цзиней с му, то в 1949 г. этот показатель упал по рису, пшенице и рапсу соответственно до 300, 50 и 30 цзиней. Производство шелка - основное подсобное производство в регионе - практически прекратилось. Тяготы крестьян усугублялись налоговым гнетом и разгулом бандитизма. В предшествующих работах я не раз указывал, что главная причина бедственного положения деревни заключалась в порочной системе землевладения и природе политического строя, который эту систему поддерживал. Как писал в своей книге У. Геддес, китайские крестьяне стали хозяевами своей земли только в 1949 г. Этот год принес им политическое освобождение, изменившее природу государственной власти. А осуществленная в 1952 г. земельная реформа привела к фундаментальным изменениям ,в экономической системе. Благодаря этим двум важнейшим событиям Китай вступил ,в новую эру своей истории. Решающим фактором, обеспечившим как переход политической власти в руки народа, так и изменение аграрного строя, стало - и это я должен подчеркнуть особо - руководство Китайской коммунистической партии.

В результате земельной реформы вся возделываемая крестьянами земля была передана в их собственное распоряжение, что привело к небывалому подъему их трудовой активности. Наглядное представление о последствиях реформы можно получить из сравнения производственных показателей за 1949 и 1952 гг. В целом по Китаю производство зерна возросло за этот период на 42,8%, хлопка - на 93,4%. Покупательная способность крестьянского населения удвоилась. Урожайность зерновых в Кайсяньгуне увеличилась с 300 цзиней с му в 1949 г. до 500 цзиней в 1952 г., т. е. на 66%. У. Геддес отмечает, что коллективизация привела к дальнейшему повышению урожайности: в 1955 г. жители Кайсяньгуна собирали с каждого му уже по 560 цзиней риса. А в 1956 г.- в завершающем году коллективизации - этот показатель достиг, согласно отчету, предоставленному У. Геддесу крестьянами деревни, 700 цзиней. Иначе говоря, урожайность повысилась на 28% по сравнению с предыдущим годом и на 42% по сравнению с 1952 г. Между тем в. стране в целом прирост за соответствующий период составил всего 14%^*. Это говорит о том, что в те годы Кайсяньгун вошел в число наиболее передовых китайских деревень.

^* (Китайский сельскохозяйственный ежегодник, с. 34.)

В 1958 г. в Кайсяньгуне, как и повсюду в Китае, стали создаваться народные коммуны. Постановка перед сельским хозяйством явно завышенных производственных заданий, практика уравниловки ослабили трудовую активность крестьян и нанесли экономике большой ущерб. Производство зерна упало, доходы членов народных коммун заметно понизились. К 1960 г. положение по ряду причин особенно ухудшилось, и для страны наступил тяжелый период ее развития. В это наиболее трудное время в Кайсяньгуне, так же как и во многих других деревнях, наблюдался отток крестьянского населения из мест своего проживания. Однако следует отметить, что в Кайсяньгуне перелом этой негативной тенденции наступил довольно быстро. В 1962 г. некоторые левацкие ошибки были исправлены, призводственным. бригадам был придан статус самостоятельных хозяйственных и финансовых единиц, стал осуществляться принцип распределения по труду. Одновременно было развернуто капитальное строительство, проводились мероприятия по выравниванию почв, прокладывались новые ирригационные канавы, внедрялась механизация и электрификация дренажно-оросительных работ, что позволило в основном отказаться от традиционных методов регулирования уровня влаги, основанных на использовании водоподъемного колеса с ножным приводом (в книге "Крестьянская жизнь в Китае" я уже описывал это устройство). С 1962 по 1966 г.- время, предшествовавшее десятилетнему периоду большой смуты,- производство зерна в Кайсяньгуне возрастало ежегодно в среднем на 8,25%; возродилась и получила известное развитие традиционная вспомогательная отрасль хозяйства - шелководство. Среднедушевой доход достиг к 1966 г. 119 юаней. И по сей день крестьяне деревни считают 1962 год переломным и положившим задел зажиточному существованию. Эту мысль они выражают очень простой фразой: "С того года мы стали трижды в день есть вареный рис". "Трехразовое питание вареным рисом" предусматривает для полноценного здорового работника ежедневный рацион в два цзиня зерна.

Однако на смену восстановительному периоду пришло десятилетие так называемой культурной революции. Хотя в ходе 1966-1976 гг. аграрный сектор пострадал в меньшей степени, чем город, для Кайсяньгуна, как и для других деревень Китая, эти годы были временем экономического застоя. На неблагоприятном хозяйственном положении сказался целый ряд негативных факторов: одностороннее выделение производства зерна как главного звена в ущерб подсобным производствам, как коллективным, так и кустарным; абсолютизация роли центральных органов управления и игнорирование местных особенностей; администрирование и произвольное спускание "сверху" бюрократических предписаний; уравниловка в сфере распределения и неконтролируемое потребление по принципу "ешь досыта". Вследствие этого темпы роста сельскохозяйственного производства упали с 8,25% в 1966 г. до 3,95% в 1976 г. Однобокая ориентация хозяйства на производство зерна, невнимание к вспомогательным отраслям, неэкономное хозяйствование, а также естественный рост населения привели к тому, что вплоть до 1976 г. средний доход на душу населения оставался на неизменном по сравнению с показателем 1966 г. уровне - 114 юаней.

