Разгром реформаторов и заточение Гуансюя

Поражение в войне с Японией показало, что феодальный режим в Китае разложился и спасти страну можно было лишь путем обновлений. Эту миссию поначалу взяли на себя социальные реформаторы (Кан Ю-вэй, Лян Ци-чао и другие), которые в 1895 - 1897 годах и особенно в период "ста дней реформ" 1898 года при поддержке Гуансюя провели ряд преобразований в политике, экономике, военном деле и культуре. Но ход этого реформаторского движения уже достаточно показан в специальных работах, например в книге С. Л. Тихвинского [17]. Я сосредоточусь главным образом на Цыси, которая, по метким словам Вэнь Цзина, "следила за успехами реформаторов как кошка за мышью" [38, 125].

Когда Гуансюй в 1898 году стал издавать свои либеральные указы, вдовствующая императрица, развлекавшаяся в летнем дворце, какое-то время не мешала племяннику и даже приказывала молчать тем реакционерам, которые умоляли ее остановить императора. Лян Ци-чао, ссылаясь на циничное признание Жун Лу, считает, что это было провокацией, рассчитанной на то, чтобы реформаторы совершили побольше "грехов" [43, т. 1, 63]. К сожалению, это очень правдоподобно и, мало того, похоже на курс "пусть расцветают все цветы", проводившийся в 1956 году, за которым последовала усердная "прополка" взращенных "цветов".

Разгром реформаторского движения довольно ярко показан в романе Сюй Сяо-тяня:

"Пристрастие Гуансюя к группе Кан Ю-вэя и вся-еским новым идеям вызывало крайнее неудовольствие у реакционно настроенных сановников - таких, как Сюй Ин-куй, Сюй Хой-ли, Хуай Та-бу, Ган Ни. Они днем и ночью выискивали пороки либералов, чтобы при удоб-ном случае донести на них вдовствующей императрице. А она тем временем по-прежнему веселилась в Парке согласия, не думая ни о каких государственных делах. Даже когда император сам спрашивал ее о чем-нибудь, Цыси отвечала ему только через Ли Лянь-ина. Но од-ним вопросом она все-таки заинтересовалась и сделала Жун Лу, смещенного при императрице Цыань, командующим пехотными войсками. Когда освободилась ва-кансия генерал-губернатора столичной провинции Чжили и Жун Лу попросил Цыси назначить на это место его, она вдруг пожелала нанести императору визит вежливости и настоятельно рекомендовала ему Жуна. Почему же ее заинтересовала такая незначительная проблема? Во-первых, потому что Жун Лу был ее племянником, а во-вторых, потому что этот племянник не имел достаточных оснований занять должность генерал-губер-натора: стало быть, ему следовало помочь особо.

Получив желанный пост, Жун Лу охотно присоединился к Хуай Та-бу и другим сановникам, которые выискивали пороки в либералах. Однажды начальник отдела министерства церемоний Ван Чжао, находясь в Государственном совете, подал Хуай Та-бу какой-то доклад для вдовствующей императрицы. Хуай спрятал свиток в рукав, но его странное поведение заметил цензор Ян Шэнь-сю и мгновенно доложил об этом императору. Гуансюй потребовал показать спрятанное. Дрожащий Хуай Та-бу уже думал, что его сейчас навеки разжалуют, однако император, просмотрев свиток, лишь улыбнулся: оказывается, Ван в своем докладе предполагал, что монарх острижется и сменит одежду. Развеселившись, Гуансюй дал автору третий чиновничий ранг, а остальные чиновники, видя, что император повышает даже за такую чепуху, начали подавать ему доклады один курьезнее другого.

Но консерваторы тоже не дремали и доносили обо всем Цыси. Услышав, в чем подозревают Гуансюя, вдовствующая императрица воскликнула:

- Как, этот мальчишка обнаглел до того, что хочет презреть обычаи наших предков?!

