В роли главного военного советника Чан Кайши

Выполняя задачу, поставленную передо мной в Москве,- подготовиться к выполнению обязанностей главного военного советника Чан Кайши, я постепенно изучал стиль и методы работы наших военных советников как в центре, в Чунцине, так и на местах, в районах и армиях. Задача непростая, если учесть разбросанность советников по многим фронтам. Уже по опыту предыдущей командировки в Китай я знал, что сработаться нашим людям с китайскими должностными лицами не так легко.

Беседуя с комдивом К. М. Качановым (Волгиным) и другими советниками, находившимися в Чунцине, я уяснил, что некоторые наши товарищи не всегда правильно, на мой взгляд, строили свои взаимоотношения с военным министерством и китайскими генералами в районах и армиях. Все наши советники были полны горячего желания помочь китайскому народу по-настоящему бить японцев. Ради этого многие из них рисковали жизнью. Но слабым местом некоторых было недостаточное знание Китая, его традиций. Между тем по опыту прежней работы в этой стране я знал, насколько это важно.

Во взаимоотношениях с военными руководителями Китая нашим военным советникам следовало быть особенно осторожными, учитывать особую чувствительность этих людей к сложившимся обычаям, нетерпимость к критике, даже самой разумной. Тут нужен был особый подход. Скажем, китайский генерал принимает решение на оборону или на наступление. В этом решении много несуразностей, чтобы не сказать большего. Если советник открыто раскритикует план, он этим наживет себе врага, в лучшем случае китайский генерал будет его игнорировать и не станет приглашать к разработке планов и решений.

Во всех случаях советник, изучая решение или план китайского военачальника, должен во всеуслышание признать и объявить его хорошим, если не гениальным или превосходным. Но под предлогом, чтобы подчиненные китайского генерала лучше поняли и усвоили план, попросить разрешения внести несколько уточнений. Можно ручаться, что после такого восхваления решения или плана китайский руководитель позволит внести "некоторые" уточнения. Этими уточнениями советник может вложить в решение все, что нужно. Такая помощь будет принята, и предложение советника станет проводиться в жизнь как решение или план самого китайского командующего.

В случае успешного выполнения этого решения или плана операции советник должен оставаться в стороне, все лавры победы или успеха во всеуслышание адресовать своему генералу, а при неудаче - найти причины, оправдывающие действия командира и войск, и даже поздравить с победой. Замечу, что во время своей первой встречи с Чан Кайши, накануне нового, 1941 года, я начал разговор с ним именно с поздравления по случаю побед китайской армии, хотя таковых и в помине не было. Но Чан Кайши оценил мой жест.

Мне и моим помощникам пришлось основательно поработать, чтобы направить деятельность наших советников в русло правильных взаимоотношений с китайцами. Старшие советники были собраны из районов, где они находились, в Чунцин и тщательно проинструктированы. И те, кто усвоил этот особый подход к китайцам, необходимый для того, чтобы совместно с ними работать и воевать против японцев, научились более эффективно помогать им и в то же время, когда это было нужно, удерживать от ошибок.

К сожалению, тогда, в январе 1941 г., наши советники не смогли вовремя раскрыть подготовку войск Чан Кайши к нападению на Новую 4-ю армию. Естественно, что советов по таким вопросам Чан Кайши у нас не спрашивал.

Военный конфликт в южном Аньхое поставил в тяжелое положение как главного военного советника К. М. Качанова, так и советнический аппарат 3-го района. Они увидели, что от них скрывают все важные мероприятия, проводимые в войсках.

Прибыв в Китай, я проинформировал нашего посла, что моя задача - быть не только военным атташе, но и главным военным советником. После событий в южном Аньхое я считал, что с моим вступлением на этот пост больше медлить нельзя. Как вновь прибывший военный атташе и одновременно главный военный советник, я рассчитывал как-то повлиять на позицию чунцинских руководителей и постараться не допустить дальнейшего развертывания конфликта между гоминьданом и KПK. Отныне я мог выступать не просто как волонтер китайской армии, но и как официальный представитель Советского Союза, его вооруженных сил, которые оказывали помощь Китаю в борьбе с агрессором, а не в развертывании гражданской войны. Я мог говорить по военным вопросам не только как советник, но и выражать мнение нашего правительства. А военные вопросы в Китае в то время тесно переплетались с политическими.