Отрицательное влияние "культурной революции" было окончательно преодолено в конце 1978 г. С этого момента аграрная экономика Китая вступила в новую и Многообещающую стадию своего развития. Однако прежде, чем говорить о переменах, происшедших в Кайсяньгуне с 1978 г., мне хотелось бы затронуть одну важную проблему, наличие которой оказывает значительное воздействие на развитие экономики китайской деревни, а именно демографическую проблему.

После освобождения Китая в 1949 г. экономика страны претерпела небывалое развитие и жизнь народа заметно улучшилась. Между тем довольно быстрыми темпами росло и население. В 1917 г. в Китае проживало 440 млн. человек, а тридцать два года спустя (в 1949 г.) - на 100 млн. больше. Вновь прошло тридцать два года, и численность населения Китая достигла, по оценке на начало 1980 г., одного миллиарда, что составляет 22% населения земного шара. Прирост населения за годы существования /Китайской Народной Республики равен 81%, причем ежегодно количество жителей страны увеличивалось в среднем на 19%. Распределено столь внушительное население по территории Китая .неравномерно. Более 90% сосредоточено в юго-восточной половине территории страны. По плотности населения юго-восточный район превосходит северо-западный в десять раз, при этом в дельтах рек Янцзы и Чжуцзян на каждом квадратном километре проживает от 400 до 500 человек, что является одним ,из наиболее высоких показателей в мире.

Деревня Кайсяньгун как раз и расположена в таком густо заселенном регионе. По сведениям, полученным мною в 1939 г., в этой деревне насчитывалось 1458 жителей, а в 1956 г., согласно данным У. Геддеса,- 1440. Хотя приведенные цифры и нуждаются в дополнительной проверке и уточнении (надо принять во внимание, что административное членение за это время несколько изменилось), они в целом позволяют прийти к выводу о сокращении численности населения, видимо, особенно значительном в период войны с Японией. В течение первых - после 1949 г.- восьми лет бурного роста народонаселения в Китае (первый скачок произошел в 1954-1957 гг., когда средний ежегодный прирост достиг 24%) население Кайсяньгуна оставалось сравнительно стабильным в численном отношении. Пока я не смог изыскать демографических данных по Кайсяньгуну за 1957-1965 гг., однако есть основания полагать, что именно в это время начался рост населения деревни. В 1966 г. оно составило 1899 человек, т. е. на 459 человек, или 31,9%, больше, чем в 1956 г. По темпам роста населения Кайсяньгун даже превзошел общенациональный показатель.

Чтобы объяснить специфические особенности демографических процессов в Кайсяньгуне, еще потребуются новые исследования, однако уже сейчас можно указать на следующее обстоятельство. У жителей этой деревни, как я уже писал раньше, в течение длительного времени существовала традиция ограничения рождаемости. Когда я побывал в Кайсяньгуне в последний раз, я спросил у них, почему они отказались от этой традиции и никак не воспрепятствовали столь значительному скачку в численности населения деревни. Они ответили мне следующим-образом: сначала правительственный запрет на умерщвление новорожденных привел к росту числа детей в семьях, а затем широкие слои жителей деревни ознакомились с некоторыми медицинскими методами ограничения деторождения, и уровень рождаемости в результате их применения несколько уменьшился. О достоверности этого объяснения судить рано, но оно все же позволяет нам заключить, что само представление крестьян: о необходимости контроля рождаемости не изменилось.

Сейчас в Кайсяньгуне проживает 2308 человек, что на 60%. больше по сравнению с уровнями 1936 и 1956 гг. Темпы роста населения за этот период в деревне были несколько ниже, чем в целом по стране. Рост численности населения объясняется не только увеличением рождаемости, но и снижением смертности. Последнее обстоятельство обнаруживается весьма явно, и во время моего недавнего посещения деревни я имел возможность в этом удостовериться: я встретил многих старожилов Кайсяньгуна, которых знал еще по 30-м годам. Впрочем, убедительнее всего свидетельствует статистика. Если в 1936 г. в деревне насчитывалось лишь 17 человек в возрасте свыше семидесяти лет, то в 1980 г.- 114. Повышение уровня жизни и улучшение медицинского обслуживания принципиально изменили традиционную систему демографического контроля, выработанную применительно к ситуации равно высокой рождаемости и смертности. В условиях деревни с традиционно высоким уровнем демографического давления использование научных методов планирования: рождаемости отвечает потребностям народных масс. Не случайно в ответ на мой вопрос о том, насколько успешно претворяется в Кайсяньгуне политика планирования рождаемости, один из кадровых работников очень уверенно ответил: "В этом деле у нас пока не было серьезных затруднений". Это подтверждается и результатами переписи населения: с 1977 г. показатель роста населения не только понижается, но и уже достигал отрицательного значения.

