Регентство моего отца

Уже три года я был императором, а мой отец - регентом, и лишь на третий год своего пребывания во дворце я впервые увиделся с ним. Это случилось вскоре после начала моих занятий во дворце Юйцингун, когда он, согласно дворцовому этикету, пришел проверить мои успехи. После того как евнух доложил: "Его императорское высочество", мой наставник заволновался, быстро прибрал книги на столе, сказал, как мне следует себя вести в присутствии отца, и велел стоя ждать. Через некоторое время на пороге появился незнакомый мне человек без усов, в шапке с павлиньим пером. Это был мой отец. Следуя семейным церемониям, я поклонился ему, и мы сели. Устроившись поудобней, я взял в руки книгу и, как учил наставник, громко начал:

- Мэн-цзы посетил лянского Хуэйвана. Ван стоял над прудом... Ван стоял над прудом...

От сильного волнения после двух фраз я застрял, а лянский Хуэйван так и остался стоять над прудом. К счастью, отец волновался еще больше. Он торопливо закивал головой и невнятно пробормотал:

- Хорошо, хорошо, ваше величество, хорошо! Хорошенько занимайтесь, занимайтесь! - сказал он, кивнул головой несколько раз, поднялся и ушел, пробыв со мной не более двух минут.

Теперь я знал, как выглядит мой отец. Не такой, как наставник: у него не было ни усов, ни морщин, а павлинье перо на его шапке все время дрожало. Потом отец стал приходить ко мне раз в два месяца, но не более чем на две минуты, и я узнал, что он немного заикается, а павлинье перо покачивалось оттого, что в разговоре он постоянно кивал головой. Говорил он мало, и, кроме слов "хорошо, хорошо", трудно было услышать что-либо другое.

Мой младший брат слышал однажды, как мать рассказывала, что в год Синьхайской революции отец отказался от регентства. Вернулся он из дворца и говорит матери: "Теперь я смогу приходить домой и нянчиться с ребенком!" Мать долго плакала, раздосадованная его легкомыслием, и впоследствии говорила младшему брату: "Смотри, когда вырастешь, никогда не будь таким, как твой отец!" Вся эта история и когда-то написанная отцом парная надпись: "Богатство истинное - в книгах; пребывать в досуге - полпути к бессмертию" - показывают, что, хотя отец и не имел истинного желания "удалиться от дел", тем не менее три года регентства стоили ему немало крови и были самыми неудачливыми в его жизни.

Самое крупное поражение отца, по его собственному мнению, заключалось в том, что он не смог убрать Юань Ши-кая. Существует версия, согласно которой его брат, император Гуансюй, перед смертью поверил ему свои сокровенные мысли и оставил указ из четырех иероглифов, написанных пурпурной тушью: "Убей Юань Ши-кая". Как мне известно, такой встречи братьев в действительности не было. Что князь-регент хотел отомстить за смерть брата и убить Юань Ши-кая - это реальный факт, но отца удержала группа членов Государственного совета во главе с И Куаном. Подробности не известны, знаю лишь, что отец был обескуражен одной фразой И Куана: "Убить Юань Ши-кая нетрудно, но что делать, если взбунтуется бэйянская армия?" В конце концов вдовствующая императрица Лун Юй вняла совету Чжан Чжи-дуна и других, и Юань Ши-каю было велено вернуться домой для лечения "больной ноги".

