Второе Посещение Кайсяньгуна (1957 г.)

Часть 1

Я покинул Кайсяньгун 16 мая, после двадцати дней, проведенных в этой деревне.

Расположенная в уезде Уцзян, что на юге провинции Цзянсу, в самой глубине озерного края (неподалеку от оз. Тайху), деревня Кайсяньгун находится в двух часах езды на лодке от ближайшего города Чжэньцзэ.

Двадцать один год тому назад (летом 1936 г.) я уже побывал в этих местах. Случилось это, когда я возвращался из провинции Цзянси домой на лечение, после того как поранил себе ногу в горах Яошань. Моя старшая сестра в то время как раз работала в Кайсяньгуне, помогала крестьянам организовать кооперативную фабрику. Она уговорила меня немного погостить в деревне. Так мне удалось познакомиться с жизнью жителей Кайсяньгуна. А потом я написал книгу под названием "Крестьянская жизнь в Китае", которую опубликовал в Англии (в китайском варианте она называлась "Экономика Цзянцуни").

Во время войны с Японией деревня была оккупирована, и всякое сообщение с ней было прервано. После освобождения я не раз возвращался мыслями к моим друзьям, думая о новой встрече с ними, "о тогда обстоятельства этому не благоприятствовали и поездка мне не удалась. И вот этой весной председатель Мао призвал интеллигенцию "сойти с коней и посмотреть на цветы", и я решил поехать на учебу в деревню, которую неплохо знал и прежде. Провел я здесь на этот раз двадцать дней.

Редактор журнала "Синь гуаньча" настоятельно просил меня написать о деревне, и мне было неудобно отказаться. Но теперь, сидя за письменным столом, я понимаю, что сделать это не так-то просто. С чего начать? Много места заняло бы описание всех перемен, происшедших за двадцать один год. А переменилось за это неспокойное время действительно очень многое. Судьба каждого человека достойна того, чтобы поведать о ней отдельно. Когда думаешь о страданиях людей, которые они претерпели за годы оккупации, на глаза наворачиваются слезы скорби. Но мысли о борьбе народа за свое освобождение вызывают другие, радостные слезы. Живым примером тому - товарищ Чжоу Фулинь, инспектор сельскохозяйственного кооператива. Можно было бы долго рассказывать, как ему, горькому бедняку, у которого умерла мать и тяжело заболел отец, привелось после освобождения принять участие в работе Крестьянского съезда; как он сумел ускользнуть из рук коварных помещиков; как, наконец, ему удалось с помощью земельной реформы и образования кооператива подняться на ноги и зажить полнокровной жизнью. Впечатляющим мог бы получиться рассказ об истории кооперативного движения, прошедшего путь от групп взаимопомощи, создававшихся на временной основе (весной они организовывались, а осенью распускались), до кооперативов высшей формы; создание такого кооператива в прошлом году было празднично отмечено в Кайсяньгуне.

Я должен был бы написать обо всем этом, но, боюсь, это мне не под силу. Передо мной много исписанных листов бумаги, а воплотить задуманное никак не удается. Я никогда не учился литературному ремеслу и, видно, уже не смогу заполнить этот пробел в своем образовании.

Так о чем же я могу написать?

Думаю, что если мне и стоит о чем-то рассказать, так это о тех проблемах современного развития деревни, с которыми я успел познакомиться за двадцать дней, прожитых в Кайсяньгуне.

I

Вряд ли требуется доказывать, что перемены, затронувшие эту деревню, так же как многие тысячи других деревень, беспримерны по своему значению и глубине. На смену отношениям эксплуатации одних людей другими пришло общество, не знающее эксплуатации. Слеп тот, кто не замечает этих перемен или недооценивает их важности. И у всякого человека, знакомого с опытом последних лет, не вызывает и малейшего сомнения, что эти перемены принесут народу новое счастье и процветание.

В Китае проблема сейчас заключается не в том, какой путь избрать, но в том, как быстрее пройти по уже избранному пути. Если мы принимаем эту перспективу, то перед нами встает задача выяснить, какого рода препятствия ожидают нас на избранном пути и каким образом эти препятствия следует преодолевать. Было бы неправильным сосредоточить все внимание на таких препятствиях, упуская из виду сам путь, но вряд ли правомерно и обратное. Ниже я и попытаюсь, исходя из этой посылки, рассмотреть некоторые проблемы китайской деревни.

II

В поездку я отправился со своей сестрой; она сейчас народный представитель от провинции Цзянсу. Все в деревне, кто старше тридцати, сразу узнали ее.

Не успела наша лодка достичь деревни, как весть о нашем прибытии разнеслась по обеим берегам реки. Нас вышло встречать много пожилых женщин - они произносили имя сестры и приветливо махали нам руками. Как только лодка причалила, они окружили нас и шумно заговорили: "Мы все время помнили о тебе, почему раньше не приезжала? Смотри, как я постарела, а ты все такая же..." - "Да нет, вы совсем не изменились". Это было похоже на встречу сестер после долгой разлуки. Некоторые из мужчин постарше вспомнили и меня и, смеясь, говорили: "А, и ты приехал. Если бы ты был один, мы тебя бы и не признали, ты так располнел". Наши друзья приветствовали нас столь радушно, что мы были растроганы до слез.

Они держали нас за руки и не отпускали. От волнения мы и не знали, что сказать. "Ну, как поживаете?" - спросил я. В ответ заговорили сразу несколько женщин: "Все бы хорошо, да вот только с зерном..." Но их перебили другие: "Они только приехали, а вы тут же с такими разговорами. После об этом". Снова обращаясь к нам, они вежливо поинтересовались: "Как здоровье вашего батюшки?".

Поблизости крутилось несколько детей, и я вдруг подумал, почему они оказались здесь в это время дня. Почему они не в школе? Когда я задал этот вопрос, дети смущенно захихикали. Один из них скорчил рожицу и сказал: "А мы и вовсе в школу не ходим. Мы рвем траву для овец". Стоявший рядом старик добавил: "Да где ж взять время для книжек? Жить-то надо..." Из всего сказанного на встрече нам сразу запало в голову слово "зерно". Когда люди разошлись, а мы присели отдохнуть после дороги, я осторожно спросил у сидевшего рядом кадрового работника кооператива: "Что, проблемы с продовольствием?". Он в ответ кивнул: "Да, среди шестисот дворов деревни немало таких, где положение туговато", И добавил: "Проблему, впрочем, можно решить".

Если бы мы "смотрели на цветы, сидя на конях", то наверняка бы подумали, что политика коллективизации столкнулась с трудностями. К счастью, у нас было время, чтобы пожить в деревне и подробно во всем разобраться. А разобравшись, мы поняли, что здесь не все так просто. Чтобы описать все по порядку, мне понадобится еще немного чернил. А начать стоит с самого начала.

III

Была ли успешной деятельность кооперативов?

Организация кооперативов привела не просто к улучшению производственных показателей, но к улучшению кардинальному. Если в 1936 г. с одного му собирали в среднем 350 цзиней риса, то после коллективизации, в 1956 г.,- уже 559 цзиней, прибавка, таким образом, составила более 200 цзиней.

Существенно увеличились и валовые сборы зерна. Например, данные по второй производственной бригаде кооператива свидетельствуют, что в 1936 г. ее будущими членами было получено 259 тыс. цзиней, а в 1956 г. сбор превысил 418 тыс. цзиней, т. е. возрос на 61%.

Произошли ли эти сдвиги благодаря коллективизации? Вне всякого сомнения. Анализируя конкретные причины, мы прежде всего обнаруживаем, что увеличилась площадь полей, с которых собирают по два урожая в год. В 1936 г. в Кайсяньгуне весной урожая, как правило, не снимали, сейчас же это происходит регулярно. Во-вторых, заметный прогресс достигнут в ирригации. В этих местах вокруг сплошь реки и озера. Поля расположены на низком уровне, и, когда вода поднимается, она почти целиком покрывает поверхность земли. Раньше в период наводнений многие поля не удавалось осушить, и урожаи на них были очень низкими. После коллективизации прорыли много отводных канав и построили насосные станции, что позволило плохие в прошлом участки превратить в высокоплодородные. В-третьих, стали вносить больше удобрений. Благодаря созданию новых дренажных каналов стало возможным вывозить на поля речной ил на лодках, чего раньше делать не могли. Не существует проблем и с поставками основных удобрений. Много внимания руководство кооператива уделяет компостированию, которое сейчас производится в больших объемах. Об остальных причинах можно и не упоминать - уже этих трех достаточно, чтобы обеспечить рост урожайности с 350 до 559 цзиней.

Означает ли столь очевидный рост производства, что аналогичным образом увеличились доходы крестьян? Это уже другая проблема. Если бы доходы населения зависели исключительно от земледелия, то наращивание его продукции подняло бы доходность хозяйств. Но если это не так, если земледелие не является единственным источником доходов и существуют подсобные производства и промыслы, которыми занимаются крестьяне, то тогда необходимо установить удельное соотношение земледелия с этими производствами и промыслами, чтобы определить, произошел ли их рост. Кайсяньгун всегда был земледельческой деревней с высокоразвитыми подсобными отраслями хозяйства. Во время своей первой поездки в деревню я нередко слышал от крестьян, что земледелие служит здесь лишь для потребления, а во всем остальном приходится полагаться на подсобные производства. На этот раз мы провели довольно тщательный анализ и выяснили, что в общей хозяйственной структуре на долю земледелия приходится около 55% всей продукции, производимой в Кайсяньгуне. Таким образом, хотя сборы зерна и возросли на 60%, это еще не дает основания однозначно судить об увеличении доходов населения. Ключ к проблеме - в уровне развития подсобных промыслов.