Я не берусь утверждать, что демографическая ситуация в. Кайсяньгуне типична для страны в целом. По имеющимся у меня материалам можно судить, что показатели динамики населения в Кайсяньгуне значительно отличаются от общенациональных. Однако пример этой деревни все же показателен, поскольку свидетельствует, что демографическое давление в Китае уже достигло весьма значительной степени. В развивающемся государстве, в котором осуществляется переход от единоличных хозяйств к коллективным, в силу общественной стабильности и социальных гарантий, которые вырабатываются в ходе этого процесса, нелегко избежать стремительного роста населения, если не принять предупредительных мер.

Высокий показатель естественного прироста населения сказывается на уровне среднедушевого потребления продуктов питания. Хотя после освобождения страны сельскохозяйственное производство развивалось довольно быстро, опережая по темпам естественное воспроизводство населения, последнее также возросло весьма существенным образом, и это затрудняет увеличение среднедушевого потребления продовольствия. Так, в 1978 г. в Китае было получено 600 млрд. цзиней зерна - на 169,2% больше, чем в 1949 г., однако в расчете на душу населения прирост составил лишь 52%^*. В 1980 г. на каждого жителя Китая было произведено в среднем по 580 цзиней зерна. Это говорит о том, что некоторые отсталые районы страны еще не в состоянии решить продовольственную проблему. Деревня Кайсяньгун с ее выгодными почвенно-климатическими условиями и относительно благоприятной демографической ситуацией, конечно, резко выделяется на этом фоне. Уже в 1962 г. жители деревни могли питаться по принципу "трижды в день - вареный рис", а к 1980 г. здесь был достигнут уровень 1000 цзиней зерна на душу населения, что позволяет не только удовлетворять собственные нужды в питании, но и использовать лишнее зерно для откорма свиней, птицы и прочей домашней живности. Глядя из окна деревенского дома в Кайсяньгуне, можно оценить насущность контроля над рождаемостью для решения уже одного только продовольственного вопроса, не говоря о проблемах занятости, образования и прочих.

^* (Китайский сельскохозяйственный ежегодник, с. 34.)

Однако сколь бы действенны ни были наши меры по контролю над рождаемостью, на быстрый эффект в стране с миллиардным населением рассчитывать не приходится. Даже по самым оптимистичным прогнозам, к концу столетия в Китае будет проживать 1 млрд. 200 млн. человек, и только в следующем веке, при правильном проведении демографической политики, можно ожидать стабилизации и уменьшения численности населения. Сейчас 80% людей проживают в деревнях. Это основной факт, из которого мы должны исходить при рассмотрении перспектив развития китайской экономики и общества в целом.

Что касается моих собственных воззрений на аграрный вопрос в нашей стране, то становление их относится ко времени написания "Крестьянской жизни в Китае". В этой книге я кроме всего прочего затронул проблему взаимоотношений между земледелием, кустарными промыслами и сельской промышленностью. Здесь я не могу не упомянуть о моей сестре, которая, можно сказать, посвятила всю свою жизнь развитию и усовершенствованию подсобных и промышленных производств в деревне, чтобы на этой основе улучшить условия жизни крестьян. В 1938 г. я вернулся из Лондона на родину и в период антияпонской войны провел социологическое обследование деревень провинции Юньнань, укрепившее мое убеждение в том, что в стране с большой долей избыточного населения и ограниченными земельными ресурсами ключом к повышению уровня жизни трудящихся является развитие аграрной промышленности. Это положение я ясно высказал в книге "Китай деревенский". Когда я вторично посетил Кайсяньгун в 1957 г., то с радостью отметил, что земледелие в деревне получило новое развитие, но в то же время большую тревогу у меня вызвало невнимание к нуждам 'местных промышленных производств. По существу, для их возрождения ничего не было сделано. Последующий ход событий показал, что озабоченность, которую я тогда испытывал, не была беспочвенной.

Готовясь к своей последней кратковременной поездке в Кайсяньгун, я, откровенно говоря, беспокоился, не перехлестнут ли через край при встрече с земляками радостные эмоции и чувство восхищения громадным прогрессом, которого им удалось добиться, смогу ли я в своих наблюдениях остаться на почве научной объективности. Китайская поговорка гласит: "Взгляд постороннего ясен". Поэтому вполне можно понять, что дошедшее до меня известие о намерении Нэнси Гонсалес приехать в Кайсяньгун (как выяснилось, десятью днями раньше намеченного мною срока) и провести там научные исследования вызвало у меня большое удовлетворение. И все же сегодня, коль скоро мне представилась такая возможность, мне хотелось бы ею воспользоваться и поделиться своими мыслями, выношенными в ходе последнего посещения Кайсяньгуна, с присутствующими здесь коллегами и друзьями, проявляющими интерес к жизни китайской деревни.