Один человек, служивший ранее посыльным в Департаменте двора, рассказывал мне, что для убийства Юань Ши-кая князь-регент хотел применить способ, которым император Канси в свое время покончил с сановником Ао Баем. Ао Бай был приглашен во дворец, где ему предложили сесть в кресло, у которого одна ножка была сломана. Ао Бай сел, но не удержался и упал. Его обвинили в "неуважении императора и бестактности" и казнили. Вместе с князем-регентом в разработке плана принимал участие внук великого князя Гуна-Пу Вэй^*, у которого был меч, подаренный его деду императором Сянь-фэном. Этот меч считался чуть ли не волшебным, и было решено, что Пу Вэй возьмет его с собой и убьет им Юань Ши-кая. Все уже было продумано и рассчитано, но от последнего шага их удержали Чжан Чжи-дун и другие. Эта история в какой-то степени похожа на правду. В то время одни всячески защищали Юань Ши-кая, другие же пытались его уничтожить. Многие делились с отцом своими планами и замыслами. Юань Ши-кай после "100 дней реформы" раздавал повсюду деньги и подарки, вербуя себе сторонников, но тем не менее существовала влиятельная оппозиция, которая была неподкупна. Отнюдь не все ее представители были в прошлом реформаторами или сторонниками партии императора. Среди них имелись и боровшиеся с И Куаном за власть, и люди, давшие клятву не успокаиваться, пока вся военная власть не окажется в их руках; были и такие, которые ради своих корыстных целей возлагали большие надежды на свержение Юань Ши-кая. Поэтому вопрос об убийстве или защите Юань Ши-кая давно уже не представлял собой борьбу мнений реформаторов и консерваторов, сторонников партии императора и партии императрицы; это также не было спором между маньчжурами и ханьцами за место под солнцем. Это была борьба за власть между двумя группировками высшей знати. Государственный совет разделился на две группы - одна во главе с великим князем И Куаном, другая во главе с князем императорской крови пятой степени Цзай Цзэ. Именно вторая группа разрабатывала планы и давала советы моему отцу, надеясь взамен получить власть и положение.

^* (Пу Вэй (1880-1937) -внук великого князя Гуна, в двадцатый год правления Гуансюя (1894 год) унаследовал титул князя. До Синьхайской революции был правительственным комиссаром по борьбе с опиумом, затем при покровительстве немецких империалистов укрылся в Циндао, а после взятия Циндао японцами переметнулся в Японию. В этот период вместе с Шэн Юнем и другими Пу Вэй организовал "партию предков", принимая активное участие в движении за реставрацию монархии. После событий 18 сентября получил пост председателя Шэньянского общества союза сохранения четырех сословий и попытался при поддержке японцев создать "славную империю". Однако вскоре был вынужден отказаться от своих намерений, получил от японцев за свои услуги значительную сумму и умер в преклонном возрасте в Люйшуне.)

Каждая из групп имела своих ближних и дальних родственников из членов императорского дома, представителей маньчжурских восьмизнаменных войск, из сановников-китайцев, посредников, среди которых тоже были распри и где каждый строил свои планы. Так, у Цзай Цзэ все мысли и желания были нацелены на то, чтобы отнять у своего двоюродного дядюшки, великого князя Цина, должность председателя Императорского совета, а братьям из резиденции князя Чуня прежде всего приглянулась военная власть Юань Ши-кая и других китайцев. Даже братья моего отца, поехавшие IB АНГЛИЮ И Германию для изучения военно-морского и военного дела, и те уже присмотрели себе каждый свое. Отец находился в центре этой жаркой схватки. Он прислушивался к словам то одних, то других, соглашался с обеими сторонами, но, как оказалось, ничего не предпринимал, и этим вызвал всеобщее недовольство.

Труднее всего было покончить с И Куаном и Цзай Цзэ. При жизни Цы Си И Куан |был председателем Государственного совета, а после ее кончины, когда система государственных институтов была изменена, - председателем Государственной канцелярии. Это не давало покоя Цзай Цзэ, занимавшему пост главы налогового приказа. При каждом удобном случае он приходил к князю-регенту и начинал критиковать недостатки И Куана. Если уж сама Цы Си не смогла низвергнуть И Куана, то что мог сделать князь-регент? Стоило отцу поддержать Цзай Цзэ или самому предпринять шаги против И Куана, как последнему достаточно было, сославшись на возраст, отойти от дел, и князь-регент сразу бы оказался беспомощным. Поэтому в спорах с князем Цином поражение всегда терпел Цзай Цзэ. Люди из резиденции князя Чуня часто слышали, как он доказывал князю-регенту: "Почтенный брат, это я все ради вас. Если не послушаете меня, старый Цин бросит великую династию на произвол судьбы". Князь-регент всегда в таких случаях молчал, а потом говорил: "Хорошо, хорошо. Завтра поговорю со старым Цином". Однако на следующий день все оставалось по-прежнему: И Куан действовал по своему усмотрению, а Цзай Цзэ в который раз только напрасно тратил силы.

