Лугоуцяо

Ханькоу после японской бомбардировки. 1938 г.

Осенью 1936 г. Чан Кайши неоднократно встречается в Нанкине с японским послом Кавагое. Послу вменялось в обязанность поддерживать тайные контакты с Чан Кайши и стремиться склонить гоминьдановского лидера к соглашению с Токио на предлагаемых японской стороной условиях. Впервые после сианьских событий Кавагое был у Чан Кайши 6 марта 1937 г. Японский посол не стал ходить вокруг да около. Он прямо спросил: правда ли, что, как отмечалось в прессе, между Нанкинским правительством и КПК достигнут компромисс? Чан отрицал достоверность сообщений. "Правительственная политика по отношению к КПК,- заявил он,- не изменилась". Чан блефовал. Он, как и прежде, опасался войны с Японией, видя в ней угрозу своему положению в партии и государстве.

В генеральном штабе Японии в это время обсуждались предложения Квантунской армии о захвате Северного Китая, о нанесении удара по Нанкину. В мае японцы решили, что им необходимо закрепиться в Северном Китае. В середине месяца японские самолеты стали совершать полеты в сторону Пекина, сбрасывая над городом пропагандистские листовки.

8 июля 1937 г. Чан Кайши получил доклад о событиях у моста Лугоуцяо. Старинный мраморный мост через Юндинхэ, построенный в 1190 г. и расположенный в 15 км к юго-западу от Пекина, иногда называли мостом Марко Поло. Великий путешественник упомянул этот мост в своей книге. Район представлял для японцев стратегический интерес.

В ночь на 8 июля японские солдаты приступили к учениям восточнее моста Лугоуцяо. Вскоре они попали под обстрел китайского подразделения. Появилась версия: во время инцидента пропал японский солдат. И японская пропаганда целиком возложила вину за события "на коммунистические элементы 29-й армии".

Японский кабинет представил эти события как запланированный "недругами" Токио инцидент. Премьер-министр Коноэ, выступив перед журналистами, грозил: терпению пришел конец, в Китай будут направлены дополнительные силы для пополнения японского контингента. Инцидент привел в замешательство сторонников умиротворения захватчиков. Они не могли не считаться с растущим в стране возмущением - нашествие выходило за рамки допустимых границ. Чан Кайши предъявил Токио свои требования: признать ответственность за инцидент у моста Марко Поло, принести свои извинения, компенсировать потери и обещать, что подобного рода акции не повторятся. Он отдал приказ командованию 29-й армии не отступать, не принимать требований японцев.

Расчет японцев на внезапность нападения, на капитуляцию противостоящих им китайских войск не оправдался. Подразделения 29-й армии, перейдя в контрнаступление, отбили Лугоуцяо. Приказ Чан Кайши не принимать требований японцев соответствовал патриотическому подъему, захватившему всю страну. В канцелярию генералиссимуса хлынули телеграммы, петиции, письма, авторы которых требовали решительных действий против агрессора. Население с вдохновением воспринимало лозунги китайской компартии: "Северный Китай в опасности!", "Все на войну сопротивления!" Вооруженные силы КПК получили приказ защищать Северный Китай, оборонять линию по железной дороге Пекин - Тяньцзинь.

Генерал Такэо Имаи счел поведение противника вызывающим. Его ультиматум звучал категорически: наказать виновных, вывести все китайские войска из зоны железной дороги Пекин - Тяньцзинь. Японское командование, не дождавшись ответа на ультиматум, начало наступление на Пекин, Тяньцзинь и другие важные пункты. Чан Кайши расценил инцидент у Лугоуцяо как попытку задавить Нанкинское правительство до того, как оно будет способно принять решение. В его прокламации говорилось: "Если мы позволим событиям такого рода развиваться без контроля, то Пекин, веками бывший столицей нашей страны, культурным и политическим центром и бастионом Северного Китая, будет вторым Мукденом". Капитуляция не входила в планы Чан Кайши, и японцы, понимая это, стремились военными средствами толкнуть своего противника на отказ от сопротивления.