В своем сегодняшнем выступлении, касаясь вопроса об экономических позициях Кайсяньгуна в контексте сельского хозяйства страны в целом, я уже упоминал, что в 1980 г. среднедушевой доход достиг в деревне 300 юаней, что является передовым для Китая показателем, превышающим средний общенациональный уровень в четыре раза. Это говорит о том, что Кайсяньгун можно отнести к разряду зажиточных деревень. Однако добился таких успехов Кайсяньгун лишь три года тому назад. Еще в 1978 г. средний доход на душу населения составлял здесь 114 юаней. Почему же жителям деревни удалось столь значительно повысить свое благосостояние за эти последние годы?

В основе экономического роста Кайсяньгуна лежат политические решения, выработанные III пленумом КПК. Их осуществление, начавшееся в 1979 г., привело к трансформации экономической структуры. В результате этого была преодолена односторонняя ориентация на зерновое производство и был взят курс на ведение многоотраслевого хозяйства, предполагающий всемерное развитие подсобных производств, причем не только шелководства, уже инкорпорированного в систему коллективной экономики, но и различных отраслей домашнего хозяйства. Овцеводство и кролиководство, которые я наблюдал здесь соответственно в 30-х и 50-х годах, получили в деревне повсеместное распространение и дают значительную прибавку к семейным доходам. Так, один кролик, выращиваемый на шерсть, может ежегодно приносить семье выручку в 10 и более юаней, а ведь многие держат по пять, шесть и даже по десять кроликов. Всего их в деревне выращивается около 100 тыс., и общая прибыль, приносимая кролиководством, превышает 1 млн. юаней. В 1980 г. подсобные производства и промыслы в совокупности принесли каждому жителю деревни в среднем по 120-150 юаней, т. е. примерно половину душевого дохода, обеспечив основную долю его прироста.

В одном из дворов, которые я посетил в последний раз, проживает семья из трех человек. В 1980 г. они сдали девять свиней, две овцы и восемь кроликов, продали производственной бригаде удобрения и реализовали на рынке рапс со своего личного приусадебного участка, выручив в сумме 1087 юаней. В дополнение к этому они получили 660 юаней за работу в коллективном секторе хозяйства (включая земледелие и подсобные производства). Таким образом, общий доход двора составил 1747 юаней, или по 582,3 юаня на каждого человека. И это еще не самый зажиточный двор; другая семья, состоящая из пяти человек (из них четверо - работники), получила в 1980 г. 2429 юаней дохода, по 485,8 юаня на человека. Поскольку израсходовано семьей было лишь 970 юаней, размер ее накоплений в этом году составил 1469 юаней.

Старожилы Кайсяньгуна сходятся во мнении, что проблемы питания и одежды в деревне полностью решены; все крестьяне сыты и одеты. Больше всего обитателей Кайсяньгуна теперь беспокоят жилищные условия, причем как состояние жилых помещений, так и их меблировка. Н. Гонсалес, сама не раз сидевшая за обеденным столом ,в крестьянском доме, может засвидетельствовать, что в деревне питаются неплохо. При этом она подтвердит, что речь идет о повседневной пище, а не о приготовленной специально для нее. Когда Н. Гонсалес посещала семьи крестьян, хозяин дома, следуя местному обычаю, всегда потчевал гостью блюдами от общего стола, и это давало ей возможность попробовать обычную для крестьян пищу.

Что касается одежды, то элементарные потребности в ней давно уже удовлетворены. Молодежь теперь прежде всего волнует вопрос моды. Наручные часы, судя по всему, пока еще в большей степени являются предметом украшения, чем бытовым измерительным средством; вместо прежних браслетов теперь носят часы шанхайской марки.

Жилищная проблема ,в деревне довольно остра. Многие крестьяне живут в тех же домах, в которых здесь жили в 1936 г., с той лишь разницей, что дома заметно обветшали и служат жильем для большего, чем раньше, числа людей. Жилищное строительство далеко отстало по темпам от роста населения. Один из кадровых работников деревни сообщил мне, что в период с 1949 по 1980 г. прирост жилой площади составил менее 1 кв. м на человека, а новых комнат всего было построено менее ста. В производственной бригаде, которую я посетил, во дворе за тремя дверьми проживало десять с лишним семей; между тем я отчетливо помню, что в 1936 г. эти три дома занимали только три цзя. К числу причин, обостривших жилищную проблему, относятся: ограниченность земельного фонда, трудности с приобретением строительных материалов и т. д. однако сейчас мне не хотелось бы говорить об этом подробно. На чем следовало бы остановиться, так это на самой готовности крестьян тратить свободные денежные средства в первую очередь на жилье. Это новое явление, возникшее в самые последние годы. Одна новая комната обходится в 1 тыс. юаней, а семье нужно по крайней мере три комнаты. Много ли было в Кайсяньгуне до 1978 г. людей, сбережения которых достигали 3 тыс. юаней? Но в последнее время ситуация изменилась. Доходы крестьян возросли, и семьи ,с суммой ежегодных накоплений в 1 тыс. юаней - уже не редкость. Вопрос, на что тратить эти деньги, большинством крестьян решается одинаково: на улучшение жилищных условий.