А. С. Панюшкин согласился с этими соображениями. Скоро из Москвы последовало указание, чтобы мы с послом и комдивом К. М. Качановым заявили Чан Кайши о моем новом назначении.

Когда мы все трое попросили приема у Чан Кайши, китайцы, по-видимому, были основательно озадачены таким дипломатическим шагом со стороны главных представителей Советского Союза. Вероятно, они подумали, что наш визит связан с разгромом штабной колонны Новой 4-й армии и что с нашей стороны последуют какие-то решительные возражения или протесты, к которым Чан Кайши хотел, видимо, подготовиться. Он всячески старался узнать через своих чиновников, чем вызвано наше посещение. Около недели он нас не принимал, стараясь выяснить цель визита.

За эту неделю меня как военного атташе китайские военные и политические деятели затаскали по приемам и банкетам, стараясь узнать, о чем мы трое собираемся говорить с Чан Кайши. Дав время китайцам поволноваться, я в беседе с начальником отдела внешних сношений Чжан Цюнем заявил, чтобы китайцы не думали, что во время визита речь пойдет о серьезном вопросе, касающемся взаимоотношений между государствами. Тема разговора будет совершенно не та, о которой они думают, но я заверил, что вопрос будет идти об улучшении наших взаимоотношений и нашей дальнейшей работе. Этого было достаточно. Очень скоро мы были приняты Чан Кайши. На такой откровенный разговор с Чжан Цюнем я пошел, зная, что он облечен доверием самого генералиссимуса. Своей откровенностью я как бы давал ему аванс на будущее, стремился показать, что хочу иметь с ним контакт, давая ему возможность блеснуть своей осведомленностью перед Чан Кайши и рассчитывая, что он отплатит мне долг сведениями, которые могли нас интересовать. Это оправдалось в дальнейшей работе.

Фактически никаких секретов я Чжан Цюню не открывал. И когда в ходе приема А. С. Панюшкин как посол заявил от имени нашего правительства, что К. М. Качанов (Волгин) отзывается в Союз после окончания срока работы и что наше правительство рекомендует в качестве главного военного советника меня, военного атташе, Чан Кайши приободрился, одобрительно посмотрел на присутствующего тут же Чжан Цюня, на его лице появилась широкая улыбка, а с губ сорвались слова "хао, хао" ("хорошо, хорошо"). Он понял, что в лице военного атташе приобретает еще и военного советника, который, являясь официальным представителем Советского Союза, будет открыто помогать ему в вооруженной борьбе против японцев.

Перед отбытием в Советский Союз К. М. Качанов был награжден Чан Кайши высоким орденом, который получали только особо заслуженные генералы. Был устроен банкет, на котором мы обменялись любезностями, обещаниями поддержки и уверениями в дружбе между Советскими Вооруженными Силами и китайской армией. Все это, как мне показалось, даже обрадовало Чан Кайши.

Я продолжал тщательно изучать военно-политическую обстановку в Китае, страну и народ, сражающийся против японской агрессии, силы и средства Японии, а также реальные возможности перешедших на ее сторону предателей китайского народа. Таковыми были: на севере, в Маньчжурии,- правительство Маньчжоу-го во главе с отпрыском цинской династии императором Пу И; во Внутренней Монголии - марионеточное правительство под руководством князя Дэвана ^*; в Бэйцзине (Пекине) - Политический совет Северного Китая во главе с Ван Итаном; в Нанкине - прояпонское правительство во главе с Ваи Цзинвэем. Получалось что-то вроде лоскутной империи прояпонских марионеток во главе с микадо. Японское правительство сознательно раздробило захваченную территорию Китая, проводя испытанную империалистическую политику: разделяй и властвуй.