В конце июля 1937 г. пал Тяньцзинь. Японское командование бросило основные силы на Шанхай, подвергнув его жесточайшим бомбардировкам. Чан Кайши сосредоточил у Шанхая достаточно крупную армейскую группировку, но отдал приказ не ввязываться в военные действия. Зачем жертвовать собственными силами, если США и Англия не должны были допустить японцев к своим заветным анклавам. Но Чан Кайши просчитался. Западные державы, по существу, поощряли агрессию. Более трех месяцев китайские войска, невзирая на приказ Чан Кайши, вели ожесточенные бои за Шанхай. Китайские патриоты - рабочие, ремесленники, студенты, как и во время первой шанхайской обороны, вступили с солдатами в схватку с врагом. Но агрессор имел военное преимущество.

Японские войска, сломив сопротивление китайской армии, двинулись к древней китайской столице. Этот бросок иногда сравнивали с движением монгольских орд, взламывающих ворота Великой Китайской стены. Командование китайских войск, стремясь обеспечить спокойное отступление, избегало втягиваться в бои.

7 августа японское командование официально объявило о вступлении императорской армии в Пекин. Западный корреспондент обратился с вопросом к группе японских солдат: почему они здесь? Мы, японцы, ответил один из солдат, миролюбивы, но китайцы продолжают тревожить нас. Другой сослался на необходимость отомстить за погибших соотечественников. А третий заявил: "Мы пришли спасти Китай от коммунизма". Крестьянский паренек видел в этом исполнение своего долга - служить императору.

В условиях нависшей над страной угрозы порабощения Китай, как никогда, нуждался во внешней опоре. В самый тяжелый для китайского народа час северный сосед протянул ему руку помощи, подписав 21 августа с Китаем договор о ненападении. Китайский народ не остался в одиночестве. Страна Советов оказывала военную помощь сражающейся с фашизмом Испании, перестраивала свою экономику на военный лад в преддверии второй мировой войны. И, несмотря на это, советские кредиты, оружие, боевая техника стали важнейшим подспорьем для Китая в его борьбе с захватчиком. Чан Кайши осознавал, что развитие советско-китайского сотрудничества предполагает изменение его отношения к КПК, к проблемам единого фронта. На переосмысление прежней политики подталкивали и рост влияния в стране КПК, популярность в народе идеи единого фронта в связи с расширением японской агрессии.

Сразу же после Лугоуцяо Чан Кайши получил от КПК официальную декларацию с предложением о сотрудничестве между партиями. Но прояпонские элементы в гоминьдановском правительстве делали все, чтобы сдержать усилия по сопротивлению Японии. Хэ Инцин открыто заявил: Китай будет оккупирован за семь дней, если начнется война сопротивления. Пораженческие настроения захватили министерство иностранных дел. "Примиренчество приведет к беспорядку,- отмечалось в докладах МИД,- сопротивление - к поражению". Гоминьдановский министр иностранных дел выступил в канун взятия японцами Пекина с весьма пессимистическим прогнозом: недостаток средств и разгром лучших китайских войск на Севере сделали невозможным для Китая дальнейшее сопротивление. Он даже объявил о достижении предварительного соглашения по поводу прекращения военных действий.

Новый подход Чан Кайши к сотрудничеству с КПК в борьбе с Японией незамедлительно сказался на положении в армии. 20 августа 1937 г. из основных сил Красной армии формируется 8-я Национально-революционная армия под командованием Чжу Дэ. Чан Кайши официально признает 8-ю армию. Она получает от Гоминьдана три дивизии и одну бригаду. Чжу Дэ, пользовавшийся авторитетом не только в частях 8-й армии, но и в гоминьдановских, сычуаньских, юньнаньских войсках, стал заместителем командующего шаньсийским фронтом. Выступая перед военнослужащими этих формирований с докладами, он в положительных тонах высказывается о Чан Кайши. Заместителем Чжу Дэ стал Пэн Дэхуай. В роли заместителя начальника политотдела армии как энергичный работник проявил себя Дэн Сяопин (См.: Проблемы Дальнего Востока. 1987. № 5. С. 144.).

