В северной резиденции

Я поспешил в Северную резиденцию, у ворот которой стояли часовые национальной армии. В кабинете отца я подумал, что нахожусь скорее в пасти тигра, чем в резиденции князя. Прежде всего я должен был выяснить, насколько опасно мое положение. До выезда из Запретного города я попросил людей отправить письма ближайшим доверенным помощникам за пределами дворца с просьбой немедленно что-нибудь предпринять, чтобы вызволить меня из рук национальной армии. Однако от них никаких сообщений не поступало, да и вообще нельзя было ничего узнать о том, что происходит в мире. Мне очень хотелось с кем-нибудь посоветоваться, услышать несколько утешительных слов. Поведение же отца в создавшейся ситуации только разочаровало меня. Он был напуган еще больше, чем я. С того момента, как я вошел в Северную резиденцию, он не мог даже постоять спокойно, не то чтобы сидеть. Он или ходил взад и вперед, что-то бурча себе под нос, или беспокойно выбегал из комнаты, вбегал обратно, усугубляя и без того напряженную обстановку. Наконец, не в силах больше сдерживаться, я стал просить его:

- Ваше высочество, сядьте, нужно посоветоваться! Надо что-то придумать!

- Что-нибудь придумать? Хорошо, хорошо! - Он сел, не прошло и двух минут, как снова вскочил.- И Цзай Сюнь не показывается! - Сказав невпопад еще несколько фраз, он заходил взад и вперед по комнате.

- Надо выяснить обстановку!

- Вы... выяснить обстановку? Да, да!-Он вышел, через мгновение вернулся.-Не... Не разрешают выходить! У ворот солдаты!

- Позвоните тогда по телефону!

- Позвонить по телефону. Хорошо, хорошо. - Сделав несколько шагов, отец вернулся и спросил: - А кому звонить?

Видя, что помощник из него плохой, я велел евнухам пригласить старших сановников двора. В то время Жун Юань лечился в иностранном госпитале (он вышел из госпиталя лишь два месяца спустя), Ци Лин был занят перевозкой моих вещей, улаживая вопрос о дворцовых евнухах и служанках, Бао Си заботился о двух императорских наложницах, которые остались во дворце. Лишь Шао Ин находился около меня, но его состояние было ненамного лучше, чем у отца, который так никуда и не смог позвонить. К счастью, вскоре один за другим стали появляться остальные князья, сановники, наставники. И если бы не они, не знаю, к чему бы привела паника, охватившая великокняжескую резиденцию. Самые приятные новости к вечеру принес Джонстон. Благодаря его быстрым и энергичным действиям дуайен дипломатического корпуса голландский посланник Удендайк, английский посланник Маклей и японский посланник Ёсидзава уже выразили протест Ван Чжэн-тину - новому министру иностранных дел временного кабинета. Ван Чжэн-тин гарантировал им безопасность моей жизни и имущества. Это известие несколько успокоило людей, собравшихся в Северной резиденции, однако для моего отца такое успокоение вроде было недостаточным. Джонстон впоследствии так описывал события того вечера в своей книге:

"Он встретил меня в большой приемной, где было полно маньчжурской знати и чиновников Департамента двора... Прежде всего я должен был доложить о результатах посещения Министерства иностранных дел тремя посланниками. Они уже знали от Цзай Тао, что утром мы вели переговоры в голландской миссии, и, естественно, спешили узнать, как проходила встреча с доктором Ваном. Все внимательно слушали меня, кроме великого князя Чуня, который, пока я говорил, бесцельно слонялся по комнате. Несколько раз он внезапно ускорял шаги, подбегал ко мне и бормотал что-то невнятное, заикаясь больше обычного. Смысл его слов каждый раз сводился к следующему: "Попросите императора не бояться!" - замечание совершенно излишнее, ибо сам он был перепуган значительно больше императора. Наконец мне это надоело, и я сказал ему: "Его величество стоит рядом со мной, почему вы сами ему это не скажете?" Но он был слишком взволнован, чтобы заметить мою резкость, и продолжал бесцельно кружить по комнате..."

В тот вечер я был особенно недоволен еще одним поступком отца.

Вскоре после Джонстона пришел Чжэн Сяо-сюй с двумя японцами. С тех пор как я пожертвовал деньги в помощь пострадавшим от землетрясения в Токио, между японской миссией и моими "преданными" чиновниками установилась связь. После прихода на службу во дворец Л о Чжень-юй и Чжэн Сяо-сюй установили контакт с японскими казармами. На этот раз Чжэн Сяо-сюй вместе с полковником Такэмото из Посольского квартала выработали план моего побега из Северной резиденции. По этому плану подчиненный Такэмото капитан Надахира Цунэмура, переодевшись в гражданскую одежду, должен был прийти ко мне вместе с доктором и под предлогом отправки в госпиталь перевезти меня в японские казармы. Однако, когда Чжэн Сяо-сюй вместе с капитаном и доктором приехали в Северную резиденцию и рассказали о своем плане, они встретили единодушное возражение князей и чиновников. Последние считали, что таким способом очень трудно проскользнуть мимо стоящих у ворот солдат, а на улице легко наскочить на патруль национальной армии. Если побег обнаружится, всем станет только хуже. Больше всех возражал мой отец, приводя такие доводы: "Даже если вы и убежите в Посольский квартал, придет Фэн Юй-сян и спросит. Что я ему отвечу?" В итоге Чжэн Сяо-сюя и японцев проводили до ворот.