Поражения Цзай Цзэ часто были поражениями моего отца - Цзай Фэна, а победы И Куана были на руку "уединившемуся от мирской суеты" Юань Ши-каю^*. Князь-регент это понимал, пытался неоднократно положить всему конец, но сделать так ничего и не смог.

^* (В 1909 году отвергнутый цинским дворцом Юань Ши-кай оставил дела и укрылся у себя на родине в Чжандэхуаныпуй (Аньянхэ), где писал пейзажную лирику, избегая открытого участия в политической жизни государства. Однако в действительности Юань Ши-кай, как и раньше, непрерывно поддерживал связи с прежними подчиненными, в особенности с военным наставником императорского двора Сюй Ши-чаном, который тайно сообщал ему о политической обстановке в стране, о настроениях, царивших в цинском дворе. Поэтому, когда вспыхнуло Учанское восстание, возникли слухи о выдвижении Сюй Ши-чана и ряда других лиц, а также о притязаниях Юань Ши-кая на власть. )

Вскоре разразилось Учанское восстание. Отправленные для подавления восстания цинские войска под командованием Инь Чана, маньчжура по национальности, терпели поражения, и срочные донесения летели одно за другим. Военный наставник Юань Ши-кая Сюй Ши-чан, увидев, что наступил подходящий момент, собрал И Куана, На Дуна и других членов Государственного совета, которые обратились к князю-регенту с предложением вновь пригласить Юань Ши-кая. На этот раз князь-регент был непреклонен и устроил разнос На Дуну, ручавшемуся за Юань Ши-кая "благополучием всей своей семьи".

Однако он не учел, что если На Дун решился подать голос и замолвить словечко за Юань Ши-кая, значит, он, несомненно, рассчитывал на поддержку и ничего не боялся. После "бури" На Дун сообщил о своей отставке, а И Куан перестал появляться на аудиенциях и выполнять свои обязанности. С передней линии фронта один за другим шли срочные военные донесения. Князю-регенту ничего не оставалось, как в спешном порядке пожаловать На Дуну "право въезда в Запретный город на ручных носилках", просить И Куана "войти в положение" и в конце концов беспрекословно подписать указ о назначении Юань Ши-кая сановником-инспектором всех вооруженных сил, а его верных друзей Фэн Го-чжана^* и Дуань Ци-жуя - командующими двумя армиями. Опечаленный князь-регент возвратился в свою резиденцию. Группа князей окружила его, сетуя на то, что вначале он "отпустил тигра в горы", а теперь "пускает волка в комнату". Он стал раскаиваться, просил князей самих что-нибудь предпринять. Те решили, что в какой-то степени Юань Ши-каю можно дать свободу, но необходимо ограничить его военную власть и не назначать его старых друзей Фэн Го-чжана и Дуань Ци-жуя командующими на передовых линиях. Состоялась небольшая дискуссия, во время которой часть князей высказала мнение, что Фэн Го-чжана можно оставить. Тогда князь императорской крови третьей степени Цзай Сюнь потребовал, чтобы Дуань Ци-жуй был заменен Цзян Гуй-ти, с которым сам Цзай Сюнь вел дружбу. Князья снова послали телеграмму князю-регенту, который в ту же ночь переправил ее в резиденцию великого князя Цина с просьбой высказать по этому поводу свое мнение. В резиденции ответили, что князь отдыхает и что дела будут рассматриваться на следующий день утром во дворце. Наутро князь-регент прибыл на аудиенцию. Опережая его прошение, И Куан объявил, что указ о назначении Дуаня уже издан прошедшей ночью.