Причина значительного внимания, уделявшегося в прошлом подсобным производствам в деревнях, подобных Кайсяньгуну. заключалась в высокой степени демографического давления. В среднем на человека приходилось не более двух му возделываемой земли. Если исходить из старого показателя урожайности (350 цзиней риса с му), то получается, что каждый житель деревни в год получал 700 цзиней зерна при условии, что вся обрабатываемая земля была отведена под рис. В то время бытовали различные формы жестокой эксплуатации, принуждавшие крестьян отдавать, как минимум, одну четвертую часть своих доходов; прожить на оставшиеся средства было очень трудно. Даже если и удавалось обеспечить себя пропитанием, на удовлетворение остальных жизненных потребностей денег уже не хватало. Нужда в дополнительных источниках средств к существованию побудила крестьян развивать подсобные производства и промыслы.

Это явление, вероятно, естественно для деревень, испытывающих нехватку земли при избытке населения. В девяти уездах в районе г. Сучжоу на одного человека приходится в среднем всего по 1,8 му обрабатываемой земли. По моему убеждению, для достижения существенного прироста крестьянских доходов в подобных регионах недостаточно ограничиваться усилиями, направленными на повышение продуктивности одного лишь земледелия. Игнорирование вспомогательных отраслей производства чревато возникновением серьезных затруднений.

IV

Для прояснения экономической ситуации в деревне нам прежде всего необходимо подсчитать размеры доходов от земледелия и вспомогательных отраслей за последние двадцать лет. Но как только мы сталкиваемся с проблемой учета доходов от подсобных производств, возникает ряд проблем. Положение таково, что помимо вспомогательных производств, существующих в рамках кооператива, нужно принять во внимание и кустарные производства и промыслы, представляющие большую сложность для анализа. Оценка условий хозяйствования за весь предшествующий период предполагает учет не только всех статей дохода, но и множества переменных величин - показателей цен и производства, отличавшихся большой нестабильностью. Небрежное отношение к этим показателям неизбежно уменьшит достоверность наших экономических исчислений. И если не проанализировать со всей тщательностью этих сравнительных данных, а довольствоваться лишь впечатлениями, то можно и самому потерять всякое доверие к результатам исследования. На протяжении двадцати дней, проведенных в деревне, все наши усилия были нацелены на решение поставленной задачи. С утра до ночи мы общались с нужными людьми, собирали для совместных обсуждений наиболее умудренных и опытных жителей деревни. Несколько помогавших мне молодых ребят ночи напролет трудились на счетах - за ночь мы сжигали для освещения по цзиню масла. Но и ко дню моего отъезда не были полностью завершены вычисления по последним группам собранных нами данных, так что пришлось попросить моих друзей самостоятельно закончить работу. В то же время основные результаты мы уже получили. Выяснилось, что в 1936 г. совокупный среднедушевой доход от земледелия и подсобных производств (за вычетом производственных издержек) был эквивалентен 800 цзиням риса. В 1956 г. он достиг 850 цзиней. Если же взять реальные доходы крестьянских хозяйств, т. е. размеры средств, используемых для потребления, то получится, что прирост за двадцать лет несколько скромнее - не 50, а всего 30 цзиней.

О чем говорят эти цифры? 1936 год оказался для деревни довольно благоприятным: были достигнуты наивысшие производственные показатели за весь предшествующий период. Японская оккупация привела к упадку экономики, который продолжался вплоть до освобождения. Экономический кризис был преодолен только после 1949 г. Коллективизация позволила добиться больших достижений, все предшествующие экономические показатели были перекрыты. Однако приведенные цифры являются усредненными. В реальной жизни условия существования различных групп населения изменились в разной степени. В ходе социальной революции на селе резко улучшилось положение малоимущего слоя бывших бедняков и батраков. Иная ситуация сложилась у середняков. Большинство из них не испытало никаких материальных улучшений, а положение некоторых даже ухудшилось. И не так уж мало людей полагают, что раньше жилось лучше, чем теперь. (Мы еще не закончили подсчета данных относительно распределения населения деревни по различным категориям крестьянских хозяйств, поэтому я здесь не привожу конкретных цифр.)

Так почему же, несмотря на 60-процентный рост продукции земледелия, все еще существуют люди, считающие, что двадцать с лишним лет назад уровень жизни был выше? Ответ следует искать в проблеме подсобных производств.

V

Этот озерный край долгое время был известен как район развитого шелководства. Здесь изготовляли цзилийский шелк, имевший высокую репутацию на международном рынке. Когда я впервые приехал в Кайсяньгун двадцать один год тому назад, каждая семья занималась выращиванием шелковичных червей. Производимых в деревне коконов в целом хватало, чтобы обеспечить сырьем небольшую шелкомотальную фабрику, размещавшуюся здесь же, в деревне. Для сравнительного анализа мы воспользовались данными по одной из производственных бригад кооператива. В 30-е годы 132 семьи, ныне входящие в бригаду, содержали в среднем более 650 партий гренов. Расчеты показывают, что за них можно было выручить столько же денег, сколько за 96 тыс. цзиней риса. В 1956 г. количество гренов у этих семей сократилось до 130 партий. Поскольку в результате коллективизации технический уровень шелководства удалось повысить, из каждой партии гренов теперь выводят вдвое больше гусениц шелкопряда; повысилась и стоимость коконов Но даже при этом общие доходы от шелководства составляют лишь 60% прежнего уровня, или, ,в пересчете на рисовый эквивалент,- 57 тыс. цзиней. Иными словами, валовой объем производства заметно уменьшился. Почему же это произошло? Прежде всего из-за ограниченности сырьевой базы: сократились поставки листьев тутовых деревьев. Причина тому двоякого рода. С одной стороны, тутовые насаждения были частично вырублены во время японской оккупации, так как противник опасался скрытных передвижений партизан и нападений из засад; другие деревья были уничтожены наводнениями. Уцелевшие деревья большей частью состарились и засохли (на протяжении ряда лет совсем не уделялось внимания расширению тутовника, молодняк не высаживался, а удобрения вносились нерегулярно). Вследствие этого листьев тутовых деревьев стали получать гораздо меньше по сравнению с предшествующим периодом. С другой обороны, Кайсяньгун прежде снабжался листьями шелковицы из района Дуншань в зоне оз. Тайху и из горных районов Чжэцзяна, население которых специально занималось для этой цели выращиванием тутовых деревьев. Но теперь жители этих районов сами занялись разведением гусениц шелкопряда, и вывоз корма для них в другие районы прекратился. Если бы не прошлогодняя эпидемия, поразившая тутового шелкопряда в Чжэцзяне, деревня вообще не смогла бы закупить листьев тутовых деревьев, много шелковичных червей было бы потеряно, и доход от продажи шелка оказался бы гораздо ниже.

Если разобраться, это очень серьезный вопрос. Я не имею возможности вдаваться в подробности, поэтому выделю лишь два момента. Во-первых, следует задаться вопросом, почему оказалось столь запущенным положение в зоне выращивания тутовых деревьев? Почему здесь не были приняты меры к устранению накопившихся проблем? Почему не были высажены молодые деревья взамен старых? Ответ таков: все это время имелась нехватка саженцев. Я слышал, что с прошлого года в провинции Цзянсу начали уделять внимание этому вопросу и занялись обновлением тутовых насаждений. Однако распределение Саженцев там происходит нерационально, да и, кажется, возникла проблема в связи с выбором времени для высадки. Совсем недавно подлинную душевную боль у многих жителей деревни вызвало сообщение в печати о том, что, по данным одного из членов провинциального совета народных представителей, десятки тысяч саженцев. послнных в Уси, так и не были высажены.

Во-вторых, так сложилось исторически, что выращиванием тутовых деревьев (для полученных листьев) и разведением тутового шелкопряда занимались в разных географических районах. Является ли подобная специализация экономически оправданной - тема для специального исследования. Современная тенденция такова, что районы, производящие корм для шелковичных червей, сами стали заниматься их разведением. В этой ситуации каждый шелководческий кооператив должен переходить на полное кормовое самообеспечение. В тех деревнях с длительной традицией шелководства, в которых не удается осуществить такой переход, вынуждена простаивать значительная часть квалифицированной рабочей силы. Весьма непросто за короткое время изменить сложившуюся производственную ориентацию, не говоря уже о том, что экономическая обоснованность такого шага нередко представляется спорной.

Оценивая с этой точки зрения нынешнюю ситуацию в Кайсяньгуне, приходишь к выводу, что без налаженного снабжения листьями (а значит, и саженцами) тутовых деревьев нельзя ожидать быстрого восстановления шелководства, издавна игравшего здесь роль основного подсобного производства. Даже если и удастся решить эту проблему, то первых результатов придется ожидать от трех до пяти лет. Следует также учесть, что территория, которую можно отвести под тутовник, крайне ограниченна. По приблизительны оценкам, площадь тутовых насаждений можно удвоить, но нe болee того, иначе это вступит в противоречие с интересами земледелия. Если удвоение площади тутовника произойдет, то станет возможным достичь старых производственных показателей, но даже и в этом случае занятость квалифицированной рабочей силы окажется неполной по сравнению с прежним уровнем.

VI

В предшествующем разделе мы затронули лишь проблему разведения тутового шелкопряда; шелкопряд дает коконы, коконы продаются. Хозяйственный цикл в деревне в настоящее время на этом завершается. В прошлом было иначе. Крестьяне разматывали коконы в нити и продавали готовую пряжу. Первоначально каждый двор производил собственную пряжу, однако в тридцатых годах, вследствие технического усовершенствования мировой текстильной промышленности качество кустарного шелка перестало соответствовать требованиям рынка и цены на местный шелк упали. Если же жители деревни пытались продавать коконы, то скупщики требовали больших скидок, в результате чего крестьяне терпели значительные убытки. Именно в те годы Школой шелководства в Цзянсу были предприняты меры по улучшению технической оснащенности сельских производств. Моя сестра участвовала в этой работе, помогая, в частности, внедрять в деревнях механические веретена. В Кайсяньгуне она оказала крестьянам содействие в организации небольшой кооперативной фабрики, позволившей одновременно повысить качество обработки сырья и сохранить в деревне шелкомотальное производство. Во время оккупации фабрика была полностью разрушена японскими войсками.