Слова Цыси немедленно распространились, и многие реакционеры типа Сюй Ин-куя или Ган Ни стали обвинять императора в том, что он поверил безумным речам Кан Ю-вэя, что он хочет разрушить идеальную систему, созданную прежними монархами... Когда это дошло до Цыси, она рассердилась еще больше и вызвала к себе племянника. Гуансюй сразу понял, что тетка изволит гневаться на него. Едва он совершил требуемые поклоны, как она хлопнула ладонью по столу и закричала:

- Я думала, ты уже вырос, поумнел, поэтому и доверила тебе власть, а ты пользуешься ею во зло, позоришь наших великих прародителей! Такие безумцы, как ты, способны погубить всю страну!

Гуансюй торопливо поклонился и сказал:

-Святая мать напрасно слушает клевету и обвиняет меня. Я хоть и неразумен, но не до такой степени, как вы говорите. Все, что я сейчас предпринимаю, делается в надежде усилить государство и дать счастье подданным. Ни малейшего вреда стране, как вы отлично понимаете, это принести не может...

Но старуха, не дожидаясь, пока он кончит, гневно дернула головой.

- Ты еще смеешь спорить?- закричала она опять.- А что пишет о тебе в своем докладе Ван Чжао?! Ты думаешь, у меня нет глаз и ушей? Посмотри, что о тебе люди говорят!

Она швырнула на пол целый ворох бумаг. Евнух быстро подобрал их и подал Гуансюю: все это оказались доносы на сторонников Кан Ю-вэя и даже, на самого императора. Гуансюй промолчал. Видя его смирение, старуха холодно усмехнулась:

- Ну что, теперь понял? Сегодня я тебя отпускаю, я на будущее призадумайся. Я все сказала!

Гуансюй несколько раз поддакнул и удалился. Вернувшись во Дворец небесной чистоты, он снова просмотрел доносы, которые ему в назидание дали с собой, - их было больше двадцати. В ярости он разорвал

их на мелкие клочки и сказал себе: "Если не устранить этих проклятых консерваторов, я никогда не смогу спать спокойно!" Чем больше он думал об этом, тем больше злился, а на следующее утро к нему перед отъездом из столицы пришел за наставлениями генерал

Юань Ши-кай, которого только что сделали начальником военного округа. Сказав несколько поощрительных фраз, Гуансюй отпустил его от себя и тут вдруг вспомнил, что ему очень не хватает человека, облеченного военной властью, - как раз такого, как Юань^*. Он сразу велел задержать его и вызвать на следующий день снова.

^* (На самом деле Гуансюй обратился к Юань Ши-каю почти с горя - уже после того, как Кан Ю-вэй бежал, предупрежденный императором, что Цыси велела его арестовать [32, 297 - 298].)

Юань Ши-кай никак не мог понять, почему император отложил его отъезд. Когда он вновь пришел во Дворец небесной чистоты и совершил полагающиеся церемонии, Гуансюй спросил:

- Вот ты сейчас едешь на важную должность. А по-настоящему ли ты предан государству?

Юань даже вспотел от страха. Решив, что кто-то обвинил его в предательстве, он стукнулся головой об пол и воскликнул:

- Конечно, по-настоящему! Род вашего ничтожного раба из поколения в поколение пользовался милостями царствующей фамилии, так что я скорее позволю разрезать себя на куски, чем изменю вашему величеству!

Гуансюй, довольный, улыбнулся:

- Очень хорошо. Тогда возьми этот секретный пакет и постарайся исполнить все содержащееся в нем как можно тщательнее. В случае успеха я щедро награжу^* Юань Ши-кай заколебался: "Да, это не игрушки! Если дело сорвется, казнят не только меня, но и всех моих родственников. А вдруг евнух, с которым я сейчас столкнулся, шпион вдовствующей императрицы?!" Подумав, он решил, что у Гуансюя сил пока гораздо меньше, чем у Цыси, так что лучше не поддерживать его и вовремя донести. Той же ночью он выехал из столицы.

^* (В действительности Гуансюй имел немало бесед с Юань Ши-каем, прежде чем доверился ему [32, 297].)Только теперь Юань Ши-кай понял, что его собираются не наказывать, а поощрять. Горячо поблагодарив за милость, он вышел из Дворца небесной чистоты и тут носом к носу столкнулся с каким-то евнухом, который сразу скрылся. Это удивило Юаня. Дома он распечатал такет и обнаружил, что император приказывает ему казнить Жун Лу, генерал-губернатора столичной провинции, а затем уничтожить других сторонников Цыси.