^* (Фэн Го-чжан (1857-1919; второе имя Хуа-фу) -родом из города Хэцзяня провинции Хэбэй, в конце династии Цин также был влиятельным военачальником, помогавшим Юань Шикаю в создании бэйянской армии. После Синьхайской революции стал одним из лидеров чжилийской клики бэйянских милитаристов, верным лакеем англо американского империализма. )

Мой отец отнюдь не был человеком, лишенным каких-либо устремлений. Все его помыслы прежде всего были направлены на то, чтобы захватить в свои руки военную власть. Это было нужно для поддержания господства императорского рода. Из своей поездки в Германию он усвоил, что армия обязательно должна находиться в руках императорской семьи, а ее члены должны быть военачальниками. Эту идею он проводил до конца. Спустя несколько дней после моего восшествия на престол он назначил своего брата Цзай Тао главноуправляющим обучением дворцовой гвардии. После того как был изгнан Юань Шикай, князь-регент стал главнокомандующим войсками вместо императора. Он назначил одного брата, Цзай Сю-ня, министром военно-морского флота, а другого брата, Цзай Тао, - начальником Генерального штаба. Позднее оба они официально стали соответственно министром военно-морского флота и начальником Генерального штаба.

Говорят, что в то время мой отец и князья рассчитывали уничтожить Юань Ши-кая независимо от того, подавит он революцию или сам потерпит поражение. Неудачу Юань Ши-кая можно было использовать как предлог и убрать его; в случае успеха также нужен был предлог, чтобы прежде всего лишить его военной власти, а затем уж думать о том, как избавиться от него самого. Иными словами, армию никак нельзя было оставлять в руках китайца, а тем более IB руках Юань Ши-кая. За всем крылись расчеты реального захвата власти над армией. Даже если бы эти планы были составлены самим отцом и он сам бы стал их осуществлять, опираясь только на собственные способности, все равно результат был бы слишком далек от его истинных стремлений. Поэтому им были недовольны не только приспешники Юань Ши-кая, даже его братья часто вздыхали и качали головами.

Сын Ли Хун-чжана Ли Цзин-май перед отъездом по месту назначения на службу в Германию пришел к князю-регенту за инструкциями. Мой дядюшка Цзай Тао, сопровождавший его во дворец, просил Ли Цзин-мая похлопотать за него перед князем-регентом относительно новой дворцовой гвардии. Вероятно, сам он не решался пойти и поэтому решил воспользоваться авторитетом Ли Цзин-мая. Тот согласился и пошел во дворец. К удивлению Цзай Тао, который ждал на улице, Ли Цзин-май почти тотчас вернулся. Цзай Тао, решив, что его просьба, вероятно, не выполнена, спросил Ли Цзин-мая, в чем дело. Тот с горькой усмешкой сказал: "Князь-регент, приняв меня, произнес всего лишь три фразы: "Когда ты приехал?" Я ответил. "А когда ты едешь?" - спросил он следом. Только я ответил и хотел продолжить, он перебил меня: "Хорошо, хорошо. Служи хорошенько, иди!" Я о своих-то делах не успел поговорить, не то что о твоих".

Когда моя бабушка страдала от язвы груди, которую не могли вылечить врачи китайской народной медицины, отец послушался совета своих братьев и пригласил доктора-француза. Тот решил делать операцию, что вызвало бурный протест всей семьи князя. Пришлось ограничиться растираниями. Доктор зажег спиртовку, чтобы продезинфицировать необходимые инструменты. Отец был до смерти напуган и бросился к переводчику:

- Э... Э... Это зачем же? Будут ее жечь?

Пораженный таким невежеством, один из моих дядюшек, стоя за спиной отца, стал подавать переводчику знаки, чтобы тот не вздумал переводить доктору.

Оставив лекарство, доктор ушел. Впоследствии выяснилось, что болезнь у старухи не проходит. Доктор был этому немало удивлен и попросил принести коробочки от использованной мази. Отец сам принес коробочки - они были не тронуты. Дядюшки снова качали головами и вздыхали.

В резиденции князя-регента был некий Чжан Вэнь-чжи, который больше всего любил судачить об отце. Однажды он рассказал следующую историю. Недалеко от резиденции князя-регента был маленький храм с колодцем. Говорили, что там живет какой-то дух. После дела о мосте Иньдинцяо^* отец, проходя однажды мимо храма, решил помолиться духу и поблагодарить его за сохранение жизни. Не успел он стать на колени, как вдруг из-за жертвенного столика выскочил хорек. Об этом узнала стража и доложила своему начальству. Тут же сановники стали толковать случившееся как примету долголетия, что, мол, даже дух не выдержал его молитвы. Рассказав об этом случае, Чжан Вэнь-чжи пояснил, что отец сам велел служителям храма разыграть весь этот спектакль.