Стороннему наблюдателю может показаться, что события прошлого давно забыты, но это не так. Жители Кайсяньгуна помнят о них очень ясно. Причина этого проста. Небольшая деревенская фабрика приносила крестьянам много выгоды. Во-первых, на ней было занято (на полный рабочий день) более восьмидесяти работников, получавших месячную зарплату размером около 10 юаней. Кроме того, фабрика привлекала еще некоторое число людей, преимущественно пожилых женщин, на временную работу, в зависимости от текущих потребностей. Кроме того, следует учесть, что фабрика приближалась по своим функциям к технической школе, регулярно подготовляя квалифицированные кадры работников, профессиональный уровень которых позволял им наниматься на городские предприятия. (В то время на заработки в город из Кайсяньгуна постоянно выезжало более двадцати человек. Поскольку они получали довольно высокую зарплату, каждый мог высылать домой до ста юаней ежегодно.) Наконец, нельзя забывать, что фабрика была кооперативной. Крестьяне сами доставляли на нее коконы и изготовляли из них шелковую пряжу, сами устанавливали цены на продукцию, исходя из стоимости использованного сырья и величины капиталовложений в производство, и сами извлекали прибыль. Таким образом, созданная с помощью Школы шелководства фабрика находилась в общей собственности и управлялась совместно, что позволило с одной стороны устранить основу для возникновения капиталистической эксплуатации, а с другой - предоставить доходы от шелкомотального производства самим крестьянам. Из всего этого явствует co всей очевидностью, что деятельность фабрики способствовала росту благосостояния крестьян.

Что еще оставалось квалифицированному персоналу фабрики после ее разрушения, кроме как вернуться к своим прежним домашним делам? Рынка сбыта для кустарного шелка не было, а механические веретена нельзя было пустить в ход за неимением фабричного помещения. После освобождения в Сучжоу начала работать шелкоткацкая фабрика, и на нее нанялось более сорока женщин из Кайсяньгуна. Но без работы осталось еще около шестидесяти женщин, которым удалось устроиться в Сучжоу, получили профессиональную подготовку еще в 30-е годы: но теперь, когда фабрики в деревне нет, семнадцати- и восемнадцатилетние девушки лишены возможности обрести такую квалификацию. Так что у жителей Кайсяньгуна есть веские основания хранить о фабрике живую память.

Поднятая здесь проблема представляет, на мой взгляд, большую важность. Суть ее заключается в следующем: возможна ли и целесообразна ли организация предприятий легкой промышленности на селе, т. е. в районах, производящих сырье? У меня есть и личные резоны для постановки этого вопроса, так как двадцать с лишним лет тому назад я сам был свидетелем тех выгод, которые способна принести небольшая фабрика экономике деревни. Выгоды действительно очень значительны, и именно поэтому перед освобождением мною было написано несколько работ в поддержку так называемой аграрной промышленности. Возможно, из-за нечеткости моей аргументации и чрезмерной увлеченности идеей создания таких небольших фабричных предприятий я был воспринят в период идейного перевоспитания как буржуазный идеолог и подвергся суровой критике. Сейчас, размышляя над этим в более спокойной обстановке, я понимаю, что мои идеи того времени не были безупречны. Ошибка заключалась в недооценке значения тяжелой промышленности - нечто, вполне заслуживающее критики. Однако в том, что касается проблем развития аграрной промышленности, я, как и раньше, полагаю, что они нуждаются во всяческом изучении. Я уверен, что такие предприятия очень подходят к конкретным условиям Китая. Особенно вдохновили меня в этой связи недавние сообщения о втором пятилетнем плане. Вторичное посещение деревни возродило во мне былые тревоги и волнения, и теперь, в эпоху свободных дискуссий ученых, я преисполнился решимости вновь напомнить об этих проблемах, искренне надеясь, что руководство уделит им внимание.

В нашей стране существует много отраслей и предприятий легкой промышленности и для улучшения их технической оснащенности вовсе не обязательно сосредоточивать их в больших городах. Что касается шелководства, то я консультировался с целым рядом экспертов, и все они придерживаются того мнения, что на небольших фабриках можно получать шелк-сырец очень высокого качества и что перемещение обрабатывающей промышленности в регионы производящие сырье, имеет немало преимуществ с точки зрения экономии средств. Кроме того, создание небольших фабричных предприятий будет способствовать повышению технического уровня хозяйства в аграрной зоне. Многие из побочных продуктов таких производств являются прекрасными удобрениями, и их применение даст немалую производственную отдачу в сельском хозяйстве, а, следовательно, косвенным образом и в промышленном секторе. Нельзя упускать из виду и того обстоятельства, что чрезмерное скопление промышленности в городах уже породило сложные социальные проблемы. Концентрация населения, не вынужденная практической необходимостью не только бесполезна, но и вредна. Конечно, я никогда не был сторонником полной децентрализации промышленности и перевода фабрик и завод в аграрные районы. Вместе с тем я хотел бы вновь подчеркнуть, что частичное размещение промышленных предприятий в сельской зоне возможно и выгодно равно с экономической и технологической точек зрения. Примером как раз служит производство шелка.

Отстаиваемая мною точка зрения противоречит ныне распространенному мнению на этот счет. По крайней мере на протяжении последних пяти лет преобладало представление, согласно которому сельскохозяйственным кооперативам надлежит заниматься исключительно земледелием, а все виды обрабатывающего производства должны быть приданы иным звеньям экономической структуры, должны быть сосредоточены в городах. Даже такими операциями, как обрушка зерна, в кооперативах заниматься не рекомендовалось. В Кайсяньгуне я видел специальную крупорушную машину, которая своими производственными отходами могла удовлетворять потребности местного свиноводства в кормах. Городская крупорушня такими возможностями не обладает и лишь поставляет в соседние деревни солому в качестве топлива. Что касается шелковичных коконов, то сушкой их теперь занимаются не сами производители, а торговые организации, что также неразумно во многих отношениях. Складывается впечатление, что действительные причины экономических потерь, которые несет государство, явно недооцениваются, тогда как вред, наносимый нарушениями всяческих предписаний и инструкций, преувеличивается. Я думаю, что можно сделать предметом дискуссии и практических исследований этот основополагающий вопрос о границах производственной сферы сельскохозяйственного кооператива, о методах действительного соединения сельского хозяйства с промышленностью. Не является ли это единственно верным способом выработать оптимальный путь развития социалистической экономики в конкретных условиях нашей страны, с присущими ей избытком населения и нехваткой земельных ресурсов? Если руководство решит, что такой план действительно заслуживает тщательной проработки, и восстановит кооперативную фабрику в Кайсяньгуне, то это, по моему убеждению, наверняка умножит трудовую активность масс. Кроме того, я готов в таком случае вдохновить свою сестру и нескольких других специалистов на подготовку конкретной программы необходимых мероприятий. Впрочем, помимо этого вопроса имеются и другие. Поговорим теперь о них.

VII

Немаловажную роль в хозяйственной деятельности жителей Кайсяньгуна прошлых лет играли транспортные операции по доставке товаров на рынок, осуществлявшиеся на лодках в период сельскохозяйственного межсезонья.

Лодка - необходимый спутник местных крестьян в их повседневной жизни. Деревенские строения возводятся в этом районе по берегам рек, а реки являются основными транспортными путями. Некоторые поля полностью окружены водой, наподобие маленьких островов, и без лодки попасть на них невозможно.

В этой деревне, насчитывающей более 600 дворов, имеется 160 лодок, больших и маленьких. Помимо перевозок грузов они используются в земледелии - на кратковременных работах по сбору водяных растений, употребляемых в качестве удобрений. Раньше в период межсезонья крестьяне постоянно пользовались лодками, чтобы транспортировать или вывозить на продажу сельскохозяйственную продукцию. Говорят, что подобным образом применялось около 140 лодок. Радиус их действия был достаточно широк, захватывая почти весь бассейн оз. Тайху: на востоке - до Шанхая и Пудуна, на юге - до Ханчжоу, на севере - до Янцзы, на западе - до Исина и Цзюйжуна. Крестьяне прекрасно ориентировались в этих местах и знали, как добраться до нужного им пункта кратчайшим путем. Чтобы доехать до Шанхая, им требовалось всего два дня, что является рекордным временем. Товары, которые они перевозили и продавали, были очень разнообразны: у каждой местности в этом районе была своя производственная специализация. В горной зоне заготовляли большой бамбук, сосновый пиломатериал, древесину твердых сортов и древесный уголь, в прибрежной зоне - сушеную медузу; в районе оз. Тайху - овощи, а в некоторых других местах - предметы ремесла, например изделия из бамбука. Население региона строило торговлю на основе внутрирегионального разделения труда.

Сеть экономических взаимосвязей, судя по всему, существовала здесь длительное время. Все старые крестьяне деревни имели торговые отношения со своими партнерами в различных зонах этого региона. Наладив такие коммерческие контакты, они получали возможность покупать в кредит товары в зоне А, затем реализовывать их в зоне Б, а после этого использовать выручку для покрытия задолженности в А. С одной стороны, это имело нечто общее с кредитной системой; с другой - главным здесь был, как мне кажется, собственно транспортный аспект - эксплуатация лодок для перевозки товаров; кроме того, такие операции являлись, безусловно, формой торговли. Каждая зона, связанная с другими зонами лодочным сообщением, могла развивать свою производственную специализацию.