Следует пояснить, что до этого Юань Ши-кай был китайским эмиссаром в Корее, а на должность начальника военного округа его выдвинул как раз Жун Лу, резиденция которого находилась в Тяньцзине. Добравшись до своего покровителя, Юань протянул ему тайный приказ Гуансюя, и Жун Лу, придя в ужас, тут же ринулся в столицу, к Цыси. Один евнух сказал, что Старая будда сможет принять его только завтра утром, но Жун Лу настаивал, и вдовствующая императрица поняла, что он приехал не зря. Увидев свою тетку, Жун Лу упал ниц и горько заплакал.

- Что с тобой? - спросила старуха.- Отчего ты плачешь?!

- Я боюсь, что если под угрозой жизнь вашего раба, то это рано или поздно отразится и на вас!- воскликнул Жун Лу, не переставая рыдать и вручая ей тайный приказ Гуансюя. Старуха прочитала его при свете лампы и, вся позеленев, буркнула:

- Я вижу, человек нападает на тигрицу, которая его не трогала!- Она повернулась к Жун Лу.- Сейчас же собери всех преданных сановников, ночью будет совет!

Жун Лу поклонился и, прихрамывая, вышел из зала. Дело в том, что левая нога у него была высохшей, и это кое-кого спасло, ибо ходил он медленно, а препоручить кому-нибудь тайный сбор сановников боялся. Еще когда он торопливо приковылял к Цыси, его заметил Коу Лянь-цай, самый близкий евнух Гуансюя. "Почему этот пройдоха Жун Лу, будучи генерал-губернатором, так легко оставляет свой Тяньцзинь и шляется к вдовствующей императрице? Тут наверняка что-то нечисто!" - подумал Коу Лянь-цай и на цыпочках подошел к двери. Он слышал плач Жуна, обеспокоенный вопрос Цыси, потом ее распоряжение собрать преданных сановников. Многое осталось непонятным, но одно было ясно: это дело имеет отношение к императору.

Хотя Гуансюй в это время развлекался со своими наложницами, Коу Лянь-цай осмелился побеспокоить его и доложил ему все, что вынес из дворца вдовствующей императрицы. Гуансюй понял, что Юань Ши-кай предал их, раз Жун Лу по-прежнему жив, да еще жалуется тетке. Собственная судьба его не очень тревожила, но рядовым сторонникам реформ явно не поздоровится. Зримо представив себе, как всем им рубят головы, император велел Коу Лянь-цаю сейчас же известить Кан Ю-вэя и срочности ради написал прямо на ладони евнуха: "Дела плохи, немедленно уезжайте!"

Коу Лянь-цай вихрем понесся в дом Кана. Тот еще не спал, так как писал свой очередной доклад трону. Запыхавшийся Коу влетел к нему и, не в силах выговорить ни слова, молча раскрыл ладонь. Кан Ю-вэй узнал почерк императора, схватил первые попавшиеся вещи и выехал в Тяньцзинь, а оттуда - в Шанхай. Едва он умчался из дома, как к нему зачем-то пришел Лян Ци-чао, который увидел разбросанные книги, пожитки, расспросил слугу и, сразу все поняв, скрылся в японском консульстве. Потом ему с помощью заместителя консула удалось бежать в Японию, но для этого пришлось переодеться в иностранное платье.

Тем временем Жун Лу по приказу вдовствующей императрицы собрал Ган Ни, Хуай Та-бу, Сюй Ин-куя, Цзэн Гуан-ханя, Сюй Хой-ли и других крупных сановников и вместе с ними приехал в Парк согласия. Цыси, вся дрожа от гнева, показала им тайное распоряжение императора. Ган Ни встал на колени:

- По-моему, если мы сегодня же не казним Кан Ю-вэя, Лян Ци-чао и их приспешников, то завтра они казнят нас!

- Я считаю, что нужно уничтожить не только этих разбойников, но и их безмозглого покровителя! - закричала Цыси.

