Крах

Впоследствии, в лагере для военных преступников, один бывший командир бригады маньчжоугоских войск рассказал мне такую историю. Зимой того года, когда разразилась война "а Тихом океане, он, выполняя указания Квантунской армии, повел марионеточные войска против антияпонских соединений. Однажды они захватили одного больного солдата, прятавшегося в маленьком погребе. Одежда на нем была рваная, волосы и борода спутаны. Увидев его, командир бригады невольно засмеялся и сказал:

- Какой у тебя несчастный вид! Куда ты годишься? Известно ли тебе, что императорская японская армия заняла Сингапур и Гонконг?

Пленный засмеялся. Тогда маньчжоугоский генерал-майор, стукнув по стулу, закричал:

- Что смеешься? Ты понимаешь, что тебя сейчас судят?

В ответ на это солдат сказал:

- Кто кого судит? Ваш конец не за горами! Скоро всех вас будет судить народ!

Маньчжоугоские чиновники знали, что население Северо-Востока враждебно относится к японским разбойникам и предателям, но не понимали, откуда у него такая смелость и уверенность в своих силах, почему оно так уверено в поражении могущественных правителей. Что касается меня, то я всегда считал, что могущество японского империализма вечно и непоколебимо. С моей точки зрения, даже великая империя Цинов, бэйянское правительство, гоминьдановский Китай и те не могли сравниться с Японией- что же говорить о простых людях. Их я вообще не принимал во внимание.

Кто же все-таки был сильнее, а кто слабее? Многочисленные факты отвечали на этот вопрос, однако я ничего не замечал, пока однажды Ёсиока не проговорился мне. Но даже тогда я понял не все.

Как-то командование Квантунской армии направило меня "провести инспекцию" (такое бывало раз в год) в районе Яньцзи, где в основном жили корейцы. Когда мой поезд прибыл туда, я увидел, что окружен громадным количеством японских жандармов и шестью полками мань-чжоугоских солдат. На мой вопрос, что это значит, Ёсиока ответил, что они необходимы "для охраны. Здесь действует армия коммунистов!"

- Как? - удивился я.-В Маньчжоу-Го тоже есть коммунистические войска? Они ведь в Центральном Китае!

- Есть, есть, немного, но есть... - ответил мне Ёсиока и сменил тему разговора.

В другой раз офицер штаба Квантунской армии, докладывая о военном положении, особо отметил одну "победу". В одном из боев был убит вождь аптняпонской объединенной армии генерал Ян Цзин-юй. Офицер с радостью говорил, что смерть генерала Яна означает ликвидацию большого бедствия ов Маньчжоу-Го. Услышав слова "большое бедствие", я спросил:

- Сколько же таких бандитов в МаньчжоуТо? Его ответ был таким же, как у Ёсиока:

- Есть, есть, немного, но есть.

В 1942 году японские войска решили провести карательные экспедиции в Северном и Центральном Китае. Осуществляя свою политику "трех уничтожений" - все сжечь, всех убить и все захватить, - они опустошили многие районы. Однажды Ёсиока рассказал мне о различной тактике, например о тактике "железного кольца" "густого гребешка" и т. п., которую применяют японцы в борьбе против коммунистов. Услышав его хвастливые заявления, я спросил:

- Если коммунистов не много, зачем нужна новая тактика?

К моему удивлению, он поднял меня на смех:

- Если бы ваше величество имело военный опыт, оно бы этого не сказало.

- Разрешите спросить, почему?

- Коммунистическая армия отличается от гоминьдановской. В ней нет разницы между солдатом и простым человеком.

Затем он сказал, что, воюю с 8-й и Новой 4-й армиями, японские солдаты часто попадали в тяжелое положение, ибо повсюду вокруг них был враг.

- Народ не боится коммунистов, - продолжал Ёсиока, - солдаты не бегут из армии; наоборот, с каждым боем бойцов в ней становится все больше и больше, и в дальнейшем это будет большая сила! Это поистине жутко!

Увидев, как офицер императорской японской армии отзывается о малочисленном враге, я от страха не знал, что сказать, и наконец выпалил:

- Они убивают и сжигают все на своем пути, они обобществляют имущество и жен. Это действительно страшно!