23 сентября 1937 г. Чан Кайши объявил о готовности сотрудничать с КПК. В гоминьдановской печати появляется совместная, предложенная коммунистами декларация об основных принципах сотрудничества. В декларации звучал призыв к немедленному заключению договора с СССР, установлению с ним тесного единения "как с наиболее надежным, наиболее могущественным государством, наиболее способным оказать Китаю помощь в войне против японских захватчиков". Результатом переоценки прошлого опыта стало решение Чан Кайши об удалении из Национального правительства скомпрометировавшего себя прояпонской линией министра внутренних дел Чжан Цюбина и других; он не только сместил с должности, но и казнил ряд генералов и губернаторов.

Наступление японцев снова обострило сычуаньскую проблему. Чан Кайши соблазняла возможность поставить под свой контроль военный потенциал провинции. К 1936 г. Лю Сянь имел независимые авиасилы. На предприятиях близ Чунцина при содействии чехословацкой фирмы "Шкода" выпускались пулеметы и современные ружья, зенитные орудия немецких образцов... К началу 1937 г. дополнительные подразделения войск центрального правительства начали движение в Сычуань из провинций Шэньси и Хубэй.

Лю Сянь стремился защитить собственные интересы в своей вотчине. Чан Кайши сделал небольшой публичный жест, объявив о намерении снизить уровень напряженности вокруг Чунцина, не ослабляя позиций центрального правительства. В мае 1937 г. он издал приказ, предоставлявший центральным властям право наказывать всех, кто "нарушил закон": "Сначала наказывать... потом докладывать об этом". К июню Лю Сянь уступил силе: передал 10 самолетов центральному правительству. Вся политическая и военная власть в Чунцине переходила практически в руки Чан Кайши.

Не обошлось и без кровавых инцидентов. Как только в 1937 г. административные власти Суйнина соорудили флагшток для национального флага и начали кампанию по патриотическому воспитанию местных жителей, разразилась засуха. Слова "флагшток" и "засуха" близки в китайском языке по произношению, и пошли слухи, что бедствие вызвано сооружением "флагштока". Толпы народа потребовали снять флаг, и, когда власти отказались пойти на это, магистрат подвергся нападению. Полиция открыла огонь. Были убитые и раненые.

Захватив военной силой власть в провинции, Чан Кайши оставался в зависимости от местной бюрократии, которая не проявляла особого интереса к "сотрудничеству" с ним. Лю Сянь оберегал свои вооруженные формирования, несмотря на потерю, как он считал, значительной части территории. Когда же армии милитаристов стали участвовать в сражениях с японцами, Чан Кайши воспользовался и этим, чтобы ослабить военнополитические позиции своих потенциальных соперников. Сычуаньская армия, испытывая острую нужду в снаряжении, медикаментах, картах, в продовольствии, несла огромные потери.

В последние недели октября вслед за падением Шанхая Чан Кайши объявил: Национальное правительство переезжает в Чунцин. Официальное же сообщение об этом было сделано 20 ноября. Многие гоминьдановские лидеры и учреждения последовали сначала в Ухань.

Как показал сычуаньский опыт, Чан Кайши владел искусством управления находившимися с ним в каких-либо отношениях милитаристами. Он либо приближал к себе высокопоставленных генералов, либо раскалывал довольно хрупкие генеральские альянсы, противостоящие каким-либо путем его личной диктатуре.

...Уханьский университет расположен в поистине райском уголке, что за городом Учаном. Белые, утопающие в зелени дворцы университета удивительно сочетаются с покрытыми травой и цветами склонами горы Лоцзяшань, с раскинувшимся у подножия горы озером Дунху. Вскоре после событий в Лугоуцяо сюда 27 июля 1937 г. приезжает из Японии Го Можо. Десять лет он пробыл за границей, где вынужден был скрываться после переворота 1927 г. Теперь он великодушно прощен. Насколько восторженны его впечатления от красоты здешней природы, настолько сумрачны его рассуждения о поведений ведущего лидера Гоминьдана. Каждый понедельник на территории университета царило оживление. Высшая знать собиралась на церемонию чествования Сунь Ятсена. В огромном зале университета собирались видные сановники, разжиревшие на казенных харчах генералы, сверкающие знаками отличия. Не только их внутренний мир, но даже и внешний вид резко контрастируют с образом великого китайского революционера... Раздаются звуки оркестра, и присутствующие замирают по стойке "смирно". Появляется Чан Кайши. Он бросает взгляд по сторонам, плотно сжав губы, белизной выделяются перчатки. Немного отступив от него, рядом следовали Чэнь Чэн и Дай Ли.