^* (Дэван - предатель монгольского народа, ставленник японских империалистов. Играл видную роль в кампании за "автономию" Внутренней Монголии, спровоцированной японской военщиной.)

Уже к концу 1939 г. фронт японо-китайской войны стабилизировался, как бы застыл на одном месте. Я считал, что в связи с развитием военного конфликта в Европе и постепенным втягиванием в этот конфликт США для Японии наступил долгожданный период, когда она могла приступить к выполнению своих далеко идущих планов под демагогическими лозунгами: "Азия - для азиатов", "Япония - защитница Азии от несправедливости англо-американской политики", "Наступление сферы процветания" и т. д.

События 1939-1940 гг. в сочетании с разведывательными данными подсказывали мне, что Япония, отложив на время решение своих задач в Китае, может рискнуть воспользоваться сложившейся обстановкой для броска в сторону Южных морей и бассейна Тихого океана. Японцы, по-видимому, считали, что теперь, когда у их империалистических противников были связаны руки в Европе, они сумеют реализовать свои агрессивные планы, бросив на чашу весов стратегические резервы.

Японские милитаристы никогда не отказывались от мысли о нападении на Советский Союз. Но, наученные горьким опытом, они выжидали благоприятного момента, когда Советский Союз будет ослаблен. Таков был смысл "Программы национальной политики империи в соответствии с изменением обстановки". "Империя будет по-прежнему прилагать усилия к разрешению конфликта в Китае: будет продолжать продвижение на юг для обеспечения основ самостоятельности и самообороны,- говорилось в этом документе.- Решение северной проблемы будет зависеть от изменения в обстановке". Эта программа была утверждена 2 июля 1941 г. на имперской конференции в Токио.

Чем ближе подходил 1941 год, тем яснее виделось, что приближается начало схватки фашистского блока с Советским Союзом. Этого ожидали все великие и малые державы. Это понимало советское руководство и готовило надлежащий отпор фашизму. Это понимали японцы, рассчитывая, что в результате нападения гитлеровской Германии ослабеет Советский Союз и это до известной степени развяжет им руки для дальнейшей экспансии. Англичане и американцы, наоборот, не хотели, чтобы у Японии оказались свободными руки на севере и в Китае для захвата их владений в бассейне Тихого океана. Стремясь не допустить развертывания японской экспансии в южном направлении, США вместе с Англией начали в этот период осуществлять экономический нажим на Японию и вступили с ней в длительные переговоры. Это был торг, цель которого была все та же - направить японскую агрессий против Советского Союза. В самом Китае правительство Чан Кайши, в свою очередь, считало, что нападение японцев в направлении на юг или на север приведет к ослаблению их военного давления на Китай, что даст возможность расправиться с КПК и укрепить свои силы.

В феврале-марте 1941 г. обстановка в районе Южных морей продолжала накаляться. Показателями этого для меня являлись следующие факты: распоряжения посольств Англии и США об эвакуации английских и американских граждан с Дальнего Востока; минирование англичанами побережья Малайского архипелага и Сингапура; переброска индийских и австралийских войск, а также австралийской авиации в район Сингапура и Малайских штатов; сосредоточение английских (точнее, индийских) войск на границе Малайи и Таиланда (Сиама) экономическое давление Англии на Таиланд; объявление американцами ряда своих морских и воздушных баз на Гавайских островах, Аляске и в других районах запретными зонами; прекращение американскими банками кредитования торговых сделок на Дальнем Востоке; заявление Рузвельта о том, что в случае, если США будут втянуты в войну на Тихом океане, они не ослабят своей помощи Англии. Но главным являлась дальнейшая активность японцев в районе Южных морей в целях усиления их позиций на подступах к британским, американским и голландским владениям. Так, под давлением Японии власти французского Индокитая вынуждены были удовлетворить территориальные требования Таиланда. Активность японцев как в Аннаме, так и в Таиланде объяснялась их стремлением превратить эти богатейшие страны в стратегический плацдарм для дальнейшей экспансии в направлении Индонезии.