- Только идиот может этому поверить! - грубо перебил Ёсиока.

Спустя некоторое время он сказал с усмешкой:

- Это были неофициальные комментарии; я попрошу ваше величество выслушать доклад начальника штаба Квантунской армии!

Лишь постепенно я стал понимать, что неофициальные комментарии Ёсиока были ближе к истине, чем официальные заявления штаба армии.

Слушая сообщения по радио, я стал понимать тревогу, которую пытался ©крыть Ёсиока. Поражения на всех фронтах подтверждались сообщениями в маньчжоугоских газетах о "разбитом нефрите" (героических жертвах). Даже находясь в изоляции, я замечал большую нехватку материальных ресурсов. Из дворца исчезли медь и железо - все пошло на металлолом. Мои чиновники голодали и просили у меня помощи. Боясь, что я знаю, как скудна пища солдат, командование Квантунской армии пригласило меня на специальную выставку военных рационов. Чтобы нейтрализовать влияние иностранных радиопередач, мне стали показывать фильмы о победах японской армии. Однако ни я, ни мои племянники им не верили.

Наиболее глубокое впечатление произвел на меня страх, появившийся у японских военных.

Ямасита Тамоюки, гордившийся некогда тем, что его перевели в Квантунскую армию после падения Сингапура, был уже не тот, когда в 1945 году пришел попрощаться со мной перед своим отъездом в Юго-Восточную Азию. Он заплакал и сказал:

- Это наше последнее прощание, я никогда больше не вернусь!

Еще больше слез увидел я на церемонии прощания со смертниками камикадзе. Камикадзе выбирались из солдат японской армии, которые фанатически верили в "путь самураев" ("Бусидо") и были преданны японскому императору. Они должны были останавливать самолеты и танки, Ёсиока всегда говорил о них с большим уважением. Меня же они приводили в ужас. На этот раз командование Квантунской армии просило меня воодушевить тех, кто был выбран в качестве живых снарядов, и пожелать им счастья. День был пасмурный, ветер поднимал тучи пыли. Церемония проводилась во дворе дворца, где повсюду виднелись мешки с песком, отчего картина казалась еще более унылой. Камикадзе было более десяти человек. Выстроившись в ряд, они стояли передо мной. Я прочел поздравление, которое заранее написал мне Ёсиока, и затем поднял за них бокал. В этот момент я увидел, как по их щекам текли слезы.

Церемония закончилась. В полном смятении я поспешил вернуться в комнату вымыть лицо. Ёсиока неотступило следовал за мной. Зная, что ой хочет мне что-то сказать, я подождал его. Он откашлялся и сказал:

- Ваше величество так хорошо говорили, хм, что они были очень растроганы, хм, и потому пролили свои мужские слезы...

Про себя я подумал: "Это ты боишься! Ты боишься, что я понял, какой страх испытывают камикадзе! Ты боишься, а я боюсь еще больше!"

В мае 1945 года, после капитуляции Германии, катастрофическое положение Японии стало еще более очевидным. Выступление советских войск было лишь делом времени. Какими бы ни казались мне раньше японцы!, я понял, что они одиноки и положение их безнадежное.

И вот наступили последние дни перед крахом.

Утром 9 августа 1945 года ко мне пришли последний командующий Квантунской армией Ямата Отодзо и начальник его штаба я доложили, что Советский Союз объявил войну Японии.

Ямата, маленький худой старик, обычно всегда говорил не торопясь и с достоинством. Теперь он был неузнаваем. Ямата стал торопливо рассказывать мне о том, как хорошо подготовлены японские войска и как они верят в свою победу. Его слова внезапно прервал сигнал воздушной тревоги. Мы укрылись в бомбоубежище я вскоре услышали разрывы бомб. Когда прозвучал отбой и мы с ним прощались, он уже не говорил ни о какой уверенности в победе.

С тех пор я стал спать одетым и в моем кармане все время лежал пистолет. Во дворце я ввел военное положение.

На следующий день Ямата и начальник штаба пришли снова и сказали, что японская армия намерена отступить и оборонять Южную Маньчжурию. Столица, по их словам, будет переведена в Тунхуа, и мне было велено немедленно собраться, чтобы отправиться в тот же день. Я подумал, что у меня имущества и людей так много, что в один день я никак не смогу собраться. После моих неоднократных просьб срок на сборы был увеличен до трех дней.