Разумеется, не каждая семья имела возможность участвовать в торговых перевозках, поскольку круг участников ограничивался лишь владельцами лодок. Размер заработка зависел от продолжительности работ, однако в среднем, как показывают расчеты, имея одну лодку, можно было без чрезмерного напряжения заработать в течение одного сезона сумму, эквивалентную стоимости 750 цзиней риса.

После создания кооператива торговые перевозки на лодках были полностью прекращены, так как их сочли капиталистической деятельностью. Хотя правительственное бюро транспорта и попыталось выработать методы использования транспортного потенциала деревень, эти мероприятия не встретили активной поддержки крестьян Кайсяньгуна. В 1956 г. в них приняло участие лишь десять лодок деревни.

Почему в Кайсяньгуне практически полностью прекратилось движение лодочного транспорта? Является ли аналогичным положение в других деревнях? Как это повлияло на экономику региона в целом? Сфера, затрагиваемая поставленными вопросами, слишком широка, чтобы на них мог досконально ответить человек, проживший краткое время только в одной из деревень обширного района. Однако и этого вполне достаточно, чтобы понять: в простаивании лодок нет ничего хорошего, а крестьянам оно наносит прямой экономический ущерб. Мы не верим, что строительство социализма возбраняет использование этих средств производства. Они, напротив, должны применяться еще более эффективно, чем прежде, однако факты свидетельствуют пока об обратном.

VIII

Я уже упоминал, что дети в деревне присматривают за овцами. Овцеводство как вид подсобной хозяйственной деятельности существует в Кайсяньгуне уже двадцать с лишним лет. Профессиональный овцевод, привыкший к картинам обширных пастбищных угодий, такому поверит едва ли. В самом деле, возможно ли содержание овец в краю рек и озер, на густо испещренной водными каналами территории, где, перемежаясь, теснятся, словно на шахматной доске, бесчисленные поля и дамбы? Наблюдатель, "осматривающий цветы, сидя на коне", вполне может упустить из виду эту вспомогательную отрасль крестьянского хозяйства, ведь, бросая взгляд со стороны, в деревне не заметишь ни единой овцы. Между тем в прошлом местными жителями их выращивалось до тысячи голов. Они проводили круглый год в маленьких крытых загонах и сами поисками травяного корма не занимались - это занятие взяли на себя люди.

Овцеводство приносило вполне приличные доходы. Одну овцу можно было продать за 10 юаней, а полученный от нее помет, применяемый как удобрение, стоил 20 юаней; кроме того, можно было овец остригать и из шерстяной пряжи делать себе одежду. Я видел немало пожилых крестьян, ходивших в шерстяных душегрейках. Поначалу я было подумал, что они пытаются подражать нынешним модам, слегка, так сказать, расточительствуют, однако потом я понял, что эта одежда - продукт собственного кустарного производства.

Развитие овцеводства демонстрирует, пожалуй, лучше других примеров, с какой изобретательностью пытались местные жители использовать имевшуюся у них землю, стараясь, чтобы не пропал буквально ни единый ее клочок. Трава на корм скоту подбиралась детьми полностью, травинка за травинкой; группами по двое и по трое они обшаривали обочины полей и дорог, берега рек. Многие из детей не могли из-за этого посещать школу - не оставалось времени. В процессе коллективизации было окультивировано немало бросовых в прошлом участков. Расширение площади обрабатываемой земли привело к сокращению количества дикорастущих трав, так что задачи ребят заметно осложнились. На поиск травы они уже вынуждены выезжать на лодках. Чем дальше они забираются, тем больше у них уходит времени, и с каждым разом им удается собрать травяного корма все меньше и меньше. Сейчас в Кайсяньгуне держат всего 200 овец.

Но это еще не все. В последние годы получило развитие также и кролиководство. Поскольку кролики тоже питаются травой, интересы кролиководства и овцеводства вступили в противоречие, причем преимущество отдается кроликам. Причина тут в том, что покупка ягненка требует ощутимых денежных затрат, а также постройки специального крытого загона. Если овца заболеет и умрет, это обернется для ее владельца большими убытками. Разведение крольчат обходится гораздо дешевле, и если держать, например, пару, то общий доход от продажи мяса, шкурки и использования кроличьего помета в качестве удобрений достигает 10 юаней. В настоящее время в Кайсяньгуне содержится более тысячи кроликов.

Когда я был мальчиком, я тоже выращивал кроликов. Их держали как ручных животных. Они повсюду бегали и гадили где попало, что вызывало резкое недовольство всех домашних. Я никогда не думал, что кролики могут проводить всю жизнь, послушно сидя в больших ящиках и ни разу не выходя погулять по окрестностям. Если бы не увидел сам, то не поверил бы, что поведение животного может настолько измениться. Кроличий помет - ценное удобрение, и его активное применение является одним из новшеств периода коллективизации.

По поводу разведения кроликов и овец нужно сделать одно замечание. То, что оно способствует росту благосостояния крестьян, можно только приветствовать, однако отрывать по этой причине детей от школы представляется мне слишком большой жертвой. Конечно, ситуация изменилась бы, если бы удалось найти другой источник корма. Чтобы ребята не пропускали школьных занятий, необходимо специально выращивать растительные корма. Да и очевидно, что если кормовая проблема не будет решена, то и поголовье домашних животных нельзя будет увеличить.

В прошлом в деревне кое-кто выращивал и свиней, но это все же было редкостью. Мясо крестьяне покупали большей частью на стороне. Лишь в последние годы свиноводство получило в Кайсяньгуне широкое распространение, и, должен признаться, успехи в этом деле неплохие. В деревне примерно 200 свиней, т. е. в среднем по одной на каждые три семьи. Основная проблема здесь помимо недостатка опыта опять-таки заключается в кормах. Выбор корма для свиней требует большей тщательности по сравнению с овцами и кроликами, так как в пищу им нужно добавлять рисовые отруби, а их не хватает. Я уже отмечал, что раньше у крестьян Кайсяньгуна существовала возможность получать в качестве побочного продукта при обрушке зерна отличный корм для свиней. Но теперь из-за ведомственных противоречий между городской крупорушней и кооперативом мякина и отруби попросту сжигаются в городе. Нельзя без боли смотреть на такое разорение. До чего же только не доведут бюрократические регламентации и запреты! В прошлом году кооператив отвел специальный участок земли под корма для свиноводческих дворов деревни, но земля здесь слишком дорога, и то, что выросло на участке, пошло в пищу людям, а не на корм свиньям, потребности которых, конечно, не могут конкурировать с человеческими нуждами. В результате уже в этом году участок был отобран у крестьян назад. Неудивительно, что дисциплина членов кооператива низка. Решили они было самостоятельно и ответственно распорядиться землей, да ничего из этого не вышло.

Важность кормопроизводства трудно переоценить. Корма нужны не только для того, чтобы решить проблему нехватки мясных продуктов, но и в конечном счете для самого земледелия, которое сталкивается со значительными трудностями при низком уровне развития животноводства. Здесь мы вновь затрагиваем актуальный для деревни вопрос о соотношении между различными видами производственной деятельности. Главная роль, разумеется, принадлежит земледелию. Сколь бы ни были важны подсобные производства, приоритет земледелия пока непоколебим. По общему мнению всех старожилов Кайсяньгуна, повысить урожайность с нынешних 500 с небольшим цзиней с одного му до 600-700 цзиней было бы не так уж и сложно, если бы не дефицит поистине неоценимого компонента сельскохозяйственного производства - удобрений. В регионе имеется достаточно речного ила, так что с заготовкой основных удобрений проблем не возникает. Иначе обстоит дело с продуктивными удобрениями. Источником таковых помимо заводов, производящих минеральные удобрения, являются естественные производители, а именно домашние животные. Эти, если так можно выразиться, естественные фабрики удобрений гораздо проще размещать в аграрных регионах, и отдача от них гораздо быстрее, чем от специализированных предприятий химической промышленности, требующих долгого строительства. А лучшим среди естественных производителей удобрений является свинья.

Если требуется повысить урожайность основной сельскохозяйственной культуры до 700 цзиней, необходимо увеличить подкормку почвы продуктивными удобрениями. Если ощущается недостаток минеральных удобрений, приходится полагаться на свиней, овец и кроликов. Если мы хотим увеличить число этих естественных производителей удобрений, то нужно решить вопрос кормов. Сегодня именно в этом ключ к решению проблемы подсобных производств.

IX

Круг вспомогательных отраслей деревенского хозяйства не ограничивается теми производствами, которые были упомянуты выше. Описание каждой из них заняло бы слишком много места. Но главные из подсобных производств уже были названы. Если говорить об их состоянии коротко, то следует отметить, что их удельный вес в экономической структуре деревни снизился по сравнению с тридцатыми годами. Если в 1936 г. на их долю, по приблизительным оценкам, приходилось до 40% стоимости всей производимой в Кайсяньгуне продукции, то в 1956 г.- менее 20%. Объясняется это как общим валовым ростом сельскохозяйственного производства в целом, так и собственно падением доходов от подсобного сектора хозяйства.

Причины, вызвавшие падение доходов от подсобных производств, как мы уже показали, весьма сложны. При этом их нельзя огульно относить на счет коллективизации сельского хозяйства. Наоборот, процесс коллективизации улучшил условия для развития вспомогательных отраслей. Проблема заключается скорее в неспособности руководящих органов, ответственных за сельскохозяйственное производство, претворять в жизнь политику ведения многоотраслевого хозяйства, основанную на принципе "централизованного планирования с учетом каждого из секторов", применительно к конкретным условиям аграрных регионов со сравнительно высоким удельным весом подсобных производств. Здесь имеется немало внутренних противоречий, которые следовало бы рассмотреть специально. Но если мы сможем проводить эту экономическую политику более успешно, проблема подсобных производств безусловно будет решена.