По данным, которые я получил от китайцев, общее количество японских самолетов на юге составило около 600, из них около 200 дислоцировалось в Аннаме. Японцы вели усиленное военное строительство на о-ве Хайнань: создавали аэродромы, убежища, площадки для зенитных орудий. Порт Дайявань был превращен в базу подводных лодок. По данным разведки, на о-ве Хайнань сосредоточивались японские танковые части. В начале марта японцы провели в районе Южно-Китайского моря совместные учения флота, авиации и сухопутных сил. По данным, которыми я располагал, сильное давление на японское правительство в тот момент оказывали немцы, толкавшие его на юг. В одном из сообщений говорилось, что в марте состоялось совместное заседание японского кабинета министров с представителями высшего командования, на котором обсуждались немецкие требования. Выло решено закончить подготовку к южной экспансии в течение марта.

Заявления министра иностранных дел Японии Мацуока и японских послов в Лондоне и Вашингтоне, что Япония не намерена добиваться удовлетворения своих притязаний в районе Южных морей вооруженной силой, не разрядили напряженной обстановки на Тихом океане. Японские приготовления противоречили этим заявлениям.

В январе 1941 г. президент США Рузвельт по просьбе гоминьдановского правительства направил в Чунцин одного из своих помощников - доктора Л. Кэрри. В задачу его миссии входило всестороннее изучение политического, экономического и военного положения Китая. При определении своей дальневосточной и европейской политики Соединенным Штатам важно было знать, что собой реально представлял Китай, в какой степени на него можно было опереться в случае возникновения войны с Японией. Ясно, что за короткий срок своего пребывания в Китае Л. Кэрри не мог полностью изучить весь этот вопрос. Видимо, в его задачу входили личная проверка уже имевшихся в распоряжении правительства США материалов и дополнение их новыми фактами. Насколько я мог понять из бесед с американцами, у Кэрри сложилось невыгодное для китайского правительства впечатление о положении в стране. Кэрри в первую очередь обратил внимание на тяжелое экономическое и финансовое положение в стране и на опасность дальнейшего расширения экономического кризиса, неспособность китайского правительства справиться с создавшимся положением, на наличие явно выраженной диктатуры гоминьдана и отсутствие в стране демократии. Однако в тот момент я считал, что независимо от личных впечатлений Кэрри обстановка складывалась таким образом (я имею в виду дальнейшее обострение отношений между США и Японией), что Америка оказывалась вынужденной предоставить реальную помощь Китаю.

Наибольшее беспокойство в Чунцине проявляли англичане. Это и понятно: ведь их дальневосточные владения оказывались под непосредственной угрозой японского нападения. Больше всего англичан беспокоило состояние экономики и финансов Китая. Некоторые из английских дипломатов в тот момент считали, что без экономической помощи со стороны Англии и США Китай в состоянии продержаться 6-12 месяцев. Англичане выдвинули проект организации англо-американской экономической миссии в Китае, члены которой являлись бы экономическими советниками правительства Чан Кайши. В феврале 1941 г. проект утвердил Чан Кайши, а затем английский посол в Чунцине А. Кэрр передал его на утверждение английского правительства. В Чунцине в то время циркулировали слухи о переговорах Англии и Китая о военном сотрудничестве.

Важное значение в тот момент придавалось миссии начальника канцелярии Военного совета генерала Шан Чжэна в Бирму, Сингапур и Малайю. Предполагалось, что он установит непосредственный контакт с командованием британских военных сил на Дальнем Востоке и, возможно, договорится о координации действий между англичанами и китайцами, если английские владения подвергнутся японскому нападению. В Гонконг выезжал начальник загранотдела ЦИК гоминьдана У Тэчэн, который незадолго до этого вернулся из длительной поездки но странам Южных морей. Целью его пребывания в Гонконге, по всей видимости, были переговоры с местным английским командованием о координации действий.