Смолкала музыка, и Чан Кайши начинал говорить.

- Сегодня... э... Я хочу рассказать господам... э... это... это... о любви к ближнему и почитании мудрого... о том, как править миром...

Оратор говорил целый час, 40 минут из которого отнимало слово "это". Все же лучше, вспоминал Го Можо, когда он ругался. Тогда речь его была более правильной, он не повторял слишком часто слово "это".

После взятия японцами Уханя в октябре Чан Кайши перебрался в Чунцин. К этому времени соратники Лю Сяня отвели подчиненные им силы в другие провинции. Вскоре наступила и развязка в отношениях между Чан Кайши и Лю Сянем. Гоминьдановское правительство создало 7-ю военную зону во главе с Лю Сянем. Штаб этой новой организации находился в Нанкине. Вскоре новый командующий 7-й зоной заболел. По настоянию Чан Кайши он лег в находящийся под иностранной опекой госпиталь в Ханькоу. Сычуаньский милитарист так и не вышел из госпиталя. Он скончался 20 января 1938 г. Вполне вероятно, что сычуаньского лидера убили агенты Дай Ли. На место Лю Сяня гоминьдановский лидер посадил генерала Чэнь Чэна.

Японцы продолжали наступление. Истекал кровью Нанкин. Высшая гоминьдановская знать увозила с собой имущество и капиталы, а нанкинцы были брошены на милость победителя. Старики, женщины, дети сгорали в пламени пожаров и умирали в мучениях от ран во время ожесточенных бомбардировок с воздуха.

В схватку с наглым агрессором в небе Нанкина вступили в бой советские летчики-добровольцы. Их было всего лишь семеро, но, только что прибыв, уже в первом бою 1 декабря над Нанкином они показали высокий профессионализм. Японские летчики встретили наконец достойный отпор; несколько самолетов агрессор потерял в первой же схватке с советскими пилотами. Но силы были неравными. Ко времени решающих схваток за Нанкин из 520 китайских самолетов в строю находилось лишь 20. Да и на земле, в армейских частях, отсутствовал порядок. Командиры подразделений покинули Нанкин задолго до начала осады. Когда город был окружен со всех сторон, началась паника. Солдаты метались в поиске хотя бы какой-то лазейки для выхода из окружения. Но трагедия еще только начиналась.

9 декабря японский летчик сбросил письмо генерала Матсуи гоминьдановскому генералу Тану с требованием согласиться на капитуляцию в течение 24 часов. Японцы, не получив ответа, обрушили на Нанкин жесточайшие бомбовые удары. Разрушались вековые стены, окружавшие город. 13 декабря захват города был завершен, потери китайской стороны достигли примерно 40 тыс. человек.

Стотысячная гоминьдановская армия в панике отступала. Генерал Матсуи показал свое великодушие: его люди будут беспощадны к тому, кто окажет сопротив ление, но будут снисходительны к гражданскому населению и солдатам, сдавшимся на милость победителя. Приличия были соблюдены. А затем последовал и другой приказ генерал-лейтенанта принца Асаки Ясухико, положивший начало кровавой трагедии в Нанкине.

На город обрушилась озверевшая японская солдатня. Не успевших уйти китайских защитников города оккупанты связывали вместе по 40-50 человек и казнили. Около 7 тыс. китайских женщин получили приют в женском колледже, организованном Международным комитетом спасения. Но японские солдаты выталкивали несчастных на улицу, насиловали, а зачастую и убивали. Иностранные резиденты, члены комитета спасения, обращаясь к японскому командованию, взывали к милосердию. Все их протесты оставались без внимания.