На следующий день ограничения усилились: из ворот Северной резиденции никого не выпускали, разрешалось только входить. Затем последовало некоторое послабление - разрешили входить и выходить только наставникам Чэнь Бао-шэню и Чжу И-фаню, а также сановникам. Иностранцев вообще не впускали. В связи с этим в Северной резиденции вновь началась паника: если уж национальная армия не считается с иностранцами, значит, никаких гарантий больше нет. Позднее оба моих наставника, йоразмыслив, решили, что до сих пор не было властей, которые не боялись бы иностранцев, и, раз Ван Чжэн-тин дал гарантию посланникам трех государств, вряд ли он станет отказываться от своих слов. Их слова всем показались разумными, но я все же испытывал беспокойство. Все верно, однако кто мог знать, что думают по этому поводу солдаты у ворот. В те годы в ходу была такая поговорка: "Когда встречаются обладатель ученой степени и солдат, правым всегда оказывается последний". Какие бы гарантии ни давали Хуан Фу и Ван Чжэн-тин, моя жизнь зависела прежде всего от солдат, с оружием в руках стоявших у ворот. И если бы они вдруг решили что-либо предпринять, боюсь, что тогда не помогли бы никакие гарантии. Чем больше я об этом думал, тем больше жалел, что не постарался выйти вместе с Чжэн Сяо-сюем и приведенными им японцами. И отца я винил за то, что он, заботясь только о себе, не беспокоился о моей безопасности.

Как раз в это время из Тяньцзиня вернулся Ло Чжэнь-юй. Когда армия Фэн Юй-сяна устанавливала свою охрану вокруг императорского дворца, он в международном вагоне поезда Пекин-Тяньцзинь^* отправился за помощью к японцам. Прибыв в штаб японского гарнизона города Тяньцзиня, от офицера штаба Канэко Ло Чжэнь-юй узнал, что Лу Чжун-линь уже вошел в Запретный город. Тот же офицер передал, что начальник японского штаба просит его пойти к Дуань Ци-жую, который к тому времени получил от Чжэн Сяо-сюя телеграмму о помощи. Телеграмма была прислана из Пекина от имени полковника Такэмото. Дуань Ци-жуй тоже ответил телеграммой, в которой выражал протест против давления на дворец со стороны Фэн Юй-сяна. Прочитав телеграмму, Л о Чжэнь-юй понял, что Дуань Ци-жуй намеревается вновь вернуться к общественной жизни, и решил, что ситуация не столь уж серьезна. Однако он по-прежнему настойчиво просил японское командование в Тяньцзине открыто выразить мне свою поддержку, и его заверили, что в Пекине меня будет охранять полковник Такэмото. Вернувшись в Пежин, Ло Чжень-юй отправился к полковнику Такэмото, с которым договорился, что вблизи Северной резиденции начнет патрулировать японская кавалерия и что, если национальная армия предпримет какие-либо действия против Северной резиденции, японский гарнизон немедленно прибегнет к решительным мерам. По словам Чэнь Бао-шэня, японцы даже намеревались прислать в Северную резиденцию военных почтовых голубей на случай внезапной тревоги (позднее, опасаясь, что об этом узнает национальная армия, от этой идеи отказались); я же проникся еще большей благодарностью к японцам. Ло Чжень-юй занял в моей душе такое же место, что и Чжэн Сяо-сюй, а отец совсем отошел на задний план.

^* (Во время гражданской (междоусобной) войны поезда часто задерживались милитаристами; сообщение между Пекином и Тяньцзинем было нерегулярным. Однако, ввиду того что данный состав поезда был сформирован по предложению Посольского квартала, воюющие стороны не осмелились его задержать.)

Когда я прочел телеграмму Дуань Ци-жуя, в которой он протестовал против давления Фэн Юй-сяна на дворец, и услышал новость о намерении фэнтяньской армии дать бой армии Фэн Юй-сяна, у меня появились новые надежды. К тому же Чэнь Бао-шэнь принес мне присланную через японский гарнизон секретную телеграмму от Дуань Ци-жуя, в которой говорилось: "Я буду всеми силами поддерживать императорский двор и защищать его имущество". Вслед за этим контроль за воротами Северной резиденции стал слабее. Входить разрешалось еще большему числу князей, сановников и служащих. Даже Ху Ши, который не имел ни дворцового головного убора, ни высоких титулов, не был остановлен. И только Джонсто-на по-прежнему не впускали.