Китайское командование создало новые армейские группы (1-ю и 9-ю), сосредоточив их в Юньнани, для обороны и подготовки к активным действиям на юге в случае возникновения англо-японской войны. По данным, которые я имел, в ходе англо-китайских контактов обсуждался вопрос об охране силами китайской армии Бирмано-Юньнаньской дороги (эта миссия была возложена на Шан Чжэна). Для меня было несомненно одно: переговоры о военном сотрудничестве имели место, хотя вопрос о формах этого сотрудничества оставался открытым.

Таким образом, Англия и США свою политику в Китае начали строить в тесной связи с резко обострившимся положением в Южных морях. Они стояли перед необходимостью военной защиты своих дальневосточных владений от посягательств Японии. Но шли на это весьма неохотно. И объяснялось это не только напряженной обстановкой в Европе, но и нежеланием ослабить Японию, силы которой могли быть использованы в нужный момент против СССР. Об этом откровенно заявлял А. Кэрр, английский посол в Китае. Для меня было понятно, что, чем напряженнее складывалась бы обстановка в районе Южных морей, тем активнее США и Англия стали бы подталкивать Китай на продолжение войны с Японией; чем явственнее начала бы вырисовываться угроза возникновения войны на юге, тем более реальные формы стала бы принимать англо-американская помощь Китаю. И, наоборот, если бы представилась возможность договориться с Японией, то Англия и США пошли бы на это, не останавливаясь перед принесением в жертву китайских интересов.

Внешняя политика Чунцина по-прежнему включала в свои расчеты возможность возникновения войны между Японией с одной стороны и Англией и США - с другой. Поэтому китайское правительство в еще большей степени стремилось сблизиться с этими странами. В то же время оно трезво учитывало огромное значение политики СССР на Дальнем Востоке. Сильное беспокойство в китайских правительственных кругах вызвало известие о японо-советских переговорах по поводу заключения пакта о ненападении. В связи с этим, очевидно, китайцы в тот момент старались усиленно подчеркнуть дружеские отношения к СССР. Это проявилось и на приеме в советском посольстве 23 февраля, на который специально приехал Чан Кайши, и на банкете, который устроил Хэ Инцинь в честь военного атташе СССР и советских советников. Хэ Инцинь распинался там в любви к СССР, к нашим советникам и заявлял о скором переходе в контрнаступление против японцев.

В конце зимы и начале весны 1941 г. главное внимание китайских государственных деятелей и всех дипломатов в Чунцине было обращено на события, которые происходили в Европе: в каком направлении станет дальше развиваться гитлеровская агрессия - на запад, против Англии, или против Советского Союза. Другие государства, такие, как Румыния, Болгария, Югославия или Греция, мало интересовали китайские власти. Они считали, что эти страны особого влияния на большую военную политику оказать не могли. Все ожидали вступления в войну таких гигантов, как СССР и США.

Английских и американских представителей в Китае особенно интересовал вопрос о вступлении в войну СССР. Американцы прямо спрашивали меня: будем ли мы и в дальнейшем помогать китайцам оружием? В беседах в американским военным атташе Барретом мы дали понять друг другу: наши страны заинтересованы, чтобы китайцы продолжали оказывать сопротивление агрессору и не капитулировали перед японцами. В ходе этих бесед я выяснил, что американцы кроме финансовой поддержки решили оказать Китаю помощь и оружием, что они против развязывания гражданской войны в Китае, понимая, что следствием этого было бы ослабление его сопротивления японской агрессии.