X

Знакомясь с экономической жизнью деревни, подобной Кайсяньгуну, мы сталкиваемся с многообразием подсобных производств и промыслов, связанных между собою сложными и запутанными хозяйственными отношениями. Где же решающее звено в цепи взаимосвязанных проблем и как за него ухватиться? На этом вопросе я и хотел бы остановиться в заключение. Когда происходят "свободные дискуссии ста школ", не следует ограничиваться выявлением противоречий, но должно осмыслять эти противоречия и предлагать способы их преодоления. Нельзя ожидать, что будет найдено решение каждой проблемы, но всякая попытка изыскать решение ценна уже сама по себе.

Наш приезд в Кайсяньгун породил в крестьянах большие надежды. Именно поэтому оказанный нам в деревне прием был столь теплым и радушным. И если бы я в итоге ограничился написанием статьи или, скажем, публикацией книги, разве это принесло бы крестьянам какую-то практическую пользу? Не значило ли бы это обмануть их ожидания? Эта мысль с самого начала не давала мне покоя, буквально прогоняя сон. Днем и ночью я ломал голову, как помочь жителям деревни, но придумать ничего не удавалось. За окном моросил нескончаемый весенний дождь - цветы в этом году обещали распуститься особенно пышно. Утром дождь почти переставал, и я выходил из дому. Прогуливаясь вдоль рисовых чеков, я видел, что вся земля, до последнего клочка, была возделана и даже тропинка, по который я шел, была столь узка, что, казалось, некуда ступить. Надежда на то, что за оставшееся время я смогу обнаружить верное решение мучавшей меня проблемы, уже почти иссякла. Что же делать? - вновь и вновь спрашивал я самого себя и не находил ответа.

В один из дней нависшие над деревней облака внезапно рассеялись, и небо как-то сразу прояснилось. Я взглянул на пришедших ко мне друзей и вдруг понял, что уже целых десять дней они работают без всякого перерыва и просто необходимо взять передышку. Я предложил поехать покататься на лодке, что мы тут же и сделали. И вот в то самое время, когда лодка медленно плыла по течению, словно в такт ее плавному ходу, мне в голову пришла мысль.

Район Кайсяньгуна - это речная зона с многочисленными протоками, озерами и болотцами. Поверхность воды занимает не меньшую площадь, чем суша. Идея, возникшая у меня во время прогулки на лодке, заключалась в следующем: как было бы замечательно, если бы удалось найти эффективное применение этим обширным водным пространствам! Когда я поделился этой мыслью со своими спутниками, они сказали: "В самом деле, а почему бы и нет? Для полей нужны удобрения, а для свиней нужен корм. Так почему бы не использовать воду для выращивания корма?".

Как только размышлениям было придано общее направление, конкретные соображения в обоснование нашего плана стали возникать сами собою. Я сказал, что вода во многих отношениях обладает преимуществами перед землей. У реки есть русло и водная поверхность, а в дополнение к этому еще и толща воды. Таким образом, река состоит из трех составляющих элементов, тогда как земля - лишь из одного. Ил и тина со дна рек уже используются, в воде можно разводить рыбу, а на поверхности выращивать водяные растения на корм. Не означает ли это получить сразу три вместо одного?

"Даже больше, чем три",- добавил один из сопровождавших меня друзей.- "Не забывайте, что дети будут освобождены от обязанности собирать траву, смогут регулярно посещать школу и получить образование".

Вернувшись в деревню, мы сразу собрали администрацию кооператива и старых крестьян, чтобы обсудить наш замысел. Все нашли его привлекательным. Ни у кого не было и сомнения в том, что если удастся использовать в хозяйственных целях участки, покрытые водой, то по прошествии известного периода не составит труда увеличить доходы населения деревни не то что на несколько процентов, а в несколько раз. Однако более детальное исследование показало, что практическое выполнение этого плана сопряжено со значительными сложностями. Это и понятно: если бы никаких трудностей не было, то здесь уже давно начали бы хозяйственное освоение этих обширных водных территорий; нельзя думать, что наши предки, жившие тут в течение нескольких тысячелетий, были глупее нас. Чем иначе объяснить, что воды все это время оставались нетронутыми? Чтобы служить украшением пейзажа? Размышляя над этой проблемой, мы, однако, приходим к выводу, что нынешнее поколение в одном отношении превосходит поколения предыдущие. Мы осуществили коллективизацию и тем самым получили возможность делать то, чего они делать не могли. Задачи, о решении которых в прошлом трудно было и помышлять, теперь становятся вполне посильными. И жители деревни ничуть не ошибаются, когда говорят: "Теперь, когда у нас есть руководство во главе с председателем Мао, мы можем получать богатства прямо из речной воды". Людьми было высказано немало конкретных предложений. Кто-то посоветовал выращивать водяные лилии; другой упомянул о водяных орехах, которые высаживали год назад. Да мало ли что растет в воде'! В прошлом никто не мог взять под контроль окружающие озера, например окружив их стенами или перекрыв водный сток, и поэтому не могло быть уверенности в том, что все посаженное здесь удастся вырастить и собрать. Но теперь есть кооперативы, и такое крестьянам уже под силу.

Все приняли участие в обсуждении различных трудностей,, стоявших на нашем пути. Трудности были технического характера. Например, годом раньше посадили водяные орехи, но все они были унесены тайфуном. А у водяных лилий нет корней, и их смывает течением. Как со всем этим бороться?

Речь идет о важной проблеме. Нам, интеллектуалам, привыкшим мыслить догматически, не следует удовлетворяться собственными познаниями, не следует ограничиваться простым высказыванием идей. Но если мы воспользуемся для решения насущных вопросов мудростью и опытом старых крестьян, то результаты могут оказаться еще более плодотворными. Когда жители Кайсяньгуна попросили нас заняться этим делом, я сказал им: "Вам самим нужно хорошенько обдумать, целесообразен ли намечаемый план действий, сработает он или не сработает, и, если в нем есть хоть какой-то смысл, не стоит ли нам поначалу испробовать его в ограниченных масштабах".

Перед отъездом мы несколько раз совещались с партийным руководством волости, а также с кадровыми работниками деревни и узнали, что они уже отдали распоряжение послать лодки для высадки водяных лилий.

Подсобные производства и земледелие не должны вступать в противоречие друг с другом; при хорошей постановке дела они даже могут приносить взаимную выгоду. Они могут образовать хозяйственную систему, прибыльную и эффективную в отношении использования ресурсов, труда и капитала: выращенный в воде корм можно давать свиньям, овцам и кроликам; количество удобрений увеличится, а это, в свою очередь, позволит повысить отдачу от возделываемых культур, включая рис, пшеницу, бобовые и овощи, которые можно выращивать на основных полях, а также тутовые деревья, дыни, тыквы и фрукты - на остальных участках земли. Вследствие этого возрастут доходы населения, и можно будет вложить средства в развитие рыболовства. А если реки и озера будут полны рыбой, то даже в неурожайные годы деревне не будет страшен голод.

На этом мы завершим рассмотрение вопросов развития земледелия и подсобных производств. Однако еще не получила своего объяснения зерновая проблема, с которой, как вы помните, мы столкнулись сразу по прибытии в деревню. Ей-то и будет посвящена вторая часть этой работы.

Часть 2

I

После того как я приехал из деревни, всякий раз, когда я встречал знакомого, знавшего о моей поездке в Кайсяньгун для проведения там научных изысканий, мне тут же задавался вопрос: "После перерыва в двадцать один год ты вернулся в деревню, которую знал по прежнему посещению. Ее облик наверняка во многом изменился. Насколько же улучшилась жизнь крестьян?"

Если мой собеседник задает вопрос просто из вежливости, то он, надо полагать, заранее знает, что именно я ему скажу. Если же он проявляет действительный интерес и ждет от меня искреннего ответа, то в таком случае надо разобраться, что понимается под словом "облик".

Если под этим словом понимается характер общественного строя, особенно в аспекте производственных отношений, то тогда нельзя не видеть, что полуфеодальное, полуколониальное общество двадцатилетней давности стало ныне обществом, в котором укоренилась коллективная собственность на средства производства, которое идет по пути к социализму и которое покончило с эксплуатацией. В этом смысле облик деревни претерпел фундаментальные перемены и принципиальным образом отличается от того, каким он был в прошлом.

Если под "обликом" понимать быт людей, живущих у воды среди рисовых полей и тутовых насаждений, то он очень напоминает мне то, что я знал по первой поездке. Что же касается местного диалекта и присущих ему лексических особенностей, то в этом отношении вообще трудно определить различие между прошлым и настоящим.

Если под "обликом" подразумевается уровень жизни, включая одежду, пищу, жилище и средства передвижения, то в этом случае я испытываю затруднения и не вполне знаю, каков должен быть мой ответ. В прошлом, действительно, была точка зрения, согласно которой сразу же после наступления социализма жизнь народа улучшится, значительно улучшится по сравнению с тем, что было прежде. Представлялось, что авторы исследований, ,в которых не удалось выявить подобных улучшений, не поддерживают социализм. Так рассуждали и вы, и я, словом, все мы вместе, распространяя повсюду добрые вести о новой жизни крестьян.

Разумеется, социализм способен принести нам процветание и счастье, равно городу и деревне. Больше того, уже сейчас жизнь большинства крестьян действительно улучшилась. И подчеркивание этих достижений имело значение для укрепления доверия к движению за коллективизацию, для расширения его влияния. Я не ставлю под сомнение ни одно из этих положений. Если что-то и вызывает у меня сомнение, так это вот что: а правильно ли продолжать сейчас такую пропагандистскую работу? Сорок тезисов по сельскому хозяйству рассматриваются как некая гарантия, предоставленная крестьянам, а отдаленные, конечные цели социализма, словно в окуляре телескопа, становятся такими близкими, что до них, кажется, можно дотронуться рукой. Везде только и говорят, что жить стало хорошо, зарабатывать легко, а ветры перемен дуют со всех сторон. Однако боюсь, что коренных изменений в условиях жизни и производственных отношениях вряд ли можно добиться за короткий промежуток времени. И стоит поразмыслить, насколько столь радужные умонастроения идут на пользу социализму.