Ефрейтор Масуда, один из участников нанкинской резни, описал события того времени. 4-я рота, в которой служил Масуда, войдя в город, приступила к уничтожению остатков "противника". Солдаты искали "врагов" прежде всего в нанкинской городской больнице. 14 декабря, на следующий день после вступления в Нанкин, была начата "очистка" района, где находился лагерь беженцев, опекаемый Международным Красным Крестом. Солдатам удалось обнаружить несколько сот безоружных китайских солдат. Несчастных раздели донага, связали электропроводом, зверски избили и после этого казнили.

Японская пресса того времени писала о редкостном соревновании офицеров императорской армии. Победителем был тот, кто, мастерски владея самурайским мечом, мог поразить 100 китайцев. Двух офицеров увенчали лаврами "победителей": перед ними были безоружные горожане. В газете "Токио нитинити симбун" 40-х годов обращала на себя внимание фотография двух японских солдат. Подпись под фотографией гласила: "Один убил 106, другой - 105 человек".

...13 декабря 1987 г. У разрушенных стен Нанкина, символизирующих трагедию 30-х годов, собрались представители общественности КНР. Сюда пришли оставшиеся в живых свидетели кровавых событий. Со скорбью в глазах они смотрели на каменные барельефы на полуразрушенных стенах, воскресавшие события тех дней. Время не стерло память о трагедии. У ворот Цзяндун возник музей, в различных местах установлены мемориальные плиты. На серой гранитной стене воспроизведена надпись, сделанная рукой Дэн Сяопина: "Мемориальный музей жертв нанкинской резни, совершенной японскими агрессорами".

Оккупанты в течение двух месяцев истязали Нанкин. Во время нанкинской резни, которая потрясла мир, отмечалось в "Бэйцзин ревью" 20 июля 1987 г., было убито 300 тыс. человек. Треть жилых зданий города сгорела дотла. Агрессоры хотели сломить волю патриотов, лишить их способности к сопротивлению.

Исход войны, делал вывод 17 декабря 1937 г. Чан Кайши, будет решен не в Нанкине или в другом большом городе, он будет решен в сельской местности несгибаемой волей нашего народа. Генералиссимус, однако, полагался больше не на массовое сопротивление агрессору, а на содействие извне, со стороны США, Англии.

Вскоре после событий у Лугоуцяо, 21 июля, Чан Кайши встретился с английским послом. Он не скрывает надежды: США и Англия окажут в конце концов должное внимание сопротивлению Китая. Но Англия, озабоченная судьбой собственных интересов в Китае, стремилась избежать столкновений с Японией.

Агрессоры втайне надеялись, что давние и тесные связи Чан Кайши с Японией должны в конце концов сработать, а военные победы должны стимулировать прояпонские настроения в Гоминьдане. Эти надежды не оправдались. Масла в огонь подлило опубликование закрытых лекций Чан Кайши, прочитанных им еще в 1934 г. в школе по подготовке офицерских кадров. Лекции были выдержаны в резко антияпонском духе. Для японских политиков казалось немыслимым, что получивший военную выучку в Японии Чан Кайши восстал против воли всемогущего императора. Принц Коноэ, отражая подобные чувства, заявил: "Когда имперские легионы захватят Чан Кайши в плен, ему не будет пощады - его просто обезглавят".

25 июля Чан в беседе с американским послом Нельсоном Джонсоном выражает надежды на американское содействие. США продемонстрировали заботу об обеспечении мира в Шанхае: они призвали не допустить кровопролития в этом городе. Гуманность становилась ширмой для голого практицизма - волнения были связаны прежде всего с проблемой сохранения американской собственности в Шанхае. Ведь американские компании купили в 1929 г. Шанхайскую электростанцию, в 1930 г. стали хозяевами телефонной сети, а в 1931 г.- и радиостанции Шанхая. 12 августа на заседании генерального штаба в Нанкине Чан недвусмысленно дал понять, что рассчитывает на активное вмешательство США и Англии в китайские дела. Он не верил в равнодушие хозяев "Стандард ойл", "Техас ойл", "Дженерал моторе" и других мощных американских монополий, чьи позиции в Китае были широко известны. Военные действия в бассейне Янцзы таили прямую угрозу интересам ведущих держав Запада, собственным интересам Чан Кайши в промышленном бизнесе Шанхая. Угроза этим интересам должна была определить в официальных заявлениях "пределы терпения" народа. И вот наконец настало время, когда Китай подошел, делал публичное заключение Чан, к той черте, когда стало необходимым "приносить жертвы и сражаться до конца".