- Нет, этого нельзя делать! - поспешно возразил Жун Лу.- Императора слишком хорошо знают и в нашей стране и за границей; если убрать его, иностранцы непременно воспользуются этим как предлогом. По моему глупому разумению, Старой будде просто стоит вернуться к власти, а императора достаточно отстранить от нее...

Цыси еле заметно кивнула, приказала Ган Ни во главе дворцовой охраны арестовать мятежников и до самого утра вместе с сановниками обсуждала, как именно наказать императора...

В ту ночь Гуансюй не мог уснуть. Поднявшись на рассвете, он помылся, оделся, но не пошел в тронный зал, а стал терпеливо ждать событий. В самом деле, вскоре Цыси вызвала его. Он направился за евнухом в Зал согласия и радости и увидел там свою тетку с искаженным от ярости лицом. Едва Гуансюй совершил полагавшиеся церемонии, как старуха завизжала:

- Ты хотел арестовать меня?!

- Ничего подобного, - спокойно ответил Гуансюй. Цыси пришла в еще большую ярость и, выхватив из рукава тайное распоряжение, попавшее к ней от Юань Ши-кая, бросила его на пол:

- А это кто писал?

Гуансюй понял, что теперь ему не защититься, по все же продолжал упорствовать:

- Я велел Юань Ши-каю арестовать консерваторов, а вовсе не вас, святая мать.

Цыси холодно усмехнулась:

- Не меня?! Если бы Жун Лу вовремя не доложил мне об этом, ты наверняка добрался бы и до меня!

Она сделала знак Ли Лянь-ину и другим евнухам, те бросились к государю, схватили его и, не дав ему вымолвить ни слова, утащили на островок Интай посреди дворцового пруда" [45, т. 6, 28 - 34].

У Тай-сюй и Чжоу Тянь-бэй в своей пьесе рисуют последнюю сцену не менее красочно, акцентируя внимание на издевательском тоне Цыси, которая явилась арестовать монарха:

"Гуансюй (испуганно). Почему мать-императрица пришла такая рассерженная?

Цыси. Я прошу тебя даровать мне жизнь!

Гуансюй. Что вы, я...

Цыси (презрительно усмехаясь). Ты еще смеешь оправдываться, непочтительная тварь, после того как хотел убить меня?!.." [50, 54].

В той же пьесе изображено, как Гуансюя, заточаемого на Интае, отрывают от любимой наложницы

Чжэнь У Цай Дун-фаня эта наложница дерзко заявляет вдовствующей императрице, что та не имеет права излагать монарха. Цыси дает ей пощечину и тоже отравляет в заточение, но отдельно от Гуансюя. Аналогичный эпизод можно найти в романе П. Бак [51, т. 9, 4; 23, 411]. Разумеется, император и его наложницы были не единственными и даже не главными жертвами реакционного переворота 1898 года. Издав указ об упразднении сех реформ, Цыси отрубила головы шестерым ведущим реформаторам: Тань Сы-туну, Кан Ю-пу, Ян Шэнь-сю, Ян Жую, Линь Сюю и Лю Гуан-ди. "Сановников Вэн Тун-хэ, Чэнь Бао-чжэня, Ли Юэ-жуя, Сун Бо-лу, У Моу-дина, Чжан Бай-си, Дуань Фана, Сюй Цзянь-иня, Сюй Жэнь-чжу и Сюй Жэнь-цзина сместили с должности, Ли Дуань-фэня, Чжан Инь-хуаня и других сослали, Сюй Чжи-цзина, Чэнь Сань-ли, Цзян Бяо и Сюн Си-лина пощадили в тюрьму, Вэнь Тин-ши, Ван Чжао, Хуан Цзунь-мня подвергли заключению вместе с конфискацией имущества, очень многих понизили в чине. Напротив, Хуай Та-бу, Ган Ни, Сюй Ин-куя, Цзэн Гуан-ханя, Сюй Хой-ли и других консерваторов повысили на три ранга каждого, Чжао Шу-цяо и Жун Лу ввели в Государст-венный совет, Юань Ши-кая сделали губернатором провинции Шаньдун, а на место генерал-губернатора сто-личной провинции, освободившееся после Жун Лу, посадили другого реакционера - Юй Лу" [45, т. 6, 36]. Тюрьма или ссылка тоже не гарантировала реформа-торов от дальнейшей расправы - это видно на примере

Чжан Инь-хуаня, известного в Англии и потому "лишь" сосланного на вечное поселение в Синьцзян. Как писала одна русская газета, "сэр Макдональд добился у Тсэ-Ги обещания не казнить вместе с другими бывшего министра финансов Чанг-Ю-Гоана. Она дала слово не обезглавливать этого старика, но, по ее распоряжению, его удавили на пути в ссылку..." [15, 18].