Больше всего у меня как у антрополога вызывает интерес то обстоятельство, что процесс обновления жилья чаще всего увязывается со свадьбами. Молодоженам нужна отдельная спальня. В прежние времена в Кайсяньгуне в случае нехватки денег и жилья родители жениха либо прибегали к отсрочке свадьбы (среди пожилых жителей деревни есть такие, которым так и не удалось вступить в брак), либо просто делили перегородкой надвое наличное жилое помещение, чтобы предоставить отдельную комнату сыну и невестке. Сейчас же все семьи, готовящиеся к женитьбе сына, спешат расширить жилую площадь. В прошедшем году на территории 250 дворов, компактно расположенных на берегу реки в южной части деревни, было построено 50 новых комнат. Новые комнаты являются пристройками к уже существующим домам, что, надо сказать, усиливает хаотичность планировки.

Мебель для новых домов приобретается по большей части также в ходе подготовки к свадьбе. Период между обручением и свадьбой наполнен хлопотами для семей жениха и невесты. Так как общество в Кайсяньгуне патрилинейное и патрилокальное, обязанность предоставить молодоженам жилье возлагается на родителей жениха. Если жених слишком беден и не обеспечен жильем, то могут прибегнуть к примачеству: жених перейдет на жительство в дом родителей невесты. Обстановку для нового дома должна предоставлять семья невесты, однако на Практике эта обязанность разделяется обеими сторонами пропорционально их материальным возможностям. Согласно обычаю, жених преподносит невесте свадебный подарок; по существу, это своего рода денежное пособие, облегчающее семье невесты расходы на приданое. Однако, как правило, затраты на приданое значительно превосходят стоимость свадебного подарка жениха (это особенно характерно для последнего времени, когда экономическое положение в деревне заметно улучшилось). Если верить полученному нами объяснению, в этом регионе девочек в семьях меньше, чем мальчиков, поэтому они окружены особой любовью родителей, и на свадьбу им стараются подготовить приданое побогаче. (Когда мы посетили одну из новых комнат, в которых поселились новобрачные, то сразу обратили внимание, что все вещи, входившие в состав приданого, были выделены красными шелковыми ленточками. Это позволило нам легко сравнить, сколько дали за невестой и сколько за женихом. Получилось, что материальный вклад обеих сторон примерно одинаков. Мы воспользовались случаем и быстро прикинули, какова общая стоимость выставленной в комнате мебели и. одежды. Она оказалась равной приблизительно 2000 юаней. Эта сумма поистине расточительна и должна была бы стать предметом критики со стороны жителей деревни, которые еще в недалеком прошлом с трудом сводили концы с концами. Однако оценивая этот факт с антропологической точки зрения, мы можем видеть в нем проявление процесса обновления средств существования в рамках жизненного цикла деревенской семьи. Такие затраты дают возможность новой семье добиться социального признания, устроить обильное угощение для родственников и друзей, а в подобных случаях обычай требует не скупиться.

Позволю себе высказать в предварительном порядке предположение, что значительная доля роста доходов крестьян Кайсяньгуна за последние три года была использована для обновления материальной базы семейной жизни в ходе свадеб, причем этот процесс был начат поколением, достигшим к настоящему времени брачного возраста. Та самая комната для молодоженов, которую мы посетили, была пристроена к старой спальне; в ней жили родители жениха. Войдя в эту спальню, я увидел обстановку, до мелочей знакомую мне с детства по комнате моей бабушки, а она вышла замуж и пришла ,в наш дом еще во времена тайпинов. Контраст между двумя спальнями в одном и том же доме был настолько резок, что я сразу ощутил, насколько замедлен был процесс материального обновления семейной жизни в прежние годы.

Это мое наблюдение, разумеется, еще нуждается в последующей проверке и не может считаться вполне научным до тех пор, пока оно не выражено в точных цифрах. Но когда я в разговоре с жителями Кайсяньгуна высказал идею о переживаемом ими процессе обновления материальной основы их существования, речь у нас зашла об одной практической проблеме. Экономический подъем и вызванный им рост зажиточности крестьян породили немало новых для них вопросов и среди них такой: на что тратить появившиеся деньги? В целом по стране приток денежных средств в деревню достигает нескольких десятков миллиардов юаней. Какими именно товарами следует удовлетворять платежеспособный спрос населения? Чтобы дать ответ, нам необходимо изучить на месте, каковы потребности сельских жителей и каким образом направлять потребление крестьян в разумном направлении. В этом как раз и проявится преимущество социалистического строя.