За Двадцать дней, прожитых в деревне, я нередко приходил в замешательство при виде самых различных противоречий.

Человека, который берется быть народным представителем, должно волновать, как живет народ. Я уже упоминал, что, как только мы причалили к берегу протоки, одна пожилая женщина сразу же пожаловалась на нехватку зерна и денег для покупки риса. Тогда я подумал, что дело коллективизации - если только женщина говорила правду - столкнулось с серьезными затруднениями.

Мы сели за расчеты и вскоре обнаружили, что, хотя объем продукции земледелия действительно возрос, в подсобных производствах произошел спад. И все же общие доходы населения превысили довоенный уровень. Убедившись в достоверности наших оценок в ходе вторичной проверки, мы пришли к выводу, что показатель среднедушевого дохода в Кайсяньгуне является одним из самых высоких по стране в целом. Каждая семья в деревне в среднем получила немалое количество риса, так почему же жители Кайсяньгуна жаловались на тяготы зернового кризиса? Может быть, они говорили неправду? Нет, это не так. В один из дней мы поехали в соседнюю деревню в гости к знакомой пожилой женщине, помогавшей мне по хозяйству во время моего первого пребывания в этой деревне в 1936 г. Когда мы прибыли на место, жители деревни поначалу приняли нас за врачей, приехавших делать прививки от оспы, но затем многие старые крестьяне нас узнали. Мы, конечно, сели поговорить, и разговор тут же зашел все о той же зерновой проблеме. По существу, только мой пополневший облик мог отвлечь наших собеседников от волновавшей их темы. Было бы заблуждением усомниться в преимуществах коллективного ведения хозяйства. Но так же неправильно, по моему убеждению, признавая выгоды коллективизации, полагать вместе с тем, что ею решаются все проблемы. Второй подход столь же неверен, сколь и первый. Если мы смотрим на положение вещей излишне упрощенно, то этим в еще большей степени рискуем ошибиться. Я прошу извинения у читателя за вынужденную многословность и смею надеяться, что из написанного мною не будут произвольно выхвачены одна-две фразы с целью бросить мне упрек в очернительстве.

II

Нам все еще нужно сделать некоторые подсчеты.

"Наверху - рай небесный, внизу - Сучжоу и Ханчжоу". Хотя оценку, содержащуюся в этой поговорке, нельзя не признать несколько преувеличенной, она все же по-своему соответствует действительности. Для крестьянского населения Китая в целом показатель среднедушевого дохода составляет 50 юаней. В районе Сучжоу он достигает 78,6 юаня (не считая продукции домашних подсобных производств и мелкого хозяйства). В Кайсяньгуне члены сельскохозяйственного кооператива получили в прошлом году по 82 юаня дохода. Если же к этому добавить поступления от подсобных производств и денежные переводы от членов семей, живущих за пределами деревни, то сумма достигнет, по нашим подсчетам, 100 юаней. Взятая сама по себе, эта цифра порождает сомнения в обоснованности жалоб крестьян на свою бедность.

Но хватает ли им зерна? Как я уже указывал, за последние несколько лет производство продукции земледелия в Кайсяньгуне постоянно росло. В прошлом году урожайность составила 559 цзиней с 1 му. Показатель хотя и не слишком высокий, но и не низкий. Но, может быть, крестьянам остается мало риса для собственного потребления? И это не так. В прошлом году на каждого человека пришлось в среднем по 547 цзиней неочищенного риса (включая небольшую долю пшеницы и бобов, переведенную в рисовый эквивалент), или более 380 цзиней чистого зерна. Нельзя не прийти к выводу, что этого вполне достаточно.

Конечно, определить достаточный зерновой минимум не так-то просто. В нашей небольшой исследовательской группе был один юный помощник, который ел втрое больше моего. Мы прикинули, что он съедал в день по меньшей мере два цзиня риса. Если бы мы позволили ему есть столько, сколько захочется, то он перекрыл бы все нормы. Этот пример, разумеется, не дает нам точного критерия оценки, однако он показывает, что если бы все дали себе волю в отношении еды, то в течение года каждому человеку понадобилось бы раза в два больше зерна, чем 380 цзиней.

Вопрос о том, какое количество риса является достаточным для нормального питания, отчасти относится к сфере пищеварения, отчасти - к области обычая. Обычаи же различны в разных регионах. Поэтому мы попросили нескольких пожилых крестьян, чтобы они, исходя из собственного опыта, помогли определить достаточный уровень потребления. Мы получили такие цифры: 50 цзиней в месяц на работника, занятого в течение полного рабочего дня (эта оценка представляется несколько завышенной, поскольку в периоды активной производственной деятельности потребляется больше пищи, а в обычное время съедают не так много), 35 цзиней в месяц на работницу, занятую в течение половины рабочего дня, и 20 цзиней на ребенка в возрасте до десяти лет. Грудные дети в учет не приняты. В пересчете на одну семью, состоящую в Кайсяньгуне, как правило, из четырех человек - мужчины, женщины и двух детей,- получается 125 цзиней в месяц, или 1500 цзиней в год. Этой цифре как раз и соответствует средний показатель в 380 цзиней зерна на человека. Если мы воспользуемся такой методикой и будем исходить из местных стандартов потребления, то количество зерна, поступающее населению деревни в настоящее время, должно быть признано достаточным. Но необходимо признать также и то, что при таком уровне потребления говорить о зажиточности крестьян не приходится. Только сделав тщательные расчеты и приняв при этом во внимание величину трудовых затрат работников, мы сможем сказать, что проблем с продовольствием нет. Особо необходимо учитывать небольшое по объему потребление бобов и пшеницы. Хотя традиционно ни бобы, ни пшеница не считались в деревне основными продуктами питания, с тех пор как крестьяне начали вводить их в свой пищевой рацион, они не знали голода.

Теперь читатель может судить сам, что вопрос о том, существует ли в деревне нехватка зерна или ее не существует, решается в зависимости от того, каким образом питаются крестьяне. Если они понимают, что должны ограничивать себя в пище и довольствоваться скромными нормами питания, то зерновой кризис маловероятен. Но если их бдительность притуплена, то в межсезонье вполне может возникнуть голод. При этом чем меньше крестьяне сдерживают себя, тем быстрее наступает голод и в тем более острых формах он протекает.

Обычаи людей в каждом регионе формировались в зависимости от конкретных условий, бытовавших в течение длительного времени. Если проанализировать экономическую ситуацию, существовавшую в прошлом, можно убедиться, что приведенные выше оценки в целом достоверны. Так, двадцать лет тому назад с двух му земли, приходившихся в среднем на одного жителя деревни, получали по 350 цзиней неочищенного риса. Семье, состоящей из четырех человек, необходимо 2800 цзиней. Если мы вычтем одну четвертую часть урожая, изымавшуюся эксплуататорами, а оставшуюся долю переведем в вес чистого зерна, то получится около 1500 цзиней. Когда я впервые приехал в деревню, большинство крестьян в беседах со мной говорили, что риса ими производится ровно столько, сколько нужно для собственных потребительских нужд, и что в остальном им приходится полностью полагаться на доходы от подсобных производств. Это вполне согласуется с нашими подсчетами. Человеческое существование в таких условиях должно было уподобляться постоянному балансированию на натянутом канате. Если между доходами и расходами устанавливается столь жесткое соответствие, то любой неверный шаг неизбежно приводит человека в ловушку ростовщика. Традиция вести подобный образ жизни, возникшая в этих исторических условиях, судя по всему, теперь получила здесь большее распространение, чем в других регионах. Но это вовсе не значит, что в прошлом обитатели Кайсяньгуна вели расточительное существование и не ограничивали себя в питании.

После того как в деревню пришел социализм, зерновые рационы стали устанавливать в соответствии с традицией, что было правильным решением. Однако необходимо предпринять все меры для поддержания этой традиции. Если сохранить ее не удастся, то неизбежно возникнут большие осложнения. Можно сказать, это была бы роковая ошибка.

III

Когда могучая волна коллективизации докатилась до деревни, ее энергия поистине всколыхнула людей. За несколько дней до учреждения сельскохозяйственного кооператива высшего типа к населению обратились с призывом выйти на сбор удобрений. На работу вышли все лодки; ими, доверху загруженными речным илом, были буквально забиты речные протоки. Жители разных деревень, все в праздничных одеждах, группами стекались к условленному месту, стреляя по ходу следования из хлопушек и пуская шутихи. В приливе ничем не сдерживаемого трудового энтузиазма каждый человек почувствовал себя духовно обновленным.

Коллективизация породила в массах новый трудовой подъем, а он, в свою очередь, воплотился в высоких производственных показателях. Удобрения были внесены, и вскоре после этого над полями гордо поднялись изумрудные рисовые ростки, наполнив сердца крестьян ликованием. Все это было прошлым летом. Крестьяне возвращались домой с работы в приподнятом и возбужденном настроении. Стало казаться, что решить задачу "700 цзиней" не составит особого труда. Получил широкое хождение лозунг, который повторяли наподобие священного заклинания: "Ешь три раза в день вареный рис, а там и социализм не за горами". В самом деле, только представьте: если действительно взять по 700 цзиней с му, то каждая семья получит больше 2000 цзиней. Ешь досыта!