Мадам Сун Мэйлин, как могла, помогала супругу. Пресса расписывала ее деятельность. Вот она спешит на фронт вдохновить солдат на подвиг. Сун Мэйлин попадает под обстрел, ее шофер, спасая жизнь первой леди, бросает машину на обочину дороги. Героиня отделалась лишь легкими ушибами, ее жизнь спасена. Сун Мэйлин - секретарь авиационной комиссии, шефствует над авиацией. Она посещает с супругом аэродромы, председательствует на банкетах с авиаторами. Блистая нарядом, супруга Чан Кайши произносит на банкете тост в честь советских летчиков-добровольцев по поводу их успешной операции - разгрому крупнейшей японской военно-воздушной базы на Тайване, вручает награды и подарки всем советским участникам налета на Тайвань (См.: В небе Китая. 1937-1940: Воспоминания советских лет- "гиков-добровольцев. М., 1986. С. 47.). Она же вовлечена в активную дипломатическую деятельность. 12 сентября 1937 г. Сун Мэйлин обращается по радио к американцам, умоляет их о поддержке. Но ее призывы наталкиваются на глухую стену равнодушия: правящая Америка прочно увязла в путах изоляционистских настроений.

14 сентября президент Рузвельт объявляет: нейтралитет США распространяется на Дальний Восток. Торговым судам, принадлежащим США либо находящимся под их флагом, отныне запрещалось транспортировать и в Китай, и в Японию "оружие или любое иное снаряжение, предназначенное для ведения военных действий". Подобный акт, однако, в действительности отнюдь не коснулся Японии, а поставил в безвыходное положение жертву агрессии, лишив ее возможности получать материальную помощь от США.

24 сентября на пресс-конференции Чан напомнил американцам о Вашингтонской конференции 1922 г., зафиксировавшей обязательство девяти держав соблюдать принцип территориальной и административной неприкосновенности его страны. Один из основных тезисов на этот раз, как и в предыдущих выступлениях, указывал на ответственность Вашингтона за события, происходящие в Китае.

Наступление нового, 1938 г. Чан отметил посланием. Генералиссимус обращается к патриотическим чувствам своих сограждан. "Нам не следует,- подчеркивал он,- надеяться на другие нации ради нашего выживания, мы должны полагаться на себя" (Furuya K. Op. cit. P. 564-565.). Чан выглядел героем ежегодной традиционной ритуальной церемонии "избиение дьявола", которая обычно происходит в храмах 1 - 2 марта, в канун нового года по тибетскому календарю. В старину, как повествует легенда, жил злой тибетский сановник Лондармо. Много горя принес он народу: уничтожались храмы, гибли люди. Казалось, что спасения от дьявольского наваждения нет. Но вот появляется неизвестный герой. Он танцует. Искрометный танец завораживает, но неожиданно из рукава его халата появляется кинжал - справедливость торжествует.

В действительности было, конечно, не совсем так, как хотел представить Чан Кайши. Китай все больше опирался на советскую помощь. В трудных условиях, сталкиваясь порой, казалось бы, с непреодолимыми препятствиями, советские пилоты перегоняли самолеты и необходимую технику через безлюдные монгольские степи. Для многих советских людей подвиги в схватках с воздушным агрессором стали продолжением той суровой борьбы, какую они начали в Испании. Среди них был летчик-истребитель П. В. Рычагов, сбивший над Испанией более 20 фашистских самолетов. Таких пилотов фашисты окрестили "красными дьяволами". "Жизнь их была суровой, дисциплина - строгой,- писал о советских летчиках-добровольцах Го Можо.- Они спали под крыльями своих серебристых птиц, не покидая аэродрома ни в воскресенье, ни в праздники. ...Мало кто знал, что в начале антияпонской войны советские добровольцы много для нас сделали (особенно в период обороны Уханя), они не щадили жизни, защищая нашу землю" (Го Можо. Песнь о бушующей волне. М., 1962. С. 144-145.).