На совещании, проведенном нами с кадровыми работниками Кайсяньгуна, было задано множество вопросов. Как осуществлять на плановой основе обновление средств существования? Как определять посредством демократического обсуждения структуру жилой застройки? Как на основе собственных финансовых средств крестьян постепенно и последовательно обновлять облик всей деревни? Правительство, избранное самим народом, может действовать во имя народных масс, используя их коллективный разум и энергию, лишь в том случае, если оно знает потребности народа. Важная ответственность в этой связи ложится на нас, социальных антропологов. Необходимы новые "микросоциологические" исследования, подобные тем, которые проводились в нашей стране в 30-х годах. Что касается меня лично, то я всецело готов принять участие в такой научной работе.

В заключение мне хотелось бы поделиться своими мыслями о перспективах развития коллективного сектора аграрной экономики Китая. С тех пор как в китайской деревне были созданы коллективные хозяйства, они все время играли основную роль в экономике села. Сохраняется такое положение и сегодня. В 1956 г., как раз в то время, когда У. Геддес проводил в Кайсяньгуне свои научные изыскания, движение за коллективизацию вступило в высшую стадию, и значение сельскохозяйственных кооперативов значительно возросло. В 1958 г., после создания народных коммун, индивидуальный сектор практически прекратил свое существование. Вплоть до 1978 г. в Кайсяньгуне, так же как и во всех других китайских деревнях, источником доходов крестьян мог быть лишь их труд в коллективных хозяйствах. Производственный вклад каждого работника переводился в трудоединицы, и на их основе в коллективах происходило распределение заработных средств. Однако под воздействием левацкой идеологии уравниловки, распространившейся после создания народных коммун и в период "культурной революции", система трудоединиц не могла отражать точного соотношения трудовых затрат отдельных работников. Получил хождение демагогический лозунг "Ешь досыта", противоречивший социалистическому принципу распределения по труду. Домашние подсобные производства в то время всячески ограничивались, а то и прямо искоренялись. Только в 1978 г. была преодолена эта ошибочная политика, подрывавшая трудовую инициативу крестьян. Вспомогательные отрасли в единоличных хозяйствах были возрождены и стали активно развиваться, что благоприятно отразилось на доходах населения.

Но такое признание важности единоличного сектора в экономике деревни не означало ни в коей мере отрицания или преуменьшения роли сектора коллективного. Напротив, улучшение условий жизни крестьян способствовало повышению их производственной активности и, в свою очередь, дало импульс развитию коллективных хозяйств. Земледелие и аграрная промышленность в Китае - это производства в основной своей части кооперированные, и эта их природа никоим образом не изменилась. Система производственной ответственности, вводимая с 1981 г., также не означает изменения характера коллективных хозяйств: она создается именно на основе последних при учете уровня технической оснащенности и сознательности трудящихся на местах и имеет целью улучшение методов хозяйствования и последовательное осуществление принципа распределения по труду.

Здесь необходимо ясно указать, что отмеченное мною выше увеличение доли доходов от подсобных производств в общей сумме крестьянских доходов не отражает полностью всей структуры экономических процессов в Кайсяньгуне. Подсобные производства, развитие которых обеспечило прирост прямых доходов семей, относятся лишь к индивидуальному сектору деревенской экономики; что касается прибылей от кооперированных производств (таких, например, как шелководство), то они поступили в общий бюджет трудовых коллективов. Но сумма совокупных доходов, полученных этими коллективами, была лишь частично распределена между отдельными работниками соответственно мepe их трудового участия; значительная ее часть была использована для покрытия управленческих расходов, обновления и расширения производства, поступила в общественный фонд накопления и т. д. Поэтому неправомерно определять пропорциональное соотношение между единоличным и кооперированным секторами исходя из простого сравнения прямых денежных доходов семей от домашних подсобных производств, с одной стороны, и от трудовой деятельности их членов в производственных коллективах - с другой. Конечно, наблюдавшееся в течение последних трех лет развитие в семейных хозяйствах вспомогательных производств само по себе не может не свидетельствовать о структурном сдвиге в экономике Кайсяньгуна, но, чтобы точно установить удельный вес индивидуального, равно как и коллективного, сектора производства, необходимо сделать более общие расчеты.

Другое важное структурное изменение в экономике Кайсяньгуна выражается в уменьшении удельной доли земледелия по сравнению с быстро развивающимися промышленными и подсобными производствами в составе коллективного сектора.

С конца 30-х годов земледелие являлось основным, если не единственным, занятием крестьян Кайсяньгуна - кооперативная шелкомотальная фабрика и насаждения тутовых деревьев были уничтожены японскими захватчиками. Кооперированное шелководство было возрождено только в середине 60-х годов. В 1966 г. это подсобное производство дало к доходу каждого жителя деревни прибавку в 100 юаней. Однако преобладающая роль земледелия не была поколеблена. В том же, 1966 г. соотношение между стоимостью продукции земледелия и вспомогательных производств составило 87,8:11,9.