Кто мог знать, что небеса окажутся не столь милосердны, как человек, и что в августе, как раз в пору цветения риса, нагрянет разрушительный тайфун. Вместе с тайфуном в деревню пришел и нынешний зерновой кризис. Требование "есть три раза в день .вареный рис" не может быть сочтено чрезмерным в конкретных условиях, которые сложились в нашей стране в настоящее время. Если трудолюбивый работник, ожидая урожая более богатого, чем когда бы то ни было, и позволит себе съесть лишнего, то по-человечески это вполне объяснимо. И окажись я в деревне летом прошлого года, то разве не поспешил бы при виде событий, тогда происходивших, описать их в самых радужных красках? Возможен и такой аргумент: тайфун - это дело случая; стоит ли придавать такое значение случайному природному бедствию? Однако если как следует обдумать случившееся, то приходишь к выводу, что излишний оптимизм на пользу не идет. К тому же не стоит и напоминать, что в сельском хозяйстве мы по-прежнему зависим, и во многом зависим, от погодных условий и что в этом смысле стихийные бедствия не могут быть сочтены абсолютно непредсказуемыми. Ветер перемен, поднятый могучей волной коллективизации, принес не одни только успехи.

IV

Было бы неправильно односторонне драматизировать ситуацию, хотя бы уже потому, что на деле абсолютного дефицита зерна в деревне не существует. Жители Кайсяньгуна просто съели все свои запасы. В некоторых соседних деревнях крестьяне не только не жалуются на зерновой кризис, но даже и накопили определенный излишек риса, который могут использовать для своих нужд. Конечно, когда возникает нехватка зерна, в деревню поставляется дополнительное количество продовольствия,. но его нужно покупать за свой счет, а люди жалуются на недостаток денег.

Но почему крестьянам не хватает денежных средств? Согласно нашим расчетам, каждый человек за работу в сельскохозяйственном кооперативе Кайсяньгуна получает в среднем 82 юаня. Если вычесть из этой суммы стоимость 547 цзиней риса (46,5 юаня), то все еще остается 35,5 юаня, или 142 юаня на семью, если она состоит из четырех человек. А как же доходы, приносимые домашними подсобными производствами и промыслами? Каким образом расходуются они?

Чтобы ответить на эти вопросы, мы должны ознакомиться с семейными бюджетами. Полный учет всех данных еще не завершен, однако по предварительным выкладкам мы можем судить, что женщина средних лет ежегодно тратит примерно 25 юаней на одежду, а взрослый мужчина расходует от 35 до 40 юаней. Семья из четырех человек в течение года тратит 35 юаней на повседневное питание (за вычетом риса и других продуктов, производимых самой семьей). Разного рода мелкие расходы достигают 60 юаней в год, затраты на общественные нужды - 20 юаней, на топливо - около 40 юаней. Общая сумма расходов составляет более 200 юаней. Если к этому присовокупить средства, идущие на приобретение детской одежды, уход за домом, покупку рабочих инструментов и т. д., то фактические финансовые вздержки средней семьи составят примерно 250 юаней. Приведенные цифры являются весьма приблизительными. Более точные будут получены лишь после тщательного анализа всех собранных нами материалов. Но и на основе этих общих данных уже можно сделать несколько выводов.

Во-первых, в условиях Кайсяньгуна дохода от одного только земледелия недостаточно для обеспечения уровня жизни, показатели которого были только что приведены. А те из крестьян, кто организовал в семьях подсобные кустарные производства, могут изыскать возможность получать дополнительно по 20 юаней дохода на каждого человека. Это как раз соответствует моим выкладкам относительно бюджетных затрат. Иными словами, если семья из четырех человек не сможет ежегодно получать 80 юаней сверх того, что зарабатывается в сельскохозяйственном кооперативе, ей не удастся выйти на средний уровень потребления.

Во-вторых, следует отметить, что этот уровень потребления сравнительно высок. Можно рассмотреть некоторые его аспекты. Что касается одежды, то обычный житель Кайсяньгуна каждый год приобретает новую хлопчатобумажную куртку и пару новых штанов из того же материала. Летом крестьяне носят рубашки западного образца, зимой - ватные куртки. Как правило, в деревне не встретишь неряшливо одетого человека. У всех пожилых людей имеется по ватной фуфайке, немало молодых людей носят форменную одежду, а девушки - яркие блузки. Большинство женщин босыми уже не ходят, а во время дождя надевают резиновую обувь. У многих детей имеются спортивные тапочки. Взрослые каждые два года покупают по три пары нитяных чулок и ежегодно - четыре пары матерчатых тапочек и пару тапочек, подбитых ватой. Если мы войдем в любой из домов на выбор, то увидим, что большинство кроватей застелены ватными одеялами, а над кроватями навешены противокомарные сетки. Что касается питания, то стоит остановиться на потреблении свинины. Ее ежегодно съедают по 20 цзиней. В прошлом году потребление заметно возросло. Во многих семьях было съедено более 20 цзиней, а в некоторых, как мне сообщили,- даже 80 цзиней. Объясняется это тем, что крестьяне, получив доход от шелководства, обратили его на закупку поросят, которых откармливали до Нового года, а на праздник закололи. Что касается других продуктов, то чай, который они пьют постоянно, ежегодно обходится каждой семье минимум в 10 юаней. Расходы на табак возросли, в связи с тем что от курения трубок в последнее время перешли на сигареты. Все семьи среднего достатка пользуются зубными щетками и зубной пастой. Многие пользуются электрическими фонариками, когда выходят вечером на улицу.

Нам нет нужды приводить еще какие-либо примеры. Все они характерны для среднего уровня жизни. В прошлом такие бытовые условия для аграрных регионов страны были редкостью. Результат сравнения нынешней ситуации с тем, что существовало здесь двадцать с лишним лет тому назад, явно не в пользу последнего. В моем распоряжении еще нет полных данных, но даже если исходить из общего впечатления, можно прийти к заключению, что многие семьи, раньше жившие ниже этого уровня, теперь его достигли. Сейчас уже не только не видишь на людях лохмотьев, но и встречаешь у них много новых вещей. Например, молодежь отдает предпочтение одежде "советского" стиля (спортивные тапочки, форменные куртки и т. д.). Кадровые работники кооператива ходят в суконных кепках и пальто на вате. Некоторые работницы, вернувшиеся в деревню из города, носят суконные брюки. Нового жилья построено не было, но в прошлом году несколько семей отремонтировали свои дома. По словам жителей Кайсяньгуна, общее положение в бытовой сфере таково: за последние два года ряд семей провели ремонт жилых построек, приобрели ручные насосы и ватные одеяла; в прошлом году немало людей купили новую одежду и многие на Новый год ели мясо. Короче говоря, жизнь улучшается довольно быстро.

В-третьих, улучшение жизненных условий происходит опережающими по сравнению с ростом производства темпами. Как я уже отмечал в первой части, когда давал общий обзор финансовой ситуации, размеры доходов в деревне только-только превысили уровень двадцатилетней давности. Хотя мы все еще не определили точные показатели уровня жизни, можно утверждать, что теперь они выше, чем в 1936 г., и что, несмотря на некоторое снижение жизненного уровня в последующий период, за последние несколько лет он вновь возрос. Улучшилась обеспеченность крестьян одеждой, питанием и жильем; возросли и расходы населения. Доход остался практически прежним, а затраты увеличились, вследствие чего люди истратили все, что было накоплено. У них нет наличных денег, и они лишены возможности осуществлять экономию финансовых средств. Для каждой семьи необходим тщательный учет своего бюджета. В обычных условиях они без труда могут сводить концы с концами, однако, случись сколько-нибудь серьезное стихийное бедствие, и это уже будет им, не под силу. Если они совсем перестанут контролировать свои финансы и средств в нужный момент окажется недостаточно, то неизбежен острый кризис. Надо сказать, время нашего приезда в деревню оказалось выбранным очень удачно, хотя это и произошло случайно. Люди в Кайсяньгуне были довольно хорошо одеты, гостям везде предлагали чаю, и при всем том крестьяне все же непрестанно жаловались, что им не хватает риса даже на одну кастрюлю. Оценивая ситуацию в этих обстоятельствах, приходишь к выводу, что нехватка зерна не есть результат коллективизации. Не вызвана она и централизацией закупочно-сбытовых операций. Основная причина заключается в том, что не соблюден принцип сбалансированности разлития. Если бы прошлым летом крестьяне не следовали столь беззаботно лозунгу "трижды в день - вареный рис", если бы не ели так много свинины на Новый год и не покупали себе модных форменных курток, спортивной и резиновой обуви, то нынешних проблем, полагаю, не возникло бы. Другими словами, семьи, умеющие вести экономный образ жизни, не столкнулись бы с нехваткой риса при теперешних обстоятельствах, а если бы и столкнулись, то смогли бы сделать необходимые закупки на стороне.

V

Этот зерновой кризис имеет сугубо локальное значение и, по существу, не столь уж и серьезен, однако он побуждает к размышлениям над весьма актуальной проблемой, а именно проблемой накопления при социализме. Конечно, социалистическое накопление может осуществляться государственными органами, но, как говорится, не будет овцы, не будет и шерсти. Основу накопления в конечном счете составляет разница между производством и потреблением конкретных людей. Это - вопрос трудолюбия и бережливости каждого. Трудолюбием можно умножить производство, бережливостью - сократить расходы. Вкупе и то, и другое позволяет увеличивать накопление. В нашей стране население в подавляющем большинстве крестьяне; если каждый будет есть всего на один цзинь риса больше или меньше, то в сумме разница в размерах потребления окажется более чем значительной. Точно так же даже небольшие колебания в расходах крестьян могут серьезным образом сказаться на эффективности социалистического накопления в целом. Посудите сами: если в деревне со средним доходом в 100 юаней на душу населения расходы уравнены с доходами, то могут ли жители этой деревни надеяться на создание денежных накоплений? И если в такой деревне все еще жалуются на нехватку зерна и бедность, то что же делать в других деревнях, с еще более низким уровнем дохода? Если недостаток риса мог возникнуть в деревне, в которой ежегодное среднедушевое производство этого продукта питания составляет 547 цзиней, и если правительство должно принимать меры для решения этой проблемы, то какая судьба ожидает в таком случае наши зерновые запасы? Именно поэтому, несмотря на всю специфику положения в Кайсяньгуне, нам следует усмотреть в этой ситуации серьезное предупреждение и извлечь из случившегося урок. Трудолюбие, не подкрепленное экономностью, приносит лишь ложное процветание; на такой основе экономики не создашь.