Вступив в должность военного советника Чан Кайши, я понимал, что без надежной и проверенной информации, без налаживания важных для моей работы контактов мне будет трудно выполнять поставленные передо мной задачи. Большую помощь мне оказали мои помощники, хорошо говорящие по-китайски,- Фомин и С. П. Андреев, которые имели большие связи с прогрессивными китайцами. Мы широко общались с ними. Зная, что Советский Союз искренне помогает китайцам, к нам приходили журналисты, корреспонденты, чиновники различных ведомств, чтобы познакомиться, поговорить по различным вопросам внутренней и международной обстановки. Это давало нам возможность следить за настроениями, вникать в проблемы, волнующие различные круги общества. Мы старались вселить в наших посетителей надежду на успешное развитие революционных событий, укрепить уверенность в конечную победу Китая в национально-освободительной борьбе с японскими захватчиками. Они воспринимали наши слова с искренним воодушевлением. Короче, гостей у нас всегда было много, но и помощь в работе от такого общения была большая.

Соответствующие китайские службы пытались подсылать к нам и агентов контрразведки. Мы быстро разоблачали их с помощью наших китайских друзей, но от себя не отталкивали и, держась при них осторожно, не давали им возможности узнать круг интересующих нас вопросов.

Мы знали, что в наших помещениях были установлены аппараты подслушивания, но считали напрасным трудом их обезвреживать или ликвидировать. Наоборот, стремились через эту аппаратуру дезинформировать соответствующие службы.

Во главе китайской контрразведки, агенты которой следили и за нами, стоял Дай Ли. Этот деятель сумел войти в большое доверие к Чан Кайши. Главу китайской контрразведки никто из наших людей, а также из знакомых нам китайцев не знал. Это был глубоко засекреченный деятель, конечно, антикоммунист, которого боялись все китайцы, но никто не мог похвалиться, что был знаком с ним лично. Возможно, я, часто бывая у Чан Кайши, видел его, здоровался с ним, вместе сопровождал Чан Кайши на смотр советской военной техники. Откровенно говоря, я не добивался встречи с этим человеком и не собирался о чем-либо с ним советоваться.

Я никогда не замечал за собой наружную слежку, но только потому, что ее вели весьма искусно. Я не боялся этой слежки, поскольку, как главный военный советник, делал все открыто. Я и мои помощники не имели каких-либо намерений вмешиваться во внутренние дела Китая.

Каждую неделю под председательством начальника генерального штаба и военного министра Хэ Инциня происходило заседание Военного совета, председателем которого официально являлся сам Чан Кайши, но его почти постоянно заменял Хэ Инцинь. Присутствие главного военного советника на этих заседаниях было обязательным, он считался заместителем председателя Военного совета. Членами совета был Чжоу Эньлай, а также маршал Фэи Юйсян ^*, но они оба при мне ни разу не участвовали в его заседаниях. Я считал это большой ошибкой. Такой демонстративный бойкот Военного совета со стороны представителя КПК подрывал основу совместной борьбы против японцев, свидетельствовал о непрекращающихся разногласиях между КПК и гоминьданом.

^* (Фэн Юйсян (1882-1948)-китайский политический и военный деятель. В молодости служил солдатом в императорской армии. После революции 1911 г. занимал различные командные должности в войсках северо-китайских милитаристов, принадлежащих к чжилийской клике. В октябре 1924 г. открыто выступил против лидера чжилийцев У Пэйфу и занял Пекин, преобразовав свои войска в Национальную армию (Гоминьцзюнь). Летом 1927 г. перешел в лагерь гоминьдановской контрреволюции. В дальнейшем неоднократно критиковал политику Чан Кайши. В годы войны с Японией проявил себя последовательным патриотом, сторонником объединения национальных сил и сотрудничества с КПК. В дальнейшем окончательно порвал с Чан Кайши.)

Когда я первый раз появился на заседании Военного совета, моего переводчика С. П. Андреева не хотели пропускать вместе со мной. Раньше моего предшественника обслуживал китайский переводчик. Конечно, это отрицательно отражалось на работе. Китайский переводчик мог Ро указанию китайского начальства наговорить главному советнику что ему вздумается. Он всегда мог скрыть от советника то, о чем говорят китайцы (мой предшественник не знал китайского языка).