В 1968 г. в Кайсяньгуне была вновь построена шелкомотальная фабрика, но из-за общей экономической отсталости она в то время по технической оснащенности уступала кооперативной фабрике, существовавшей в деревне в 30-е годы. В 1975 г., когда развитие аграрной промышленности стало поощряться, началось переоборудование фабрики. Сейчас она превратилась в современное малое предприятие, на котором занято более двухсот человек и которое по производительности вышло на уровень передовых японских производств. В 1979 г. в Кайсяньгуне были открыты два предприятия по производству соевого творога и шелкоткацкая фабрика. Вследствие всего этого удельный вес подсобных и промышленных производств в структуре коллективного сектора деревенского хозяйства заметно вырос, а удельная доля земледелия - уменьшилась. Возьмем для примера большую производственную бригаду, в которую входят жители южной части Кайсяньгуна. В 1979 г. доход, полученный ею от земледелия, составил 50% всех доходных поступлений в бюджет бригады, а доход от подсобных и промышленных производств соответственно - 23 и 27%. В 1980 г. соотношение было уже следующим: земледелие - 41%, подсобные производства - 19, местная промышленность - 40%. Изменения в структуре хозяйства происходили одновременно с абсолютным ростом всех трех ее компонентов. В результате развития в деревне местной промышленности коллективный сектор хозяйства дал в 1980 г. каждому жителю деревни в среднем по 150 юаней дохода, что примерно на одну треть больше по сравнению с соответствующим показателем 1978 г. Если взять данные по району Сучжоу в целом, то мы обнаружим, что на долю земледелия приходится 20% всей продукции кооперированного сектора аграрной экономики, а на долю вспомогательных и промышленных производств - 13 и 67%^*. Из этого явствует, что развитие местной промышленности в Кайсяньгуне даже несколько отстает от регионального уровня.

^* (Китайский сельскохозяйственный ежегодник, с. 13.)

Структурные сдвиги, происходящие в экономике Кайсяньгуна, отнюдь не являются характерными только для этой деревни или этого региона. Хотя, разумеется, нельзя утверждать, что во всех китайских деревнях произошли аналогичные перемены, мы вправе усматривать в них общую для сельского хозяйства страны тенденцию. К концу 1979 г. в 98% народных коммун были созданы коллективные предприятия различного профиля, в том числе промышленные. Последними было произведено 9% всей промышленной продукции Китая.

Но сельское хозяйство в стране по-прежнему развивается неравномерно, велик разрыв между зажиточными и бедными хозяйствами. Так, если в передовых производственных бригадах среднедушевой доход уже превысил 1000 юаней, то в отстающих (а таковых насчитывается приблизительно 25% всех производственных бригад) он не достигает и 50 юаней^*. Если проанализировать причины успехов, достигнутых передовыми бригадами, то можно убедиться, что самая типичная из них - развитие подсобных производств и аграрной промышленности; бригады, односторонне ориентированные на производство зерна, в большинстве своем принадлежат к числу отстающих. На их положении неблагоприятно сказывается, в частности, падение цен на зерно. К тому же рост производства продукции земледелия в районах, подобных тому, в котором находится Кайсяньгун, сопровождается чувствительным повышением себестоимости продукции, вплоть до того, что в ряде случаев увеличение производства не влечет за собой увеличения доходов.

^* (Жэньминь жибао. 22.10.1981.)

В последние три года производство зерна в Китае непрерывно росло. Занимая лишь 7% мировых обрабатываемых земель, Китай кормит одну четверть населения земного шара - факт, воистину заслуживающий быть названным одним из чудес мировой истории. Однако нам необходимо наращивать производство и совершенствовать методы хозяйствования, ибо в противном случае мы по меньшей мере столкнемся с затруднениями. В Кайсяньгуне на одного жителя приходится в среднем лишь по 1,1 му орошаемых земель, а зерна в расчете на душу населения в 1980 г. было получено 1510 цзиней. Из них только 660 цзиней было оставлено для собственного потребления, а все остальное пошло на удовлетворение потребительских нужд городского населения. Это поистине нелегкое бремя. Поскольку расширение площади обрабатываемой земли невозможно, единственный путь заключается в повышении производительности труда, но в Кайсяньгуне, судя по всему, уже исчерпаны либо близки к исчерпанию все резервы интенсивного развития земледелия. В этой ситуации только развитие подсобных и промышленных производств способно обеспечить деревне дальнейший экономический рост.