Предельное лицемерие Цыси сказалось и в том, что указ о казни шестерых реформаторов она подписала именем их покровителя - заточенного Гуансюя. То же самое она проделала с указом, в котором император будто бы восхищался ее двукратным регентством и просил повторить этот блестящий опыт [51, т. 9, 34 - 36а; 22, 208; 32, 299 - 300; 17, 272 - 273]. Лишь самые наивные люди того времени поверили, что Гуансюн лино издал декрет, в третий раз назначающий Цыси регентшей [см., например, 15, 18].

Главным реформаторам - Кан Ю-вэю и Лян Ци-чао - удалось бежать. Еще надеясь поймать их, вдовствующая императрица передала в Шанхай срочный приказ арестовать Кан Ю-вэя, который якобы отравил императора какими-то красными пилюлями. Лян Ци-чао правильно замечает, что под этим предлогом Цыси рассчитывала убить одновременно и Кан Ю-вэя и Гуан-сюя [43, т. 1, 64]. Но беглецы сумели скрыться за границу. Тогда, "не зная пределов своей мести, императрица приказала разрушить могилы предков Кан Ю-вэя и рассеять их прах - высшее оскорбление, какое только можно нанести сердцу китайца" [1, 30], издавна приверженного культу предков.

В Шанхае находились иностранные сеттльменты, где при случае можно было укрыться от преследований маньчжурского двора, и не случайно, что именно из этого города некто Цзин Юань-шань от лица местных жителей послал Цыси телеграмму с требованием освободить императора. Разъяренная старуха приказала схватить Цзина, но он скрылся в другом порту - Амое. Отдельные оппозиционеры действовали и в Пекине. Например, шестеро евнухов, служивших на Интае, хотели помочь Гуансюю бежать, однако были пойманы и по приказу вдовствующей императрицы обезглавлены [51, т. 9, 35а; 43, т. 1, 65; 48, 105].

Как верно пишет Юй Жун-лин, "Цыси готовилась к смещению племянника, поэтому распространила слух о том, будто Гуансюй болен, и ежедневно требовала у дворцового врача фальшивые рецепты, рассылая их с помощью сановников по столичным и провинциальным аптекам. Все это должно было доказать, что император находится чуть ли не при смерти.

А заточенному монарху тем временем не разрешали ни с кем общаться, даже с женой и наложницами. Жена и Цзинь его мало интересовали, но Чжэнь он любил. Императрица давно ревновала его к счастливой сопернице. Раньше она не смела мстить ей, однако теперь решила воспользоваться случаем и погубить ее. Она всячески чернила наложницу перед Цыси, говорила, что Чжэнь плохо относится к вдовствующей императрице, что она подбивала императора на реформы и так далее.

В 1899 году Цыси, предприняв следующий шаг к смещению Гуансюя, назначила ему наследника - Пу Цзю-ня, сына князя Дуаня и княгини Дуань, которая была фавориткой вдовствующей императрицы" [62, 11]. Но окончательно устранить монарха все же не удалось: и из-за протестов иностранных держав, и из-за того, что некоторые китайские генерал-губернаторы, например Лю Кунь-и, отказались признать низложение Гуансюя, и из-за сопротивления князя Гуна, которого не сломила опала. "Князь был хотя и невежествен, консервативен, но справедлив. К тому же Сяньфэн оставил ему распоряжение сдерживать Западную императрицу, поэтому она боялась его" [43, т. 1, 62]. Эти слова Лян Ци-чао в общем убедительны - несмотря на то, что он явно преувеличивает роль князя, особенно для того времени.