Когда мне сказали, что я на заседание Военного совета могу пройти только с китайским переводчиком, я заявил, что не пойду на заседание, потому что я должен быть со своим переводчиком, который понимает меня, а я - его, но если необходимо, то пусть вместе с моим, советским, будет участвовать в работе и китайский переводчик.

На заседании произошла заминка. Все члены совета, в том числе и Хэ Инцинь, не знали, что делать. Как я после узнал, Хэ Инцинь звонил даже самому Чан Кайши. В результате вопрос был решен положительно. Из этого я понял, что Чан Кайши заинтересован в продолжении нормальных взаимоотношений с Советским Союзом.

С этих пор меня, как правило, на заседании Военного совета обслуживали два переводчика - китайский и советский (товарищ Андреев). Китайские руководители были вынуждены согласиться с моим законным требованием.

Часто бывало так: когда военный министр Хэ Инцинь брал какой-нибудь документ для рассмотрения, а я подозревал что-либо неладное, то я просто просил у него этот документ, тут же передавал Андрееву, и он мне его переводил. Иногда даже китайский переводчик был вынужден вместе с Андреевым объяснять мне, какой документ поступил и как на него реагируют. Это было особенно необходимым, когда между войсками Чан Кайши и войсками коммунистов происходили какие-либо трения. О них я был всегда вовремя извещен и мог следить за их развитием.

Я не сомневался, что в моем присутствии китайцы не выносили на обсуждение особо важные и острые политические и военные вопросы. Зная из других источников об этих вопросах, я сам их ставил на обсуждение и по высказываниям членов Военного совета судил о действительной обстановке. Получая информацию о перегруппировках войск, которые происходили по указанию генерального штаба и которые могли бы представлять какую- либо опасность для КПК и ее вооруженных сил, я всегда мог реагировать и сообщать об этом, в частности, Чжоу Эньлаю или Е Цзяньину. Это было необходимо во избежание повторения таких инцидентов, как с Новой 4-й армией.

Знакомясь все ближе и ближе с китайской обстановкой, я пришел к выводу, что Чан Кайши и его генералитет не были заинтересованы по-настоящему вести войну с японцами. Они знали о подготовке Японии к большой войне и, по-видимому, не хотели своей активностью ей мешать. В то же время чанкайшисты смотрели очень зорко за коммунистическими войсками и держали вокруг районов сосредоточения последних свои самые надежнью части. Этими войсками в районе Лояна и Сиани командовал, как уже говорилось, генерал Ху Цзуннань. Чан Кайши выделял ему лучшие войска. В армейской группе Ху Цзуннаня наших военных советников не было, но нас информировали о ней представители КПК, находившиеся в Чунцине. По-видимому, разгром колонны Новой 4-й армии побудил их наладить неплохие связи с работниками китайского генерального штаба, а также среди гоминьдановского руководства. Встречи с представителями КПК были полезны для меня, помогли в выяснении обстановки, а также той политики, которую проводил Чан Кайши. В то же время из этих встреч я понял, какие непримиримые разногласия существуют между гоминьданом и КПК, какая имеет место несогласованность в действиях между их войсками в борьбе против общего врага. Это грозило расколом единого фронта.

Чжоу Эньлай, Дун Биу и другие представители КПК в Чунцине имели налаженные контакты с прогрессивными китайцами, с военными, а также с политическими работниками, которые всячески помогали им в работе, а также предупреждали о возможных конфликтах и провокационных действиях со стороны гоминьдановцев. Генерал Е Цзяньин, как начальник штаба 8-й армии, большую часть времени пребывал в Яньани.

Моя официальная резиденция главного военного советника Чан Кайши находилась рядом с кабинетами военного министра, начальника разведки и начальника оперативного управления китайского генштаба. В интересах дела я стремился наладить с ними нормальные деловые взаимоотношения. Сверяя и перепроверяя поступающие ко мне сведения, я и мои сотрудники имели достаточно полные данные о главных замыслах китайского руководства и, исходя из складывающейся обстановки, вносили свои предложения и рекомендации.

В ходе работы передо мной все больше раскрывались глубины чунцинской политики...