Перед подсобными отраслями хозяйства открывается неплохое будущее. Но здесь надо иметь в виду, что развитие производств, ориентирующихся на сельскохозяйственное сырье (например, свиноводства и птицеводства, нуждающихся в надежной кормовой базе, или шелководства, для которого требуются поставки листьев тутовых деревьев), не свободно от ограничений. Возрождение шелководства в Кайсяньгуне стало возможно прежде всего благодаря недавней установке системы водяных электронасосов. С ее помощью удалось осушить затоплявшиеся прежде земли и освободить место для высадки тутовых деревьев. Красивый вид на тутовник открывается с крыши здания шелкоткацкой фабрики. По моей первой поездке в Кайсяньгун я хорошо помню, что в 1936 г. здесь был участок заброшенной земли площадью более 100 му. В настоящее время тутовник удовлетворяет сырьевые потребности местного шелководства, позволяя получать ежегодно по 300 тыс. цзиней коконов. Однако расширение площади тутовника представляется по меньшей мере столь же проблематичным, как и увеличение производства зерна.

Оценивая будущее подсобных отраслей деревенского хозяйства, надо отметить, что до сих пор не получили интенсивного использования водные ресурсы Кайсяньгуна. В 1936 г. я наблюдал здесь группу дворов, занимавшихся рыболовством. Теперь они компактно переместились на берег оз. Тайху и вместе с дворами, входящими в состав местной народной коммуны, создали специализированную рыболовецкую бригаду. Между тем в самой деревне рыболовство никак не развивалось. В этом году было сообщено об успешном эксперименте по искусственному разведению раковин-жемчужниц, однако в производство эта методика еще не внедрена. Таким образом, до самого последнего времени ощутимого роста подсобных производств не произошло.

Наибольшего прогресса по сравнению с двумя другими структурными элементами экономики Кайсяньгуна (земледелием и подсобными производствами и промыслами) следует ожидать от развития аграрной промышленности. Сельские промышленные предприятия подразделяются на две категории. К первой относятся предприятия, занимающиеся переработкой местного сельскохозяйственного сырья и производством готовой продукции с прямым выходом на рынок. В Китае это называется "сельское хозяйство, промышленность и торговля объединены в единую цепь" (букв. "подобны единому телу дракона"). Вторую категорию составляют предприятия, которые поставляют комплектующие детали для больших заводов в городах, производящих, например, велосипеды, швейные машинки, радиотехнику и т. д. Промышленные, предприятия такого типа стали появляться вокруг крупных городов, в частности Шанхая, лишь в последнее время, но они представляются весьма перспективными. Развитие местной промышленности в районе Сучжоу изменило профессиональную структуру населения деревень. Промышленный сектор уже превзошел сельское хозяйство по числу занятых, причем в некоторых случаях - в соотношении 4:1. Строго говоря, такой регион уже вряд ли можно назвать аграрным.

Я испытал подлинное воодушевление, когда увидел, что здесь начинают воплощаться в реальность те замыслы, которые волновали мое воображение уже несколько десятков лет тому назад. Эти процессы должны во многом определить будущий облик китайской экономики. Я уверен, что в такой густонаселенной стране не следует концентрировать промышленные предприятия в немногих крупных городах; наоборот, нужно по мере возможности рассредоточивать их в обширных сельских районах. Пусть "промышленность придет в деревню". Если это действительно произойдет, то удастся увеличить удельный вес промышленного сектора в структуре нашей экономики, избежав при этом чрезмерной концентрации населения, так же как и резкого увеличения числа трудящихся, полностью оторванных от сельского хозяйства. В этом смысле будет открыт путь к подлинному единению рабочих и крестьян, к преодолению разрыва между городом и деревней.

Как я уже упоминал вначале, тема моего сегодняшнего выступления была подсказана сэром Раймондом Фёрсом. Он предложил мне в коротком, на час с небольшим, сообщении рассказать о переменах, происшедших в Кайсяньгуне за последние полвека. Боюсь, что лимит времени и ограниченность материала, выбранного мной для доклада, не позволили полностью выполнить задачу, поставленную моим учителем. Но я надеюсь поправить дело. В 1986 г., когда исполнится ровно пятьдесят лет с начала моих (Исследований в Кайсяньгуне, мне хотелось бы. если не выступить повторно в этой аудитории, то, во всяком случае, передать присутствующим здесь друзьям дополненное новыми материалами издание "Экономики Цзянцуни". Основанием для этого служит решение, принятое незадолго до моего отъезда в Лондон Институтом социологии при Академии общественных наук КНР, о создании в Кайсяньгуне научно-исследовательской базы, которая могла бы стать постоянно действующей социологической лабораторией. Если это увенчается успехом, то, полагаю, с помощью коллективных усилий молодых исследователей высказанное мною намерение будет осуществлено.

Я благодарю моих коллег из Британского королевского антропологического общества за внимание, проявленное к жизни китайских крестьян, и за предоставленную мне возможность на основе личных наблюдений рассказать о том, как в течение последних тридцати лет ими создавалась процветающая социалистическая деревня. Старожилы Кайсяньгуна, узнав, что я собираюсь в Лондон на этот доклад, дали мне наказ передать вам: теплый привет. Позвольте выразить пожелание, чтобы дружба между двумя нашими народами укреплялась и впредь.