Вскоре отношения между Чжан Цзо-линем и Фэн Юй-сяном вновь изменились, и это вызвало самый большой интерес Северной резиденции. Пришли известия о том, что Фэн Юй-сян задержан в Тяньцзине войсками Чжан Цзо-линя. Поступившие за этим новости еще больше всколыхнули обитателей Северной резиденции: на приглашение временного кабинета Хуан Фу, которого поддерживала национальная армия, пожаловать на банкет посланники иностранных миссий ответили отказом. В Северной резиденции уже оптимистически подсчитывали дни временного правительства, с которым я не мог сосуществовать. На пост главы временного правительства уже прочили Дуань Ци-жуя, к которому благоволили в Посольском квартале (по крайней мере японцы). Действительно, известия следующих дней подтвердили сообщения Ло Чжэнь-юя: Фэн Юй-сян не мог не согласиться с решением Чжан Цзо-линя и разрешил Дуань Ци-жую вернуться к общественной жизни. Через несколько дней Чжан Цзо-линь и Дуань Ци-жуй прибыли в Пекин.

Как только стало известно об их сотрудничестве, обстановка в Северной резиденции изменилась. Князья прежде всего написали секретное письмо Чжан Цзо-линю с просьбой о защите. Не успели Чжан Цзо-линь и Дуань Ци-жуй прибыть в Пекин, как их приветствовали Чжэн Сяо-сюй и представитель маньчжурских князей. Затем они стали действовать порознь. Чжэн Сяо-сюй отправился к Дуань Ци-жую, а главноуправляющий Северной резиденцией Чжан Вэнь-чжи - к своему названому брату Чжан Цзо-линю. Больше всего обрадовало нас то, что Чжан Цзо-линь просил Чжан Вэнь-чжи специально пригласить к нему Джонстона. Джонстон посещал Чжан Цзо-линя дважды. Цель этих визитов сводилась только к тому, чтобы выяснить через этого иностранца настроения Посольского квартала. В Северной же резиденции надеялись через Джонстона узнать отношение Чжан Цзо-линя ко мне. С Джонстоном я послал подписанную моей рукой фотографию и большой бриллиантовый перстень. Чжан Цзо-линь принял фотографию, отказался от кольца и выразил мне свои симпатии. Одновременно Дуань Ци-жуй дал понять Чжэн Сяо-сюю, что он может рассчитывать на восстановление "Льготных условий". Полагаясь на симпатии Посольского квартала и поддержку этих двух людей, в Северной резиденции осмелились на контратаку, несмотря на то что национальная армия Фэн Юй-сяна все еще оставалась в Пекине.

28 ноября солдаты у ворот были сняты и Фэн Юй-сян телеграммой заявил о своей отставке. Северная резиденция от имени Департамента двора обратилась со следующим официальным письмом к Министерству внутренних дел республики:

"...Согласно основным положениям уголовного кодекса, все, кто прибегает к силе, вынуждая других совершить проступки, могут быть обвинены в применении насилия; согласно гражданскому кодексу, все, что получено путем вымогательства, не имеет действительной силы. Мы хотим этим письмом довести до вашего сведения, что цинский двор не может признать действительными пять пересмотренных статей, предложенных временным правительством..."

Вместе с этим были направлены официальные письма посланникам иностранных держав с апелляцией о поддержке. Северная резиденция отказалась также признать образованный еще при временном правительстве Комитет по реорганизации цинского двора, хотя представитель цинского двора уже несколько раз принимал участие в его заседаниях.

В тот же день меня посетил корреспондент издававшейся японцами газеты "Шуньтянь шибао". Я дал ему интервью, которое явилось полной противоположностью тому, что я говорил в день выезда из дворца: "Разумеется, я без особой радости подписал документ, который меня вынудили подписать солдаты национальной армии, лицемерно выступающие от имени народа".

Газета "Шуньтянь шибао" была ежедневной коммерческой газетой, контролируемой японской дипломатиче ской миссией. И, говоря о горячих симпатиях, которые в те дни проявляли ко мне японцы, нельзя не упомянуть и о ней. Газета не действовала, как полковник Такэмото, втайне от всех. Пользуясь особыми полномочиями, она выступала открыто, распуская самые невероятные слухи. Например, на следующий день после моего приезда в Северную резиденцию в ней один за другим были опубликованы целые обзоры о безграничном "сочувствии императорскому двору" и столь же безграничной "ненависти к временному правительству и национальной армии". Используя в изобилии такие слова, как "притеснение двора", "бедственное положение", а также такие сравнения, как "гора Тайшань придавила яйцо", "вдовы и сирота", "бандиты-похитители", газета сочиняла и усиленно разувала истории о "массовых самоубийствах маньчжуров, волнениях среди монголов и тибетцев" и т. д. Печатались даже такие небылицы, будто "такая-то наложница пожертвовала жизнью в знак преданности династии Цин", "наложница Шу отрезала себе палец и кровью написала, что хочет собственным телом охранять ворота дворца", и "наложница Шу распустила волосы, сплела их с колесами, чтобы остановить колесницу". Другие иностранные газеты тоже публиковали подобные материалы, однако угнаться за "Шуньтянь шибао" им было явно не под силу.