С этого дня для меня начались новые нервные потрясения - частично потому, что сильно изменилось отношение ко мне Ёсиока, частично из-за моей болезненной подозрительности. Перемены в Ёсиока я заметил по реплике, которую он со злостью бросил после отъезда Ямата:

- Если ваше величество не уедет, оно прежде всех пострадает от Советской Армии.

Мне стало ясно, что японцы подозревают меня в том, что я хочу остаться и что-то замышляю.

"Они боятся, что такой свидетель, как я, может оказаться в плену у союзной армии. Не собираются ли они меня уничтожить в связи с этим?" Когда я подумал об этом, волосы мои встали дыбом.

Вспомнив уловку, к которой прибегнул десять с лишним лет назад, я пригласил к себе премьера Чжан Цзин-хуэя и начальника канцелярии общих дел государственного совета Такэбе Токудзо и сказал им:

- Нужно изо всех сил поддерживать священную войну, которую ведет наша родная держава, и до конца сопротивляться Советской Армии...

Сказав это, я повернул голову, чтобы посмотреть на выражение лица у Ёсиока, но он, всегда как тень следовавший за мной, неизвестно когда вышел из комнаты.

Это меня озадачило, и в предчувствии несчастья я стал ходить взад и вперед по комнате. Через некоторое время во дворе показалось несколько японских солдат, с винтовками в руках они направлялись к моему флигелю. Смертельно испугавшись, я подумал было, что наступил мой конец. Спрятаться было некуда, и мне оставалось выйти и встретить их. Однако, увидев меня, они повернулись и ушли.

Они пришли проверить, не сбежал ли я; чем больше я думал об этом, тем больше боялся. Я снял трубку, чтобы позвонить Ёсиока, но не мог дозвониться. "Наверное, японцы бросили меня и уехали". От этой мысли мне тоже стало жутко.

Наконец я дозвонился до Ёсиока. Слабым голосом он ответил мне, что заболел. Я поспешил выразить ему свое сочувствие, наговорил кучу хороших слов и, услыхав в трубке: "Спасибо, ваше величество", перевел дух. Мне вдруг сильно захотелось есть, и только тогда я вспомнил, что целый день ничего еще не ел.

11 августа, после 9 часов вечера, пришел Ёсиока. Мои братья и сестры, их мужья и мои племянники уже уехали на вокзал. Дома оставались только я и две мои жены.

Ёсиока в категорическом тоне обратился ко мне и моим приближенным:

- Независимо от того, пойдем мы пешком или поедем, Хасимото Тораносукэ со священными предметами должен всегда находиться впереди. И каждый проходящий мимо них обязан отвесить им низкий поклон.

Я понял, что настало время отправляться. Хасимото с узлом, в котором хранились святые предметы, сел в первую машину. Я занял место во второй. Машины выехали из дворца. Обернувшись, я уврщел в.небе над Храмом укрепления основ нации языка пламени.

До Далицзыгоу поезд шел почти трое суток. Предполагалось сначала ехать через Шэньян, но, чтобы не попасть под воздушный обстрел, мы изменили маршрут и поехали через Гирин-Мэйхэкоу. За два дня пути мы ели только два раза. По дороге нам повсюду встречались обозы с японскими солдатами, которые скорее походили на беженцев... На станции Мэйхэкоу поезд остановился. Командующий Квантунской армией Я мата вошел в мой вагон и доложил об успехах японской армии. Однако на вокзале в Гирине я увидел совершенно противоположную картину. Группы яцонских женщин и детей с криком и плачем бежали к вагонам и жалобно умоляли жандармов (разрешить им сесть в поезд...

В Далицзыгоу находилась угольная шахта, расположенная у подножия горы и отделявшаяся от Кореи лишь рекой. Я прибыл туда 13 августа и поселился в квартире японского директора шахты, а еще через два тревожных дня Яцония объявила о своей капитуляции.

Ёсиока сказал мне:

- Его величество император Японии объявил капитуляцию. Американское правительство уже дало гарантию сохранения титула его величества и его безопасности.