Развитие советско-китайского сотрудничества способствовало упрочению сил в рамках единого фронта.

В 1938 г. Чан Кайши дает согласие и на организацию Новой 4-й армии. Ее ядро составили революционные офицеры и солдаты, порвавшие с гоминьдановцами после шанхайского переворота 1927 г. Создается штаб по развертыванию партизанского движения в тылу врага, Чжоу Эньлай организует школу подготовки партизанских кадров в Хунани. "Политическая мобилизация народных масс на данном этапе войны,- говорил Чан Кайши на совещании в Хэшани в конце ноября 1938 г.,- гораздо важнее, чем сама по себе борьба на фронтах".

"Пробуждение масс важнее сражений" - к этому лозунгу, как казалось, приобщался и сам Чан Кайши. Руководство КПК в это время поддержало генералиссимуса. Положение Чан Кайши как политического и военного лидера не ставилось под сомнение в рамках единого фронта и даже укреплялось благодаря успешному претворению в жизнь новой тактики. Генералиссимус публично рассуждал о том, что не следует идти на большие жертвы ради того, чтобы удержать какой-либо город или провинцию, а необходимо избрать поле боя, неблагоприятное для врага. Десятилетний опыт маневренной войны, тактика "окружения города деревней" были поставлены на службу войне сопротивления Японии. Чан Кайши, как военный человек, не мог не признать результативность военной тактики и пропагандистской работы КПК. "Не ругать мы должны коммунистов,- говорил он в одной из конфиденциальных бесед,- а учиться у них руководить массами". Коммунисты, признал в феврале 1938 г. генералиссимус, и их 8-я красная армия - "лишь часть вооруженных сил, добившихся удовлетворительных результатов" в войне с Японией. Гоминьдановские генералы получали совет "последовать примеру руководства КПК". Генералы, однако, помнили: в 1934 г., когда Чан Кайши окружил войска КПК, их лидер посулил за головы руководителей КПК - Чжу Дэ, Пэн Дэхуая и Мао Цзэдуна - до полумиллиона долларов.

В январе 1938 г. Чан Кайши передает пост премьера Кун Сянси. Новый премьер, отдавая дань идее единого фронта, объявляет об освобождении всех арестованных коммунистов, подчеркивает необходимость вооружить их как союзников в борьбе с Японией. Враг наступал. Генералиссимус помнил об угрозах из Токио. Он просит жену выехать в Гонконг. В новостях, появившихся в мировой печати 21 февраля 1938 г., Гонконг был назван местом свиданий семьи Сун. "Китайский премьер Кун Сянси нашел последнюю неделю самой подходящей,- отмечалось в новостях,- чтобы покинуть Ханькоу, где его правительство продолжало организовывать сопротивление Японии, и прибыл в колонию британской короны - Гонконг". Здесь его встречали мадам Кун, ее брат банкир Сун. В Гонконге находились и две другие сестры Сун - Мэйлин и Цинлин. Японская пропаганда изобразила семейство Сун бегущим с тонущего корабля с мешками валюты и драгоценностей в руках.

Японское командование, добившись успехов на центральном фронте, обратило внимание на Юг - особо важным для контроля над всей стратегической ситуацией в стране становились захват и освоение коммуникаций Южного и Юго-Восточного Китая. Чан Кайши и его американские друзья понимали, что достижение японцами цели окончательно похоронит надежды на получение Китаем помощи от западных держав, изолирует Чунцин от США и Англии. Гоминьдановские гарнизоны на южном побережье оказались беспомощными. 22 октября японцы овладели Гуанчжоу. Вскоре пал Уханьский промышленный район. Начинался второй этап японо-китайской войны.