Мои исторические познания страдают неполнотой. Я не знаю, какой была жизнь представителей класса феодалов в эпоху, когда на смену старому рабовладельческому обществу пришло общество феодальное, однако я читал биографии промышленников, живших в начальный период развития капитализма. В условиях, когда новые производственные отношения открыли простор для подъема производительных сил, эти люди выработали очень жесткие требования в отношении накопления капитала. Они попросту создали механизм накопления: все подлежало строгой оценке исходя из его стоимости, и универсальным критерием человеческой деятельности стала прибыльность. На ранней стадии развития капитализма жизнь рабочих была невероятно суровой, у них насильственно изымалась созданная их трудом прибавочная стоимость. Что же до капиталистов, то они отличались величайшей скупостью и вели "аскетический" образ жизни. Многие из них были пуританами и врагами всякой расточительности. И именно такие люди способствовали своей деятельностью переходу человеческого общества от феодальной эпохи к эпохе буржуазной и бурному росту производительных сил, который стал возможным благодаря укоренению капиталистических производственных отношений. Однако в эпоху капитализма человечество претерпело лишения и страдания, так как накопление капитала происходило посредством эксплуатации трудящихся.

Отмена эксплуатации при социализме дает несравнимо большие возможности для раскрытия трудового потенциала человека. Но чтобы реализовать этот потенциал на практике, нам также необходимо накопление, причем осуществляемое более быстрыми темпами и в больших масштабах, чем при капитализме. Эффективность такого накопления прямо зависит от сознательности трудящихся, выработка которой вполне возможна в условиях социалистического общества, поскольку богатства, являющиеся объектом накопления, принадлежат при социализме самим же трудящимся. На раннем этапе социалистического строительства также существует острая необходимость накопления, но это необходимость, испытываемая не малочисленной группой капиталистов, а широкими массами социалистических трудящихся. Эти трудящиеся должны не только энергично трудиться, но и уметь быть бережливыми. Иначе, разве сможем мы осуществить социалистическое накопление? А если не будет накопления, то возможен ли подъем производительных сил?

С этой точки зрения недостаток зерна в деревне Кайсяньгун должно рассматривать как явление локальное и временное, но вместе с тем требующее нашего внимания и размышления.

VI

Неужели и прежде жители деревни были лишены умения вести экономный образ жизни? Такого быть не могло. До освобождения крестьяне проявляли во всем сугубую осторожность, ведь никто не был уверен, что назавтра беда не постучится в дверь его дома. Так, значит, за последние годы что-то в людях изменилось? Много ли, мало ли, но какие-то изменения, на мой взгляд, произошли. В чем их причина?

Во-первых, тяжелые времена уже позади, теперь настали времена хорошие. Хотя различные стороны жизни еще нуждаются в улучшении, люди в душе расслабились, а это не могло не повлечь за собой и более легкомысленного отношения к финансовым и прочим делам. Период, начало которому было положено японским вторжением и который завершился освобождением страны, длился примерно десять лет. В то время жизнь была нелегка. Эти годы оказались очень неблагоприятными для земледелия, а для подсобных производств и промыслов - просто фатальными. Взять лишь один пример - шелководство. Небольшая деревенская фабрика была снесена до основания. Нечего и говорить, что японские марионетки и вымогатели из реакционного гоминьдановского правительства - среди тех, кто вызывает наибольшую ненависть у старых жителей Кайсяньгуна. Крестьяне говорят, что Кайсяньгун был чем-то вроде куска мяса, который постоянно раздирали эти ненасытные псы. Раз за разом, все вместе и по отдельности, они неустанно требовали денег и риса, и этому не было конца. В результате они буквально высосали последние соки из деревенских хозяйств, в прошлом сравнительно обеспеченных. На довольно зажиточную прежде деревню обрушились нищета, разруха и опустошение.

Стоит ли удивляться, что с приходом коммунистической партии для крестьян проблеснул яркий луч надежды? Они воспряли духом, поделили землю, отремонтировали оросительную систему, а там приспела и коллективизация; урожаи с каждым годом становились все лучше и лучше. Раньше такого не случалось. В домах с прохудившимися крышами возникла необходимость провести ремонт, износившиеся сельскохозяйственные орудия потребовали замены, а непокрытые кровати - ватных одеял, и все это в первый же год. Вслед за этим стали покупать новую ватную одежду и - к лету - хлопчатобумажные рубашки западного образца. Если ходить босиком казалось неудобным, то приобретали резиновую обувь. Для молодых людей, больше других заботившихся о своей внешности, предметом гордости стала форменная одежда. К Новому году набрали вес поросята, и, поскольку это было мясо, за которое не надо было выкладывать наличные, самых жирных на праздник закололи. Угощения готовили, не скупясь, чтобы и на гостей хватило, и "лишнее осталось. Так, по мере улучшения жизненных условий в деревне постепенно, но неуклонно иссякали крестьянские кошельки.

Нельзя сказать, чтобы жители Кайсяньгуна одевались слишком хорошо или питались чересчур обильно. Перемены в их жизни никак не назовешь чрезмерными. Купить новую одежду, залатать старую - это все необходимо. Однако, если сложить все истраченные деньги, получится немалая сумма, хотя каждый расход в отдельности вроде бы и невелик. Чтобы получить доход в 10 юаней, нужно изрядно поломать голову, а потратить те же 10 юаней - ума не надо. Чуть ослабил контроль - и уже трудно наверстать упущенное.

Во-вторых, социализм для людей - дело новое. Сорок тезисов по сельскому хозяйству взволновали каждого крестьянина. И с самого начала они проявили себя очень хорошо. Задачи, которые раньше были непосильными, теперь, после коллективизации, стали выполнимыми. Что больше всего воодушевляет людей, так это производственные успехи, которые сказываются самым непосредственным образом на их повседневном существовании. Пожилые жители деревни, десятилетиями работавшие на полях, никогда не видели таких обильных всходов риса. Прошлым летом буквально вся деревня была охвачена оптимистическими настроениями. Многие приходили посмотреть из других деревень, и все в один голос хвалили увиденное. Никто и подумать не мог, что на пути к социализму случаются трудности. К тому же кадровые работники для поощрения трудового энтузиазма прибегали к авансовой выдаче денежных чеков. "Ешь три раза в день вареный рис, а там и социализм не за горами" - эта фраза стала чем-то вроде заклинания и постоянно была у всех на устах. В августе тайфун, каких прежде не бывало, уничтожил все рисовые всходы, но даже это происшествие не умерило слепого оптимизма крестьян: "Что бы там ни было, а с председателем Мао нам голодная смерть не грозит".

В-третьих, после того как земля была передана сельскохозяйственному кооперативу, для разрешения любых затруднений стали обращаться именно в кооператив. На него стали смотреть как на большую семью с кадровыми работниками ,во главе. Раньше каждый думал за себя и самостоятельно искал выход из положения. Теперь же чуть что - они начинают громко жаловаться: если проблемы не решены, значит, виновато начальство. Некоторые кадровые работники, слыша такие упреки в свой адрес, не знают, как себя вести. А побудить крестьянские массы к самостоятельному поиску решений не так-то просто. Я сказал жителям деревни: "Это проблемы, касающиеся всех вас, поэтому каждый должен высказывать свои предложения". Они ответили, что это бесполезно - одних вещей они сделать не могут, других им сделать не разрешат. К примеру, они не могут заниматься изготовлением шелка. Сразу после того, как шелкопряды дадут коконы, крестьяне обязаны продать их государству. Они говорят, что были бы и рады производить шелк, но у них нет коконов. Все женщины пожилого возраста в прежние годы занимались шелкомотанием и ткачеством (они использовали очески шелка-сырца для получения шелковой ваты, из которой получали нить, а затем и ткань), однако сейчас они лишены сырья. Или другой пример. Немало крестьян еще помнят об использовании лодок для торговых операций в период межсезонья. Теперь это также стало невозможным. Положение таково: многие подсобные производства и промыслы утрачены, а если предложить крестьянам самим выступить с новыми идеями на этот счет, то ничего из этого не получится. Складывается впечатление, что все контролируется "сверху", и естественно, что в такой ситуации всякая текущая проблема не может быть решена иначе, кроме как "сверху".

По возвращении из деревни я просмотрел газеты за последний месяц. Во многих были статьи и заметки, посвященные теме: "трудолюбие и бережливость - делу строительства страны". Нам кажется, что именно в этом и заключается главный урок, который следует извлечь из нашей поездки. Нам кажется также, что из двух упомянутых качеств легче обрести трудолюбие, а вот бережливости научиться труднее. Почему теперь стали ослабевать старые традиции экономного хозяйствования? Эта проблема до сих пор не была подвергнута глубокому анализу. После нашего возвращения мы неоднократно задавали разным людям вопрос подобного содержания. Многие ответили в том? смысле, что наша пропаганда недавнего прошлого уделяла чрезмерное внимание преимуществам коллективизации в недооценивала возможности возникновения трудностей на этом пути. Мы согласны с такой точкой зрения. Между тем пропаганда, выдержанная в подобном ключе, судя по всему, продолжается. В условиях социалистического общества подъем производительных сил прямо зависит от осознанно осуществляемого трудящимися накопления. А воспитываться такое сознательное отношение должно не только посредством лозунгов о том, как лучше строить социализм. Но как именно? Полной ясности у нас нет, и мы надеемся, что все наши друзья, которым небезразличен этот вопрос, выскажут свои рекомендации.