Я сразу же уцал на колени и, отбив несколько поклонов, проговорил:

- Благодарю' небо, которое охраняет покой его императорского величества.

Затем Ёсиока с грустью сказал, что командование связалось с Токио и мне предписано выехать в Японию.

- Но,- заметил он,- его величество император Японии не может дать вашему величеству полную гарантию безопасности. Это зависит от союзников.

Я считал, что смерть уже звала меня к себе.

Однако оставалось разыграть еще один спектакль. Ко мне пришли Чжан Цзин-хуэй, Такэбе Токудзо, министры, советники и принесли Манифест отречения, (составленный японским синологом Сато. Стюя перед группой теперь уже бывших министров и советников, я прочитал его. Точно уже не помню подро|бного содержания этого шестого своего манифеста, помню только, как Хасимото с горькой усмешкой вычеркнул из манифеста фразу, восхвалявшую японского императора и освященное покровительство богини солнца,- фразу, обязательно присутствовавшую во всех предыдущих манифестах.

Хасимото раньше был командующим дивизией японской дворцовой охраны, а затем президентом Палаты церемоний МаньчжоуТо, ответственным за охрану священных предметов.

Если бы в то время я знал, что мое положение будет даже хуже, чем у Чжан Цзин-хуэя и его группы, я переживал бы еще больше. Одновременно с решением отправить меня в Токио было намечено послать Чжан Цзин-хуэя и Такэбе обратно в Чанчунь, чтобы сделать кое-какие приготовления. Когда Чжан Цзин-хуэй вернулся в Чанчунь, он связался по радио с Чан Кай-ши, находившимся в Чунцине, объявил о создании Комитета по охране общественного порядка и приготовился встречать армию Чан Кай-ши. Они намеревались до прибытия Советской Армии превратиться в представителей Китайской республики. Однако они не ожидали, что советские войска прибудут так скоро и что объединенная антияпонская армия под руководством Коммунистической партии Китая подойдет к тороду, разбивая на своем пути остатки японских отрядов. Когда войска Советской Армии прибыли в Чанчунь, командующий советскими войсками сказал им:

- Ждите приказа.

Чжан Цзин-хуэй и его люди решили, что комитет их признан, и возложили теперь свои надежды на Советский Союз. На следующий день все марионеточные министры и чиновники явились по приглашению в штаб Советской Армии, ожидая дальнейших поручений советского командования. Неожиданно для всех советский офицер сказал:

- Все пришли? Хорошо. Вас отправят самолетом в Советский Союз!

16 августа японцы узнали, что в Чанчуне произошло столкновение дворцовой охраны с японской армией, поэтому моя личная охрана была разоружена. В это время Ёсиока сообщил, что я должен ехать в Японию завтра. Я, конечно, закивал головой и попытался изобразить радость на лице.

Ёсиока предложил мне выбрать несколько сопровождающих, потому что самолет маленький и многих взять не сможет. Я выбрал Пу Цзе, 'мужей двух сестер, трех племянников, врача и приближенного слугу - ("большого" Ли. Моя наложница, рыдая, спросила меня:

- А что же будет со мной?

Я сказал:

- Самолет слишком мал. 1Вы поедете поездом!

- А поездом можно доехать до Японии?

- Конечно, сможно,-не колеблясь ответил я.

Я был слишком занят спасением своей собственной жизни, и мне некогда было думать, будет поезд или нет.

Первая посадка самолета намечалась в Шэньяне, где мы должны были пересесть на большой самолет. Из Тун-хуа вместе со мной летели Ёсиока, Хасимото, Пу Цзе и один японец, отвечавший за освященные предметы". Остальные вместе с японскими жандармами летели в другом самолете. В одиннадцать часов утра мы приземлились на шэньянском аэродроме и направились в аэровокзал ждать другой самолет.

Вскоре до нас донесся мощный гул самолетов. Оказалось, что это приземлились советские самолеты. Из них быстро высадились отряды советских автоматчиков, которые немедленно разоружили японских солдат. Прошло немного времени, и весь аэродром был заполнен советскими войсками. Это были войска, которые прибыли принимать капитуляцию.

На следующий день на советском самолете меня отправили в Советский Союз.