^* (Иньдинцяо - мост в Пекине, вблизи городских ворот Ди-аньмэнь, по которому ежедневно проезжал Цзай Фэн, направляясь на аудиенцию во дворец. В 1910 году Ван Цзин-вэй и Хуан Фу-шэн подложили под мост самодельную бомбу, намереваясь убить Цзай Фэна. Однако заговор был раскрыт военной полицией. Арестовав Ван Цзин-вэя и Хуан Фу-шэна, цинский двор, напуганный в то время настроениями масс, не осмелился применить к арестованным высшую меру наказания. Последние были отпущены на свободу как раз в то время, когда шли мирные переговоры между Севером и Югом. В то время этот инцидент был известен как дело о мосте Иньдинцяо. )

После смерти Цы Си в резиденции великого князя Чуня все стали называть себя реформаторами. Мой отец не составлял исключения. Он даже боролся против всяких предрассудков и стремился к новым веяниям. Люди говорили: "Старая Будда (Цы Си) не была противницей реформ. Ведь все, что было сделано после "100 дней реформ", и есть то, что хотел сделать император Гуансюй. Великий князь Чунь тоже человек современный. Ведь старая Будда в конце концов разрешила ему'стать членом Государственного совета". Говорить о новаторских ид|е|ях Цы Си и ее отношениях с иностранцами просто не стоит. Что же касается новшеств отца, то я кое-что о них знаю. Он не отвергал того, что остальные почтенные сановники считали странным и загадочным. Резиденция великого князя Чуня была первой при цинской династии, в которой появился автомобиль и были установлены телефоны. Косы там были срезаны раньше, чем у остальных, и первый, кто надел европейскую одежду, был все тот же великий князь Чунь. Но насколько отец разбирался в заморских вещах, можно судить хотя бы по тому, как он надевал европейскую одежду. Однажды, походив уже несколько дней в европейском костюме, он удрученно опросил моего брата: "Почему у тебя рубашка как рубашка, а моя вечно длиннее пиджака на целый кусок?" Брат, посмотрев, увидел, что рубашка у отца была выпущена поверх брюк, и так отец ходил уже несколько дней.

Однажды, например, он выгнал шаманку, лечившую мою бабушку; в другой раз пинком отбросил в канаву ежа, к которому боялись прикоснуться суеверные слуги; правда, после этого сам он стал бледен как полотно. Он был против молитв и поклонений божествам, но на Новый год всегда сам жег ароматные свечи, приносил жертвы и относился к совершению этих обрядов очень серьезно. Его день рождения приходился на пятый день первого месяца по лунному календарю, который назывался "по у". Он не разрешал людям произносить эти два слова, а в календаре па этой странице наклеил красную полоску, на которой написал иероглиф "шоу" - долголетие, причем все вертикальные черточки иероглифа вывел очень длинными. Когда мой брат спросил, что это должно означать, он ответил: "Это ведь и есть долголетие!"

Чтобы понять обстановку, в которой отец регентствовал, я прочел его дневник. Ничего особенного я в нем не нашел, кроме двух типов любопытных записей. Первый тип записей относится к распорядку дворцовой жизни. Например, в начале лета, писал он, полагалось "носить короткую стрижку", а осенью - "прическу на пробор"; кроме этого, он подробно описывал, какую он носил одежду и какие кушал блюда. Второй тип записей - подробные записи астрономических наблюдений и вырезки из газет на эту тему. Встречались иногда и тщательно перерисованные чертежи. Судя по этим записям, жизнь отца, с одной стороны, была очень бедной по содержанию, с другой стороны, он питал горячую любовь к астрономии. Родись он сегодня, кто знает, может, из него получился бы астроном. К сожалению, он родился в таком обществе и в такой семье, где с девяти лет ему пришлось уже стать великим князем императорского рода.